Мирские заботы как укус комара. Хаей Сара

«И длилась жизнь Сары сто двадцать семь лет — это годы жизни Сары» (23:1). Раши комментирует: «Все они были одинаково хороши». Рав Галинский говорил в связи с этим:

Непонятно! Разве девяносто лет бесплодия были так же хороши, как и рождение нашего праотца Ицхака? Когда Сара приближала женщин к Б-гу, разве это было так же хорошо, как и то время, когда ее забрал фараон? Пир в тот день, когда Ицхак был отнят от груди, был так же хорош, как и время, когда Сара кричала: «Обида моя из-за тебя»?

Несомненно, если так написано, значит, ​все так и было. Но вопрос в том, как можно жить и чувствовать добро, когда происходит зло?

И если весь вопрос в этом, то он касается и нас: мы тоже хотим узнать, что нужно для этого сделать, в любой беде, какая бы ни пришла.

Ответ на это я получил однажды, когда ехал в автобусе из ешивы Хадера в Бней Брак. Это был автобус, идущий со всеми остановками из Хайфы. Он был наполнен до предела. Выбора не было, и я поехал стоя. Рядом со мной стоял религиозный еврей с сияющим лицом. На протяжении всего пути он напевал радостные песни и притопывал ногами, словно в танце.

Мне стало любопытно. Я люблю радость — она служит горючим для восхождения вверх. Я улыбнулся ему, и он посвятил меня в свою радость: «Я еду на свадьбу моего племянника в Бней Браке». Я пожелал ему удачи и все понял.

Если он едет на свадьбу, то танцует уже в дороге.

Гемара говорит (Моэд Катан 25 б), что когда душа праведника поднимается на небо, то «Восседающий на верхних небесах (Святой, благословен Он) радуется и торжествует в связи с приходом к Нему чистой и праведной души. Он радуется ей как новой невесте». Это и вправду «радость свадьбы». Когда человек движется к вечной жизни, где будет «созерцать благодать Б-жию и пребывать в Его чертогах», где «праведники сидят с венцами на головах и наслаждаются сиянием Шхины» (Брахот 17 а), как ему не радоваться в пути, как не плясать от счастья?

В связи с этим расскажу следующее.

Как-то раз я был в Нью-Йорке и там устроил встречу с одним богатым евреем, чтобы попросить его сделать пожертвование для учреждений, где изучают Тору. Поехал я в Манхэттен, добрался по указанному адресу и увидел огромный небоскреб. Какой там был подъезд, какие колонны, какое великолепие! Но где же сам владелец? На шестидесятом этаже. Я поднял голову и попытался определить, где это. Окна казались маленькими точками. Ладно, входим. Поднимаемся на лифте, подходим, секретарша дает пропуск, заходим внутрь. Огромное окно, весь город простирается, словно на ладони. Я посмотрел вниз: улица казалась узкой ленточкой, машины — размером с ноготь, люди — как острие булавки. Тогда я понял: когда мы копошимся внизу, на земле, валяемся в грязи, то все низкое кажется большим и важным, а высокие и духовные вещи выглядят очень маленькими. И нет сомнений, чем мы выбираем заниматься — конечно же, реальными и важными вещами.

Но когда удостаиваемся подняться, то смотрим вниз и видим, насколько все это мелко и ничтожно. Тогда то, что внизу, уже не беспокоит и не мешает. Может быть, докучает, не более.

Знаете, я молюсь в «Лидермане». Там нет в полном смысле слова постоянных мест, как и нет и постоянных молящихся. Но миньяны там собираются. Я молился рядом с важным аврехом (изучающим Тору). После молитвы поинтересовался его делами: «Состояние улучшилось?»

Он оторопел, нахмурил лоб. Старался вспомнить и удивлялся: а что было не так? Может, я перепутал его с кем-то другим, бывает. Ведь у него, слава Б-гу, все в порядке.

Но я настойчиво хотел исполнить с ним заповедь навещать больных: «Позавчера у вас чесалась рука, ее укусил комар!»

«Ах, это!» — ответил он равнодушно, — «Это ничего, и к тому же уже прошло».

«Благословен Исцеляющий больных!» — прочел я с чувством.

Вы ведь и сами понимаете, что из комариного укуса не делают проблемы. А что такое все тревоги в мире, как не укус комара?

Если мыслить так, то нет никакого «зла». Есть лишь добро (Ве-игадта).