Подсвечники с распродажи

Это невыдуманная история произошла несколько лет назад солнечным февральским утром в Иерусалиме. Позвонила подруга:

— Слушай, Хана, я тут увидела объявление, одна американская семья переезжает и распродает кучу полезных вещей. Давай поедем? Ты же как раз ищешь стулья в салон?

Хана раньше никогда не была на распродажах и даже плохо себе представляла, что это такое. Кроме того, была пятница, и, по-хорошему, надо было начинать убираться в квартире. Но почему-то она согласилась. Тогда она думала, что делает это, чтобы оттянуть неизбежную уборку. Но оказалось — совсем для другого…

Шуламит заехала за Ханой, они приехали по указанному адресу в тихий зеленый район, поднялись пешком на третий этаж и отдышавшись, постучали в дверь, на которой была приклеена бумажка с надписью: «Распродажа тут!»

Квартира была маленькой и уютной, несмотря на то, что вещи стояли не на своих местах. По квартире уже бродили в поисках «сокровищ» семейная пара и женщина с дочкой. Они время от времени брали очередной предмет в руки и вопросительно смотрели на хозяина, добродушного американца средних лет. А он с тяжелым акцентом и с мягкой улыбкой неторопливо произносил: «Три шекеля… Это — 12 шекелей… Стул — 20 шекелей…»

Американец объяснил, что квартира принадлежит его маме, которой с годами стало тяжело забираться на третий этаж пешком, да и вообще плохо жить одной после смерти мужа — и вот она после долгих уговоров решилась переехать к сыну и прожить остаток жизни с его семьей.

Женщины прошли в салон, где на большом обеденном столе теснилась масса самых разнообразных предметов, подготовленных для продажи. Посередине стояло керамическое квадратное блюдо для мацы и два высоких подсвечника. Хана не обратила на них тогда особого внимания.

Переводя взгляд с одного предмета на другой, Хана забыла, что ищет себе стулья в салон. Она только думала, как все это грустно: за каждой вещью, которая сейчас попадет в чужие руки, стоит 50 или 60 лет очень-очень личных воспоминаний. И теперь эти воспоминания выставлены на всеобщее обозрение, и каждый может их купить, но для новых владельцев они будут только предметами — а не кусочками памяти…

В конце концов, Хана выбрала для себя вазочку за три шекеля, Шуламит — деревянную полочку для кухни, хотя эти предметы им были не очень-то нужны: только чтобы порадовать хозяев.

Когда они уходили, пожилая хозяйка дома, ухоженная женщина лет 80, в удобных брюках и футболке, пожелала им «Шабат шалом!» (доброй субботы), они ей ответили тем же и поехали по домам.

Хане было странно: у этой женщины, хозяйки дома, было такое хорошее лицо, такие еврейские глаза — весь ее облик не вязался со штанами и футболкой, казалось, она просто взяла поносить чужую одежду.

И еще почему-то у Ханы перед глазами стояли те подсвечники на обеденном столе. Почему я все еще думаю о них? — спрашивала она у себя на разные лады до тех пор, пока ответ не сформулировался у нее в голове с такой ясностью, что от неожиданности она поскользнулась и чуть не упала на гладких камнях ступенек, по которым за десять лет хождений научилась ходить без аварий. Ответ пришел такой: «Я упустила возможность!»

Близился полдень, пора было забирать детей из школ. Хана выезжала с парковки, а подсвечники говорили всё громче. У этих подсвечников явно был план, и этот план касался ее напрямую.

Хана остановилась у пекарни и купила свежую халу. Потом забрала детей и рассказала им о том, что им сейчас предстоит сделать. Они вместе заехали в магазин иудаики, купили там две простые свечки и небольшой календарь с таблицей зажигания свечей на субботы и праздники.

Молясь о том, чтобы никто не успел «перехватить» эти подсвечники, Хана вместе с детьми подошла к дверям квартиры, в которой была утром. Добродушный американец был немного удивлен снова ее увидеть, но жестом пригласил внутрь. Фу-у-х, подсвечники были на месте.

Хана тут же увидела и пожилую хозяйку, подошла к ней и спросила, продаются ли подсвечники.

— Я вижу, вы по-русски говорите, а я тоже из России. Это дети у меня совершенные американцы. После того, как мама умерла, я по-русски уже ни с кем не говорю… Инглиш, всё инглиш. Теперь иврит вот — хотя тяжело дается. Подсвечники — продаются, конечно, тут почти всё продается. Тридцать шекелей за пару.

— Договорились! — улыбнулась Хана, вытаскивая кошелек и протягивая ему деньги.

Пожилая хозяйка подошла к столу, взяла подсвечники и дала их Хане в руки:

— Вот.

Хана держала подсвечники, а дети, затаив дыхание, наблюдали за каждым ее движением. Тут происходило что-то необычное. Хана посмотрела хозяйке в глаза и заговорила:

— Вы знаете, зачем я вернулась и купила эти подсвечники?

— Нет.

— Я купила их, чтобы вернуть их вам. Мы хотим, чтобы эти подсвечники оставались в вашей столовой, продолжая освещать ваш дом каждый шабат и праздник.

В глазах женщины заблестели слезы. Дочка протянула ей пакетик со свечками и календарем, а сын — халу. Женщина позвала своего сына и дочь, которая тоже была здесь, рассказала им о том, что произошло, и теперь они стояли молча втроем, обнявшись.

Посторонние люди, которые перестали копаться в выставленных на продажу вещах, чтобы посмотреть на неожиданную сцену, в смущении отвернулись, как будто отторгнутые потоком Б-жественного света, излучаемого этими еврейскими душами.

Наконец, хозяйка обернулась к Хане:

— Мое еврейское имя Ципора, но меня так давно уже никто не называл — с тех пор как мы переехали в Америку в двадцать четвертом. Тогда для меня и закончилось все еврейское — кроме, наверно, Песаха. Хотя в Советском Союзе закончилось бы тоже. Мы уже давно в Израиле, но и тут люди живут без субботних свечей, знаете?..

Хана сглотнула слезы и сказала:

— Мы хотим, чтобы эти подсвечники остались в вашей семье, Ципора.

Хана повернулась к выходу, но добродушный американец остановил ее:

— Пожалуйста, возьмите эти тридцать шекелей. То, что вы подарили сегодня маме — и всем нам, — стоит гораздо больше…

— Нет, нет, что вы… Шабат шалом! — пробормотала Хана и, взяв детей за руки, тихо вышла.

Хана с молчаливой улыбкой вела машину по солнечным иерусалимским улицам — как по облакам. Февраль уже не дышал на них холодом, а согревал. Дети тоже притихли, чувствуя, что произошло что-то особенное, что-то большое и важное, объединившее их еврейские души с душами людей, о существовании которых они и не догадывались еще два часа назад.

Как много на свете евреев, которые готовы были бы начать путь к себе! Некоторым из них не хватает для этого какой-то малости, каждому — своей: теплого взгляда, ароматной халы, вовремя услышанного слова, воспоминания о детстве, мысли о смерти, мечты о семье… Или просто пары купленных и возращенных подсвечников.