От внучки и дочери 1

Эти воспоминания о своей семье представляет читателям журнала «Мир Торы» Хава Куперман, дочь раввина Ицхака Зильбера, благословенна память праведника.

Воспоминания дочери рава Ицхака посвящены женщинам этой семьи, которые самоотверженно помогали своим мужьям и детям продолжать традицию изучения Торы и законов служения Творцу, передававшуюся из поколения в поколение.

Броха Губерман

Леа Гитл Шапиро — папина мама

Моя бабушка Леа Гитл Шапиро, папина мама, родилась и выросла в Литовском городе Рогов (ныне Рагува) в семье раввина Мойше Мишл Шмуэля Шапиро. Она вышла замуж за раввина Бенциона Циюни. Дедушка сменил фамилию Циюни на Зильбер после начала 1-ой Мировой войны, чтобы избежать службы в царской армии,.

Хупа Леи Гитл Шапиро и Бенциона Зильбера состоялась 2 тамуза 1914 года. Бабушка всегда очень заботилась о муже. Обычно сразу после утренней молитвы он оставался в синагоге и учился до обеда, забыв о еде. Бабушка переживала, что ее муж не поел, и приносила еду для него прямо в синагогу. Такой же заботливой и отзывчивой она была по отношению ко всем евреям города. Бабушка первой спешила на помощь, узнав, что у кого-то в городе случилось несчастье. Чужую беду она считала своей.

Когда родился мой папа, все говорили, что он больше похож характером на бабушку, такой же отзывчивый и подвижный как она. Голубые глаза моего папы и мои — тоже от бабушки, которая была очень красивой женщиной.

Вскоре после начала войны царское правительство стало очищать от евреев западные области Российской империи, являющиеся пограничной зоной. Тысячи еврейских семей из Литвы и Латвии были принудительно отправлены в глубь России. Так родители моего папы оказались в Казани.

Здесь они поселились в 12-метровой комнатке трехкомнатной коммунальной квартиры. Вся тяжесть ведения кашерного хозяйства лежала на бабушке. В те времена добыть еду было нелегко, не говоря уже о кашруте. На единственной плите, расположенной в общей кухне коммуналки, семье моего папы принадлежала одна камфорка, которую из уважения к бабушке соседи никогда не трогали, тем самым невольно оберегая кашерность еврейской кухни.

Но были периоды, когда попадались отвратительные соседи. Один из них во время ссор с женой хватал бабушкино ведро с водой, которое стояло на кухне, и выливал. Никогда ни папина мама, ни его отец даже полслова этому человеку не сказали, хотя обеспечить семью колодезной водой было непросто. (Водопровода в доме не было.) И дедушка, и бабушка были очень сдержанными людьми.

В конце 20-х годов дедушка, который был раввином города, стал лишенцем. Его лишили «права голоса» за то, что он был раввином, и отобрали жилье. Вся семья оказалась на улице. Ночевали у друзей и просто малознакомых людей. Папа не всегда знал, где ночуют его родители.

Голод военных лет семье папы тоже довелось пережить. Бабушка стояла в очередях за хлебом с вечера до утра. Держала в руках книжечку Теилим и ждала хлеба. Когда папа приходил, чтобы сменить ее, она отсылала его домой: «Если у тебя есть время, иди занимайся Торой».

Папиным родителям жилось очень тяжело. Но, не смотря на все трудности, бабушка и дедушка всю жизнь соблюдали еврейские законы и учили этому папу. Они сохранили собственное достоинство, умение радоваться, способность делиться душевным теплом. Они любили евреев и всегда заботились о них. Эти качества были переданы и моему папе.

В Казани к семье папы было особенное отношение. Все знали, что Зильберы — люди глубоко религиозные и для них надо сделать что-то хорошее. Порой им помогали даже отъявленные антисемиты.

После смерти дедушки, который умер в 1944 году, к ним в дом по-прежнему приходили люди. Они шли, чтобы посоветоваться с моей бабушкой. Моэль Яков Цацкис, например, рассказал моей маме такую историю о бабушке. Когда он еще был мальчиком, его родители хотели, чтобы он стал врачом, а сам он хотел быть инженером. Они пришли к бабушке просить совета. Она сказал Якову, что главное в жизни — помогать людям, поэтому лучше стать врачом. И Яков окончил медицинский институт, и стал доктором, а позже известным моэлем.

Папина мама очень поддерживала женщин, дети которых были на фронте. Они говорили, что если бы не моя бабушка, которая как-то умела их успокоить, подбодрить, внушить оптимизм, они бы сошли с ума.

Бабушка умерла в 1949 году. Мне тогда было 1,5 года.

Бабушка успела увидеть, как женился ее сын, порадоваться тому, что он нашел женщину из религиозной семьи — — мою маму. Два с половиной года мама прожила со своей свекровью. Бабушка научила ее очень вкусно готовить. У нас в семье сохранилось несколько бабушкиных рецептов. Например, она передала нам свой способ приготовления фаршированной рыбы. Я тоже готовлю рыбу по рецепту бабушки.

Фрума Малка Зайдман — мамина мама

Мой дедушка Биньямин Ицхак Зайдман родился в Брест-Литовске. Совсем юным он остался сиротой. Попал в Самару (Куйбышев). Началась революция, границу закрыли. Так он навсегда оторвался от своих родных, о которых я ничего не знаю. Вскоре он женился на Фруме Малке, моей бабушке, маминой маме.

У моей бабушки было четверо детей. Моя мама — ее старшая дочь. Все дети бабушки и дедушки выросли религиозными евреями, строго соблюдающими законы Творца. Высочайший уровень религиозности в семье удивлял гостей. Один человек мне рассказывал, что, войдя в дом бабушки, он поздоровался с маминой сестрой, которая открыла дверь, и протянул ей руку для рукопожатия. Моей тете было неудобно открыто сказать, что в соответствии с еврейским законом женщина не должна подавать руку мужчине. Она долго делала вид, что у нее чем-то заняты руки, что что-то упало… Пока гость, наконец, не догадался, что причина этой «неловкости» — еврейский закон.

Дом бабушки и дедушки в Самаре всегда был открыт для тех, кто нуждался. Бабушка была очень доброй, умной и активной женщиной. Она отлично разбиралась в ситуации и помогала другим в сложные времена. В годы войны в Самару прибывали целые поезда с евреями-беженцами. Бабушка и дедушка старались спасти их от голода, помогали, чем только могли. Бабушка хорошо готовила, очень быстро управлялась на кухне. Каждый день она чистила, резала, мыла, варила, и руки у нее были черного цвета. Она готовила ведра с едой: с картошкой, с пшеном; пекла хлеб и несла эту еду в синагогу для беженцев. За субботним столом у них часто собиралось более десяти человек из тех беженцев, которым нечего было есть.

В дом практически каждый день приходили евреи, и среди них особенно много беженцев из оккупированной Польши. Однажды случайным гостем оказался польский еврей, которого должны были призвать в армию. Бабушка сожгла все его документы и всю одежду, справедливо полагая, что еврейскому парню не следует идти воевать. Но его арестовали, и польский еврей рассказал, что бабушка все сожгла. Он не совсем понимал, куда попал. Бабушку вызвали в комендатуру, показали парня. Она раскричалась: «Ты, польский обманщик, зачем все свалил на меня? Не хочешь сидеть в тюрьме? Хочешь, чтобы меня тоже арестовали?» Она выпуталась из этой истории, и спасла парня, который вскоре стал ее зятем. А потом и брат этого польского еврея женился на дочери Фрумы Малки. Это были братья Рабиновичи Аарон и Шолом.

Незадолго до смерти Сталина Аарон получил еще один срок. И снова теща спасла его из лагеря. Она поехала в Сибирь и оставалась там, пока не добилась своего: Аарона освободили по состоянию здоровья. Вернулась Фрума Малка с обмороженными ногами. В больницу она ни за что не хотела, и ей прямо дома ампутировали несколько пальцев.

Папа говорил, что его теще все было по плечу, что она была активнее всех в семье. В честь бабушки назвали мою младшую сестру, которая родилась в год ее смерти.

из журнала «Мир Торы», Москва