Шошан Пурим 1976: Берем закон в свои руки

В марте 1976 года в Хевроне произошли события, прервавшие на время наши раскопки: по всей стране прошли выступления арабов, названные позднее «Днем земли».

О предстоящих событиях нас известил Хусейн, за несколько дней до этого слушавший, по своему обыкновению, иорданское радио. Странно, что военная администрация Хеврона не знала об этом, во всяком случае, она совершенно не была к этому готова.

Этот день мне запомнился навсегда. Думаю, не мне одному. Был праздник Пурим, а точнее второй его день — Шошан Пурим. В Кирьят-Арба Пурим отмечается дважды, поскольку существуют разногласия «относительно стены». Итак, был Пурим. Мы с Элиэзером решили выйти на работу на кладбище. Было раннее утро. Навстречу нам мчалась машина. Поселенец Арье гнал свою машину из Хеврона в Кирьят-Арба.

Он резко затормозил и заорал:

— Куда вы идете? Вы что, не знаете, что там происходит?

Тут мы увидели, что окна в его машине выбиты. Вдали клубится дым — черный дым от горящих покрышек.

Нас с Элиэзером это зрелище только взбодрило, и мы прибавили шагу. Недалеко от Меарат га-Махпела нас нагнал на своем тендере Цви Кацовер. Он крикнул нам, что беспорядки в Хевроне начались час назад, он вынужден был оставить свой ресторан, чтобы взять автомат из дому. Надо сказать, что его ресторан оставался единственной еврейской «территорией» в Хевроне в течение 5—6 лет. Арабы несколько раз подкладывали взрывчатку и поджигали его ресторан, а власти не слишком усердствовали в охране этого места. Даже поставить забор вокруг ресторана и то не решились. Кто угодно мог бросить туда горящую тряпку, чтобы вызвать пожар.

Мы быстро сели в тендер Цви Кацовера и вскоре оказались у ресторана.

Зрелище, представшее нашему взору, оказалось необычным даже для видавшего виды Цви. Со стороны базара уже двигалась огромная толпа арабов. Толпа бурлила, гудела и швыряла камни, куски железа, палки. Кто-то постреливал из рогаток. Стекла в ресторане уже были выбиты, надо было срочно что-то предпринимать.

Рядом с рестораном стояла солдатская будка, в ней в тот момент находились двое резервистов. Цви крикнул им, чтобы они открыли огонь в воздух. Иначе, если арабы приблизятся, то не только уничтожат ресторан, но и всех нас перебьют. А в ресторане — посетители.

Вдруг откуда-то появился израильский офицер — ответственный за порядок в Меарат га-Махпела. Офицер был религиозным, при автомате, но открыть огонь тоже побоялся.

Кстати, несколько слов о нем. Он был студентом Бар-Иланского университета, знал, что я профессор, и относился ко мне с почтением. Однако отношения между нами так и не сложились, поскольку поведение его меня крайне разочаровывало. Был как-то случай: мы с ребятами вывесили над Меарат га-Махиела израильский флаг. Под крышей была незаметная ниша, в нее мы и просунули флаг, а саму нишу замуровали. Этот офицер страшно перепугался, поднял шум. И сам (а может, по приказу свыше) вызвался этот флаг сорвать. Идти предстояло по карнизу крыши, на большой высоте, что было опасно. Он пошел, добрался до флага и сорвал его, сделав это с таким видом, будто это была, по крайней мере, свастика, а не его национальный, государственный символ. И проявил при этом немало смелости, решимости, но ни капли смекалки…Если бы у этого студента была пара извилин, он бы быстро сообразил, что этот флаг можно достать изнутри, из той же ниши, а не лезть на крышу.

И тогда я, помню, подумал: принял бы я его в университет, если бы был ректором? Пожалуй нет, ибо слишком уж он несообразителен.

Тем временем гудящая толпа арабов приближалась. В ресторане работала женщина по имени Майя, всего два месяца назад приехавшая из России; иврита она почти не знала.

— Бен-Цион, — спросила меня Майя, — что означает «гафгана»?

— Демонстрация! — перевел я ей. Но было видно, что она плохо понимала, что происходит на самом деле. Уж слишком эта демонстрация не была похожа на Первомай в Москве. Шуму действительно было много, посетители ресторана с перепугу залезли под столы, а Элинсон, державший в руках фотокамеру, вбежал в ресторан и сменил камеру на пистолет. Когда же огромный камень, разбив стекло, упал на прилавок, Майя, похоже, все поняла.

И тут прозвучали первые выстрелы. Мы начали стрелять в сторону толпы, поверх голов. Цви стрелял очередями из автомата, а я — из пистолета. Стрелял из своего пистолета и Элинсон. Толпа находилась от нас примерно в полусотне метров. Стрельба ее остановила, но камни продолжали лететь. Элиэзер Бройер подбирал их и со всей силой швырял обратно.

И тут Цви предпринял нечто невероятное. Бросился к своей машине, завел ее и направил прямо на толпу. Я был поражен его смелостью. В него полетел град камней, все стекла в машине были тут же выбиты. Если бы машина застряла, его могли бы убить, и я предложил Элиэзеру бежать следом для подмоги. Мы побежали вперед, кидая камни. Из всех окон и дверей высовывались арабы. Я кричал им, чтобы они ушли в дома и заперли двери.

Откровенно говоря, я боялся, что и они присоединятся к бушующей толпе, тогда на нас посыпались бы камни отовсюду.

Полиции, естественно, не было. Два солдата в будке возле ресторана были насмерть перепуганы: боялись толпы и боялись открыть огонь, чтобы не нарушить приказа. Тряслись со страху — и ждали. Чего ждали? Смерти своей, что ли? Я считаю вполне правильным, что в тот момент мы «взяли закон в свои руки».

Цви со своей машиной не удалось обратить толпу в бегство. Машина наткнулась на груду камней, он с трудом взял назад, далее не заметив, что между колесами застряла железная бочка. Когда он подогнал машину к ресторану, мы увидели, что не уцелело ни одного стекла, ни одной фары, весь кузов был побит и измят. До сих пор поражаюсь: как он на такое решился? Во всяком случае, толпа осталась на месте, не пытаясь приблизиться. Тем временем, сверху, со стороны Кирьят-Арба прибывали машины. Улицы были узкие, развернуться было негде, а среди них были и арабские машины. Мы с Элиэзером их останавливали, проверяли. В машинах этих могли быть камни, могло находиться оружие, взрывчатка и вообще Бог знает что…

Тот офицер, который однажды содрал в Меарат га-Махпела израильский флаг, а сейчас отказался стрелять по толпе погромщиков, то и дело восклицал с возмущением: «Опять этот профессор Тавгер создает проблемы! Опять беспорядки…»

Я слушал и только диву давался: это я-то создаю проблемы? Напротив нас гудит и воет огромная толпа, швыряет камни, готова убить и растоптать все еврейское, и он этого не видит! У самого поджилки трясутся со страху, а все равно твердит свое!

Наконец прибыло подкрепление: машина пограничной службы, офицер и пятнадцать солдат. Первое, что они сделали — накинулись на нас с упреками: почему мы открыли огонь. Не разобрались, не оценили обстановку, не спросили, есть ли у нас раненые, убитые, не нужна ли кому-нибудь медицинская помощь… Наорав на нас, они двинулись на машине в сторону «демонстрации». И тут же, получив хороший урок, мигом поняли, почему мы стреляли. Наткнувшись на каменную баррикаду, остановились, и со всех сторон их стали забрасывать камнями. Вот тогда-то они и сами открыли огонь. Прямо по толпе — беглый, беспорядочный, куда попало. Не знаю, были ли у арабов раненые и убитые. Может, успели их утащить. Короче, арабы побежали, и толпа рассеялась.

Мы подошли к пограничникам. Машина встала намертво, запасных колес не оказалось, и они попросили Цви Кацовера привезти им колеса. И Цви отправился за ними на пункт пограничной службы. Добрался туда обходными, опасными дорогами и привез. Это было невероятно трудно. Впоследствии, на суде над равом Левингером (об этом я расскажу после), сам офицер признался, что если бы не мы, он просто не ручается, что его солдаты вышли бы из этой истории невредимыми. «Толпа буквально смяла бы нас!» — сказал он.

Возникла другая проблема: как вывезти из опасной зоны туристов? Часть из них была в ресторане, остальные — в Меарат га-Махпела. Здесь же стояли их автобусы. Туристы были страшно перепуганы. Те, кто был в ресторане, сидели под столами, засыпанные осколками стекол. А те, что вышли из Меарат га-Махпела на шум и стрельбу, понятия не имели, что им делать и куда прятаться. Цви Кацовер, Элиэзер и я вызвались проводить их на шоссе, ведущее в Иерусалим. Мы сели в тендер, за рулем был Цви. Оба автобуса с туристами двинулись за нами.

Ехать обычной дорогой было опасно. И мы направились в сторону Кирьят-Арба, полагая, что там дороги свободны. Однако ошиблись — все оказалось куда хуже: арабское хулиганье успело поработать и здесь. Очень скоро мы наткнулись на первую баррикаду, затем еще и еще.

Каждый раз приходилось останавливаться, разбирать завалы и камни. Делать это втроем было трудно и долго. Мы попросили арабов помочь нам. Хулиганы стояли поодаль и продолжали забрасывать нас камнями. Чтобы держать их на расстоянии, приходилось постоянно вести огонь. На каждый брошенный в нас камень мы отвечали выстрелами. У меня с собой был пистолет. Шмуэль, один из жителей Кирьят-Арба, успевший тоже присоединиться к нам, был вооружен «узи».

Вскоре мы прибегли к другой тактике. Когда мы подъезжали к очередной баррикаде и видели, что рабочих рук явно не хватает, то начинали кидать камни в ближайшие окна домов. Правда, их все равно нельзя было разбить: они были забраны густыми решетками. Но арабы выскакивали, испуганно осведомляясь, что нам надо. И мы им объясняли — помогите разобрать баррикаду! Ни возражений, ни сопротивления с их стороны практически не было. Говорили, правда, что сейчас у них нет времени, надо, мол, магазин закрыть или еще что-то сделать срочное. Но за работу все-таки принимались. А туристы наши продолжали сидеть в автобусах, трясясь от страха.

В конце концов нам удалось их вывезти на дорогу. Мы с Элиэзером вышли в Кирьят-Арба. А Цви и Шмуэль повезли их дальше, на центральную трассу, до «Стеклянного перекрестка».

Я и Элиэзер снова пришли к ресторану. К тому времени ситуация несколько изменилась. В Хевроне было полно жителей Кирьят-Арба. Вместе с равом Левингером они наводили в городе порядок. Мы ходили по переулкам, разбирали камни, встречали стариков-арабов, которые высказывали явное недовольство происходящими беспорядками. «Это бандиты, это они виноваты! Мы этого не хотим и не хотели!» — говорили они, показывая в сторону хулиганов.

Было жарко, я порядком устал, нанервничался и испытывал страшную жажду. Арабы выносили мне холодную воду, но я ее сразу не пил, а прежде давал попробовать им.

Они удивлялись, но понимали. Делали глоток-другой, а после давали мне, добродушно при этом улыбаясь. В общем, вели себя довольно миролюбиво.

Когда мы подошли к ресторану, там был уже Цви. Он сказал, что с туристами все в порядке, но сам был крайне возбужден. Пули в моем пистолете кончились, и я оставил его в ресторане.

Полагая, что арабы могли и на кладбище что-то натворить, мы с Элиэзером решили пойти туда.

Идти без оружия было опасно, поэтому мы отправились по улице, ведущей к базару, где было много евреев с автоматами.

По дороге то тут, то там встречались баррикады, и мы стали останавливать арабов, чтобы они их разбирали. Ехал араб на велосипеде, я остановил его. Он не понял, почему я велел ему остановиться и слезть. «Разве нельзя ездить на велосипеде?» — осведомился он. Но я указал ему на баррикаду, и он пошел разбирать ее. Потом попался араб на осле, я его тоже остановил. Он понимающе на меня посмотрел, слез с осла и пошел пешком. Вспомнил, видимо, арабский закон в мусульманских странах: если еврей едет верхом, а араб идет пешком, то еврею положено спешиться. Так он, видимо, решил, что здесь закон этот действует применительно к обстановке: власть в Хевроне еврейская, он — на осле, а я иду пешком, вот он и слез со своей скотины. Меня это, признаться, слегка рассмешило. Цель моя была заставить его поработать. Но я не стал его разочаровывать.

Наконец мы добрались до базара. Базарная площадь была заполнена евреями. Видимо, здесь разобрали большую баррикаду: валялся остов огромной машины, железо, большие камни. Но главное — центральная дорога, ведущая отсюда на Иерусалим, была вся в саже и копоти от сгоревших покрышек. Много покрышек еще дымилось и горело. Никто не знал, что с этими покрышками делать, куда их девать? Тогда я разыскал на базаре груду пустых ящиков и велел арабам кидать в них покрышки. Ящики загорались не сразу, поэтому было время оттащить их подальше, к базару. Я понимал, что прилавки могут загореться, может возникнуть пожар, но это меня не трогало. Они ведь умышленно перекрыли горящими покрышками дорогу, чтобы останавливать еврейские машины и забрасывать нас камнями. Пусть теперь на своей шкуре испытают результат своей «работы».

Пожар на базаре действительно произошел. Но нас с Элиэзером там уже не было. Вызванные пожарные машины тушили огонь; я не берусь утверждать, что вспыхнул он от покрышек, хотя впоследствии так и говорили.

Мы продолжали пробираться в сторону кладбища. Дорогу нам преградил стоявший поперек улицы большой грузовик, а вокруг него — груды камней. Мы хотели его убрать, но хозяина поблизости не оказалось. К тому же шины были все проколоты: до нас здесь побывали учащиеся ешивы. Еще издали мы увидели две машины с израильскими солдатами. Арабская шпана с крыш домов бросала в них камни. Нас поражало, что солдаты никак на это не реагировали — не стреляли, не пытались арабов арестовать. Зато доехав до нас, тут же начали орать, что мы во всем виноваты, это мы организовали в Хевроне погром. Особенно разорялся их офицер. Видеть их искаженные ненавистью лица и слышать все эти выкрики было нелегко. Офицер вопил, что я, мол, изрезал покрышки на грузовике, стоявшем поперек улицы. Я не верил своим ушам, просто отказывался верить, думал, что он, ослепленный бешенством, не отдает себе отчета в своих словах. Впоследствии, на суде, он говорил то же самое, находясь в здравом рассудке, и я понял, что это его истинная точка зрения, а не припадок безумия. Что ж, такое тоже бывает…

Идти сразу на кладбище я не решался. Сначала хотел выйти к площади, где была развилка дорог, посмотреть, какая там ситуация. И если там все спокойно, вернуться и продолжить наш путь.

Когда мы дошли до площади, то встретили полицейского, который прекрасно нас знал и всегда с симпатией к нам относился. Был он с палкой в руках и выглядел весьма свирепо. Он замахнулся на меня палкой и что-то угрожающе выкрикнул. Еще не успев сообразить, что же происходит, я оказался в его руках, он цепко ухватил меня за рубашку. Кругом было полно арабов и евреев, мы — рядом с полицейским участком, вероятно поэтому так странно и необычно повел себя мой бывший добрый знакомый.

— Это все представление, Бен-Цион, — успел он мне прошептать. — Не обижайся на меня, так надо, все будет и порядке!

По сей день я не вполне уверен, что «так было надо». Во всяком случае, нас с Элиэзером поволокли в участок. Там было много арестованных евреев и арабов. Нас почему-то обыскали. Что искали у нас? Понятия не имею.

Спустя некоторое время приехал минибус, и нас всех, как сельдей в бочку, туда затолкали. Привезли в какое-то помещение, судя по всему — полицейское. Я спрашивал молодых арестованных арабов: почему они здесь? Те отвечали, что кидали камни в солдат и полицейских. «А нас-то за что привезли сюда?» — спрашивал я самого себя.

Приехал какой-то высокий полицейский чин из Бейт-Лехема, видимо, начальник всего округа. Чтобы выслужиться перед ним, меня снова обыскал сам Шауль, начальник хевронской полиции. И конечно же, ничего не нашел. Элиэзер прислонился к стене, поднял вверх руки и сам предложил: «А теперь меня обыщите!» Но никто его обыскивать не стал. Явился и тот офицер, что орал па меня возле грузовика, снова бесновался: «Вот он, это он! Тот, что резал покрышки…», Все это тщательно записали.

Потом приехал рав Элиэзер Вальдман, видимо, поручился за нас, и мы были освобождены. Хотя, в принципе, я никого не просил за меня ручаться, поскольку не чувствовал себя ни в чем виноватым.

Мы возвращались в Кирьят-Арба на машине — веселые, смеялись и шутили: «Вот и прошел Пурим!». Я был доволен, что евреи показали в этот день, что они не боятся погромщиков, что они всегда будут ходить свободно по своему городу, по своей земле и сумеют за себя постоять.

В Хевроне объявили комендантский час. Мы с Элиэзером не могли вести раскопки ни на кладбище, ни на месте синагоги. И все-таки ходили в Хеврон, посмотреть, какова там обстановка. На кладбище все было в полном порядке. И тогда я понял, что арабам нужны не мертвые евреи, а живые, чтобы убивать их. Единственное, чего хотелось арабам, это убивать евреев, а вовсе не осквернять их могилы.

Мы продолжали патрулирование в Хевроне большими группами, вооруженные кто чем может. Зорко следили за тем, чтобы беспорядки не возобновились. Тех, кто осмеливался выскочить на улицу, снова загоняли в дома. И никто не мешал нам. Город будто вымер.

Посмотреть все статьи по теме «Пурим»