Рут и Давид

Рут

Наши мудрецы учили: «В этой книге (Книге Рут) нет ни слова о том, что является чистым или нечистым, ни слова о том, что является разрешенным или запрещенным. Для чего же она написана? Чтобы мы знали, как велико вознаграждение за добрые дела».

Эти слова просто не могут не показаться странными. Ведь именно из этой книги мы получили многие законы и заповеди: законы о герах (прозелитах, неевреях, принимающих иудаизм), законы о помощи бедным и нуждающимся, законы о скромности и благопристойности, правила заключения сделок и многое другое — всему этому учат нас Рут и ее добрые дела. Почему же мудрецы задаются вопросом — для чего была написана Книга Рут?

Вот как следует понимать их слова.

Если бы Рут не обладала качествами, которых недоставало тогда Израилю и которые ему необходимо было у нее позаимствовать, всех остальных достоинств и положительных качеств, которые мы теперь в ней находим, у нее тоже не было бы. Ведь обычные геры народу Израиля ничего не приносят. Более того, они создают для Израиля немалые трудности, ибо приносят с собой обычаи, которым не место в общине Всевышнего. Добрые качества свои геры заимствуют у Израиля. Разве недостает народу Израиля добрых качеств, разве недостаточно в нем знатоков Торы и людей, ревностно исполняющих заповеди? Разве мы нуждаемся в герах, чтобы они научили нас, что запрещено и что разрешено, что чисто и что нечисто, как определить, что такое воровство и вымогательство, какое поведение является пристойным, как следует вести дела?

Дело в том, что Рут обладала важным качеством, которого недоставало в то время Израилю оттого, что некое поколение временно его утратило. Рут восполнила эту недостаток. Эта величайшая заслуга Рут — ибо весь Израиль нуждался в ней и как бы кормился с ее стола — и привела к тому, что она обрела множество других заслуг перед еврейским народом. Раз начав кормиться с ее стола, мы отведали от всех блюд, стоявших на нем. Великим достоинством Рут было милосердие. Благодаря ему она обрела и все остальные положительные качества, которые достигли у нее настоящей полноты. Поэтому мы стали учиться у нее и законам чистоты и нечистоты, разрешенного и запрещенного, пристойного поведения и заключения сделок. Хотя всем этим знанием мы располагали и сами, хотя именно у нас Рут его и получила, в силу своих достоинств и заслуг она стала его распространять.

Не войдет аммонитянин и моавитянин в общину Всевышнего

Среди всех народов мира нет никого, кто был бы чужд нам больше, чем Аммон и Моав. Из этих двух народов Моав являлся худшим.

В Торе сказано: «Не гнушайся эдомитянином, ибо он брат твой» (Дварим, 23,8). Несмотря на то, что эдомитяне пытались при первой возможности уничтожить Израиль, несмотря на то, что они — презренный народ, несмотря на то, что, когда они сами не могли повредить Израилю, они радовались тому, что иноземные армии грабили его достояние, а когда могли — мы до сих пор помним, как они требовали снести Иерусалим до самого основания, несмотря на то, что самый страшный враг Израиля во все времена, Амалек, воевавший с нами, подавлявший и уничтожавший нас, являлся потомком Эдома, — несмотря на все это, мы должны помнить, что «он брат наш». Такова ненависть между братьями, что кажется, нет ей предела. Однако такой предел существует. Имя ему — отвращение. Если когда-нибудь эдомитянин захочет поселиться в наших владениях, мы обязаны принять его, ибо он — наш брат, и, придя к нам, он всего лишь возвращается к своим и нашим корням. Мы должны выждать в течение трех поколений пока не исчезнет его ненависть — и затем он может войти в нашу общину.

В Торе сказано: «Не гнушайся египтянином, ибо ты был пришельцем в земле его» (Дварим, 23,8). Несмотря на то, что египтяне — нечистый народ, несмотря на то, что они были первыми, кто преследовал, мучил, поработил, подавил тебя, унизил тебя до земли, бросил твоих сыновей в реку, многих из них зарезал, а многих задушил, несмотря на то, что он сделал твою жизнь горькой — не гнушайся им, «ибо ты был пришельцем в земле его». Убежище, предоставленное в трудную минуту, даже такое нелегкое — это все же убежище. Тому, кто открывает нам дверь своего дома, мы становимся неоплатными должниками на всю жизнь. Ибо благодарность за оказанное нам благодеяние — качество, которое не должно иметь предела. Поэтому если один из них, египтян, придет к тебе, вспомни, как помог он твоим праотцам в самом начале, когда принял их в своей стране. Выжди в течение трех поколений, пока не исчезнет его нечистота, — и затем он сможет войти в твою общину.

Однако в Торе сказано: «Не войдет аммонитянин и моавитянин в общину Г-спода» (Дварим, 23,4). Даже десятое поколение их не войдет в общину Всевышнего! Иными словами — присоединение к еврейскому народу закрыто для них навсегда. Они не были такими злодеями, как эдомитяне, не были испорчены как египтяне, однако именно к ним мы должны чувствовать отвращение. Если один из них войдет в твою общину, ты сам станешь отвратительным и никогда не очистишься от внесенной им нечистоты. Держись от него подальше — и не подпускай его к себе.

Чем же согрешили они, и почему их преступление тяжелее, чем преступления всех остальных? Война и убийство не считаются отвратительными преступлениями в глазах народов мира. Напротив, это способ их существования. Ненависть и нечистота у них в крови, они передаются у них из поколения в поколение. До тех пор, пока Всевышний не стер эти народы с лица земли и они продолжают существовать — не гнушайся ими. У них есть честь и достоинство, и мы должны относиться к ним с уважением. Ведь не существует народа, у которого не было бы хотя бы одного достоинства, пусть даже всего на один час. Сегодня он пытается тебя уничтожить, а завтра обратится к тебе с улыбкой и окажет важную услугу — пусть даже это благодеяние грешника. Но Аммон и Моав — самые неблагодарные народы на свете, неспособные совершить даже одно-единственное доброе дело за всю свою историю. Даже видимость доброго дела.

Они не братья тебе, хотя и выросли в доме твоего отца. Его заслуги спасли их от небесной кары, разрушившей Сдом, и сделали их большими народами. Один раз за всю свою долгую историю они должны были пожертвовать ради тебя буханкой хлеба и мехом воды. Не потому, что ты так уж нуждался в них, но в память о твоем отце. По выходе твоем из Египта они должны были сделать это. Сегодня встретить тебя хлебом и водой, а назавтра напасть на тебя же со всеми своими войсками — это в порядке вещей, так ведут себя все народы. Однако Аммон и Моав поступают иначе. Войско свое они не посылают, ибо понимают, что оно слишком слабо; в то же время они раскрывают всю свою презренную сущность. За что Тора наказывает их? «За то, что не встретили они вас хлебом и водою на пути, когда вы вышли из Египта» (Дварим, 23,4). Презренные и неблагодарные, с душой более низкой, чем душа убийцы! Ведь жестокость убийцы вызвана к жизни суровостью бушующего сердца, толкающего его к преступлению; однако такое сердце хотя бы изредко способно склониться к милосердию. Гораздо хуже полное бессердечие, которое вовсе не знает милосердия. Поэтому пусть этот бессердечный народ держится как можно дальше от народа, чье существование основано на милосердии.

Моав зашел в своих преступлениях еще дальше, чем Аммон. Еврейский народ, ты должен помнить, что замыслил против тебя Балак, царь Моава, «который нанял против тебя Бил»ама, сына Беора, из Птора, из Арама Нагараима, чтобы проклясть тебя!» Народ, которому угрожает опасность, вынимает меч из ножен и либо побеждает с помощью меча, либо гибнет от него. Если у него недостает людей, и он опасается войны — он открывает свою сокровищницу и нанимает воинов из других стран, чтобы те сражались за него. Однако Моав не пошел ни тем, ни этим путем.

Он решил уничтожить целый народ устами одного-единственного человека, нанятого за деньги, чтобы совершить проклятие. Вся сущность, все назначение народа, который он должен проклясть, заключается в том, чтобы принести в мир благословение, долю в котором будут иметь все народы! Воистину, завистливый враг! Он жалеет свою казну, но не жалеет жизни целого народа, которому сам обязан жизнью! Не смешается его потомство с потомством Израиля! Не войдут аммонитянин и моавитянин в общину Всевышнего до конца дней!

У Балака, неблагодарного и завистливого, был сын Эглон. Он, как и его отец, был царем жадного и завистливого народа и превосходил в этих отрицательных качествах всех своих подданных.

И вот, у этого Эглона родилась дочь по имени Рут.

Рут, что мы знаем о ней?

Милосердие Авраама

Никто не может быть поставлен рядом с Авраамом. Его доброта и милосердие спасли весь мир от гнева Всевышнего, готового обрушиться на головы злодеев того времени. Авраам отправился в странствия, обошел множество земель и одарил их добротой и милосердием. Посюду он убеждал людей идти его путем, путем милосердия. Лот, сын его брата, сопровождал его во всех странствиях. Но прошли годы, и ничего из посеянного Авраамом не осталось на земле. Куда же делись люди, пошедшие по его пути? Куда ушел Лот? Мы знаем — он ушел в Сдом…

Но Авраам не отчаялся пожать плоды своих трудов. Велико значение милосердия, так что даже если придется ждать четыреста лет, чтобы оно открылось миру — не стоит о них жалеть. Родив Ицхака, он начал создавать народ и царство для него, царство, в котором всегда пребывало бы милосердие Всевышнего. И вот, уже появился этот народ, Всевышний вывел его из Египта, привел к границе Святой земли. Заслуги Авраама, прежде всего — его милосердие, стали достоянием целого народа, который пришел в обещанную страну и начал отвоевывать ее.

Но кто должен стать во главе этого народа-завоевателя? Разумеется, тот, кто более всех других одарен милосердием. Тот, кто не способен проявить неблагодарность, готов поставить себе в вину любую неудачу и оправдать всех остальных, тот, кто изначально одарен добротой и признательностью. Только он может возглавить своих братьев и повести их за собой. Разумеется, это Йегуда.

Но кто среди колена Йегуды достойнее остальных? Это жители Бейт-Лехема, избранная часть колена. Один из домов Бейт-Лехема был во всем подобен дому Авраама — каждый, кто входил в него голодным, выходил сытым и обеспеченным. Этот дом принадлежал сыну Нахшона бен Аминадава по имени Элимелех. Так же как и его отец, он был главой колена Йегуды, признанным руководителем своего поколения.

И вот настала трудная пора — в Эрец Исраэль пришел голод. Весь народ потомков Авраама нуждался сейчас в милосердии своего праотца. Кто придет к нему на помощь? Кто спасет его в голодный год? Разумеется, глаза народа устремились к народному избраннику, Элимелеху.

Но, как мы узнаем из Книги Рут, он покинул Бейт-Лехем, принадлежавший колену Йегуды.

Почему он так поступил?

Он сказал: «Сейчас весь Израиль придет к моему порогу, каждый со своей корзиной, чтобы просить о помощи» — и бежал от собственного народа.

Куда же он направился?

«Пожить в полях Моава» (Рут, 1,1). То есть: к потомкам дочерей Лота, человека, покинувшего Авраама и ушедшего в Сдом. Вот к кому ушел руководитель еврейского народа в час, столь трудный для его братьев.

Милосердие Авраама поселилось в шатре, перебралось затем в дом, оттуда в виллу и, наконец, во дворец. Во дворце оно погибло…

Тогда Всевышний сказал: «Я решил, что тот, кто поднялся выше всех других, падет, а тот, кто находится в самом низу, поднимется»

В полях Моава

Благодарение Всевышнему, милосердие не покинуло народ Авраама. Только глава народа забыл о нем. Оно еще обитает во всех еврейских домах, еще наполняет их — но его уже не хватает для того, чтобы надеть царскую корону милосердия на одну-единственную голову. Корону, которая вся — символ благодарности, скромности и доброты. Корону, носитель которой в любую минуту был бы готов признать правоту осужденной женщины и сказать ей: «Она правее меня» (Берешит, 38,26), как сказал в некогда Йегуда своей невестке Тамар. То есть: себя я должен судить, а не других. С уходом Элимелеха колено Йегуды потеряло царскую корону милосердия. Разве кто-либо другой мог ее унаследовать?

Разве можно представить себе, что весь еврейский народ будет жить впроголодь, а Элимелех, бежавший от своего народа, сможет вести благополучное существование?

Книга Рут рассказывает: «И умер Элимелех» (Рут, 1,3). Всевышний поразил его за то, что он стал причиной горя для Израиля. «Ты был руководителем Моего народа; за то, что ты стал причиной расстройства для него — ты пал до земли».

И далее: «И осталась она (Наоми, жена Элимелеха) с двумя сыновьями своими» (Рут, 1,3). Как сироты и странники жили они в полях Моава.

Там же, в полях Моава, жили двое других сирот. Это были дочери Эглона, бывшего царя Моава, убитого Эгудом. Когда в Моаве воцарился новый царь, они были забыты. Сыновья Элимелеха, странники и сироты, взяли в жены дочерей Эглона, сирот, утративших свое высокое положение.

Элимелех, их отец, намеревался лишь пожить какое-то время в Моаве. Его сыновья решили обосноваться в Моаве не как странники, а как постоянные жители. Книга Рут рассказывает: «И взяли они себе жен моавитянок… И прожили они там около десяти лет» (Рут, 1,4).

Их жены не приняли иудаизм. Зачем? Ведь их мужья не хотели ничего другого, кроме как прожить всю свою жизнь в Моаве — для чего стали бы они заботиться о переходе своих жен в иудаизм? Да и разве может моавитянка принять иудаизм? Ведь в Торе прямо сказано: «Не войдет аммонитянин и моавитянин в общину Всевышнего… За то, что не встретили они вас с хлебом и водою на пути, когда вы вышли из Египта».

Здесь, в полях Моава — разве есть здесь праведные женщины? Присуща ли благопристойность народу, следующему заветам своей праматери, той самой, которая назвала сына Моавом — ибо она родила его от своего отца? Разве семьи, созданные сыновьями Элимелеха, забывшими о своем народе и обосновавшимися в Моаве, были хоть чем-нибудь лучше, нежели семьи настоящих моавитян? Здесь нет законов, охраняющих пришельца, нет справедливости, нет благопристойности — словом, нет ничего, что делало бы жизнь в Моаве похожей на жизнь в Бейт-Лехеме, что в Иудее. Это поля Моава, где нет места для плодов, выросших на полях Израиля!

Однако именно там была сделана удивительная находка. Драгоценность, утраченная законными хозяевами, была найдена именно здесь. Жемчужина, побывавшая в самых неподобающих местах, от Сдома до Моава, нашлась и вернулась к своим хозяевам уже после того, как их наследники отчаялись вновь обрести ее. И вот она нашлась!

Книга Рут рассказывает: «Умерли и они оба — Махлон и Кильон (сыновья Элимелеха)» (Рут, 1,5).

Тот, кто находился на вершине могущества — Элимелех — был стерт с лица земли. Теперь настал черед того, кто находился в самом низу, подняться вверх.

Праматерь царского рода

В Книге Царств сказано: «И поставили трон для матери царя» (Млахим I, 2,19). Рабби Элазар сказал: «Речь идет о Рут — праматери царского рода» (Бава батра, 916).

Что можно сказать о той, кто, единственная из всех, удостоилась надеть царскую корону на голову Израиля, народа избранного Всевышним Авраама, стала праматерью царского рода, унаследовавшего милосердие Авраама, удостоилась предпочтения перед всеми женщинами, прямыми потомками Авраама?

Между тем, своими достоинствами и она была обязана Аврааму. Ведь он посеял семена Торы и милосердия и в Лоте, сыне своего брата. Казалось, что эти семена не дали урожая, что они погибли в Сдоме, куда ушел Лот. Мало того, от него произошел Моав, главное свойство которого — неблагодарность и отсутствие милосердия. И все-таки одно-единственное зернышко милосердия сохранилось. Оно скиталось по миру в течение 700 лет, побывало в самых неподходящих местах, пока не прорезалось и не проросло в Рут. Но когда оно проросло, оно осветило мир с такой силой, что тьма отступила и больше не могла покрыть его. Более того, оно смогло прийти на помощь прямым потомкам Авраама, родившимся и выросшим в его собственном доме и все же утратившим одно из его качеств, так что величайший из потомков Авраама, живший в Бейт-Лехеме, начисто забыл о нем. Однако зерно, посеянное Авраамом в другом месте, устоявшее во всех испытаниях и сохранившее свою силу, пришло на помощь потомкам Авраама, которые не выдержали испытания в его собственном доме.

Сам Всевышний решил, что грех, совершенный избраннейшим из Его сыновей, жившим в наиболее угодном Ему уделе — в Бейт-Лехеме, что в Иудее, будет исправлен злейшими из Его ненавистников, жившими в презреннейшем из мест — в полях Моава. И тем не менее, это лекарство не было чужим, инородным. Напротив, оно имело ту же самую природу, тот же самый источник. Лекарство также пришло из Бейт-Лехема, только оно прошло через тяжкие скитания и плен и лишь теперь освободилось, чтобы вернуться к своему первоисточнику.

Недаром в Книге Рут сказано: «Так вернулась Наоми и Рут моавитянка, вернувшаяся с полей Моава» (Рут, 1,22). «Вернувшаяся», а не «пришедшая» — ибо Рут возвращалась домой, к своему первоисточнику. В Мидраш Раба сказано: «Именно она вернулась наверняка». Это значит, что ее душа была одной из тех, которые Авраам обратил к Торе и милосердию. Теперь она освободилась от духовного порабощения и вернулась в БейтЛехем, чтобы стать матерью царей Иудеи. Там будет стоять ее трон на вечные времена.

Иудейское царство

Когда Всевышний сделал Израиль царством священников, Он избрал одно из семейств Израиля, чтобы вручить ему царский скипетр на вечные времена. Почему? Разумеется, не потому, что Ему недоставало царств на земле.

Нет. Просто Он в Своей мудрости постановил, что на земле должно быть одно царство, подобное — если только такое сравнение возможно — Его Царству на Небесах.

О Небесном Царстве сказано: «Там, где ты обнаруживаешь Его величие, там же ты становишься свидетелем Его скромности». Царство, которое Всевышний решил создать на земле, также должно стать царством истины, величие и скромность которого сольются воедино и станут неразделимы.

Величие, которое не знает скромности, — это низость, а не величие. Ведь мы — лишь одно из творений Всевышнего, что же дает нам основание вознести себя над другими творениями? И если Всевышний одарил нас более, чем других, Своими милостями, это лишь обязывает нас к скромности и признательности более, чем всех остальных! Если мы не преисполняемся благодарности — мы оказываемся ниже всех других созданий. Такими, как жители Сдома, как аммонитяне и моавитяне!

Скромность, которая чужда величию — это не скромность, а гордость и тщеславие. Всевышний одарил нас Своими милостями и благодеяниями, даровал нам достоинство и величие — отчего же мы оттолкнем величайший из Его даров? Даже если мы занимаем низкое положение в сравнение с другими людьми, — все же и нам досталось по Его милости немало достоинства и величия, и если мы начинаем благодарить Его — прежде всего, мы должны благодарить именно за это. Никогда не говори: «Я влачу жалкое существование, так что мне не за что благодарить» — ибо в таком случае ты презрел Его благодеяния! Это не скромность, а тщеславие!

Именно поэтому истинное величие всегда сочетается со скромностью, и наоборот, истинная скромность — с величием. И никакое царство не может считаться совершенным, если эти качества не соединяются в нем и не дополняют друг друга. Царское достоинство — нет ему равного в величии и не должно быть равного в скромности. Только в таком случае оно становится истинным. Но разве царство, удовлетворяющее этим требованиям, существует на земле?

Именно такое царство решил Всевышний создать для Израиля, и Рут «вернулась из полей Моава» для того, чтобы стать его праматерью. Она вернулась к своим возвышенным духовным корням — это знак величия. Из полей Моава — презреннейшего из царств — это знак скромности.

Милосердие Рут

Писание упоминает два благородных поступка, совершенных Рут, «вернувшейся из полей Моава». Первый — это ее замечательное поведение по отношении к свекрови («то, что сделала ты для свекрови своей» — Рут, 2,11); второй — «то, что не пошла ты за юношами, ни за бедными, ни за богатыми» — Рут, 3,10.

Десять лет прожила Рут в доме своей свекрови Наоми. Рут никогда не огорчала Наоми, напротив, она всегда старалась доставить радость вдове, утратившей свое величие — пока сама не овдовела. Следует отметить, что сегодня мы уже не вспоминаем добрые дела, совершенные Рут в эти годы, ибо добрые дела, совершенные ею впоследствии, гораздо более значительны. Добрые дела этих лет могли бы совершить многие люди. В самом деле, даже самый обычный человек, всецело погруженный в собственные дела, обнаружив рядом с собой страдающего человека, чаще всего старается помочь ему и облегчить его страдания. Именно таковы были первые благодеяния Рут, и потому мы не вспоминаем сегодня о них.

Первый благородный поступок Рут, о котором мы всегда будем помнить, — это ее отношение к Наоми после того, как она сама овдовела. Обычный человек не в состоянии вести себя таким благородным образом. Она проявила милосердие самого Авраама. Ведь она забыла о собственной беде и всецело посвятила себя чужому горю. Когда такой человек направляет свои силы на помощь ближнему — он посвящает этому всего себя, так что для своих горестей у него ничего не остается. Именно так вела себя Рут по отношению к свекрови после смерти своего мужа (сына Наоми) — хотя в этот час она сама нуждалась в утешении. Рут не просто благородно вела себя по отношению к Наоми — она всю себя, все свои силы направила на то, чтобы помочь ей. Для себя она не оставила ничего.

Второй ее благородный поступок превосходит первый. Ибо на этот раз Рут отдала не просто всю себя, но намного больше, чем у нее было. Ради Наоми она превратила себя в другого человека. Рут поняла, что ее прежнего существа недостаточно, чтобы обеспечить все необходимое несчастной бедной женщине — Наоми. Что же она сделала? Облеклась в царские одежды и отправилась к Боазу — в точности так, как приказала ей Наоми. Ниже мы подробно объясним, что означал ее поступок.

Твоя целиком

Рут, дочь Эглона, царя Моава, принадлежала к самой знатной семье страны. Ее сердце устремилось к чужеземцу, пришельцу из Бейт-Лехема. Десять лет прожила она с чужеземцем, но не обрела счастья. Ее юношеские надежды не осуществились. И вот, это чужеземец умер. Разве не естественно было бы ей вернуться к своему народу и искать счастья в его среде? Она молода и очень красива, так что знатные и богатые жители Моава добиваются ее общества…

«Но что будет с этой несчастной бедной женщиной, Наоми? — думала Рут. Не я привела ее сюда. Она пришла сама, с мужем и двумя сыновьями. Тогда у нее было все: слава, богатство, муж, сыновья, славное прошлое и еще более славное и многообещающее будущее. Всевышний, как случилось, что эта несчастная женщина лишилась к сегодняшнему дню всего этого, всего, что у нее было! Нет, я не дам ей вернуться к своему народу, лишившись всего…»

Но разве могла Рут вернуть Наоми все то, чего она лишилась? Она не могла вернуть к жизни ее мужа и сыновей, не могла вернуть ей молодость. На нее обрушились страшные несчастья. Не Рут была их причиной — как могла она исправить их последствия?

Нет, она не могла возвратить Наоми ничего из того, что та потеряла. Однако она решила отдать ей всю себя — чтобы та снова обрела подобие жизни.

Но Рут — моавитянка, а Наоми возвращается в Бейт-Лехем. Если Рут появится там вместе с Наоми, она станет напоминанием о ее позоре, более того — источником унижения. Зачем сыпать соль на раны Наоми?

Начиная с этого дня только смерть сможет их разлучить. «Отныне, — говорит Рут, — я не моавитянка. Я — дочь Наоми. Нет у меня другого отца и другой матери в иной стране. Нет у меня родины, нет народа. И в жизни, и в смерти я только с Наоми. Ее народ станет моим народом, ее Б-г — моим Б-гом, я сделаю все, что она мне прикажет, все, что, по моему разумению, сможет облегчить ей жизнь. Отныне я не дочь иных божеств, не прозелитка — до самой смерти я принадлежу одной только Наоми».

«Я стала столь близка ей, так тесно прилепилась к ней — кто сможет отдалить меня от нее? Из царского дома в Моаве я перенеслась в Бейт-Лехем и стала там простой служанкой, чтобы почтить ее Б-га и ее народ. Кто сможет упрекнуть Наоми из-за меня?»

Ради тебя я надену даже царские одежды

Решив отправиться вместе с Наоми к народу, которого она не знала, Рут намеревалась стать простой служанкой, которой предстоит служить своей госпоже до самой смерти. Когда умрет госпожа, умрет и служанка, ибо в ней заключается вся ее жизнь. Разве могла она предположить, что выйдет замуж в Бейт-Лехеме за еврея — она, моавитянка? Кто решится жениться на ней и таким образом осквернить свое потомство, ведь в Торе сказано: «Не войдет аммонитянин и моавитянин в общину Г-спода — никогда». Слово «моавитянин» неизбежно касается и женщины-моавитянки. Ведь аналогичный запрет Торы, касающийся эдомитянина, египтянина и мамзера, относится в равной степени к женщинам и к мужчинам.

Однако Всевышний, создавший и вызвавший к жизни свет Машиаха, полагал иначе. В древнейшие времена эта проблема не вставала перед еврейскими мудрецами. Никто не обращался к ним с этим вопросом, и потому они никогда открыто не формулировали соответствующий закон. В связи с ним не возникло никакой традиции. С ним никогда не сталкивались на практике — а мнение Устной Торы по этому вопросу было малоизвестно. Ведь до сих пор ни одна моавитянка не была достойна войти в еврейский народ, в общину Всевышнего. Только во времена Боаза и Рут возник этот вопрос. Именно тогда еврейские мудрецы уяснили данный Всевышним закон и установили правило: «Запрет, относящийся к аммонитянину, не касается аммонитянки, запрет, относящийся в моавитянину, не касается моавитянки». Естественно выразить недоумение: ведь запреты, относящиеся к эдомитянину, египтянину и мамзеру, распространяются и на женщин! Дело в том, что запрет, относящийся к аммонитянину и моавитянину, отличается от всех остальных запретов, ибо только в этом случае Тора указывает его причину: «За то, что не встретили они вас с хлебом и водою на пути, когда вы вышли из Египта». Эта причина не относится к женщинам, поскольку не принято, чтобы они выходили, дабы приветствовать приходящих. Стало быть, и запрет Торы не распространяется на женщин, принадлежащих к этим народам. Иначе обстоит дело с запретами, касающимися египтян и эдомитян, которые не могут присоединиться к еврейскому народу до третьего поколения, и мамзера, потомки которого, как и он сам, не могут присоединиться к еврейскому народу до конца времен. Эти запреты сформулированы Торой без какого-либо объяснения, поэтому они относятся и к мужчинам, и к женщинам, то есть распространяются на всех.

Всевышний раскрыл глаза мудрецов того поколения, и они уяснили природу этого запрета и сформулировали соответствующий закон, как того потребовали нужды поколения. Община Израиля с нетерпением ожидала, когда Рут вернется из полей Моава, и при ее посредстве откроется, наконец, свет Машиаха.

После того, как Рут присоединилась к еврейскому народу, этот закон был забыт даже мудрецами, и евреи снова засомневались. Эти сомнения, охватившие мудрецов последующих поколений, также были посланы Всевышним для того, чтобы не было облегчено присоединение к еврейскому народу моавитянок и аммонитянок. Была и другая причина, скрытая в течение долгого времени и открывшаяся лишь тогда, когда пришло время свету Машиаха засиять в полную силу: ибо он должен был вначале пройти все круги страха и печали, чтобы весь жизненный путь царя-Машиаха, Давида, проходил между двумя рубежами — безднами ада с одной стороны и раскрытыми до самого Трона Всевышнего Небесами с другой.

Ибо Он постановил в Своей благословенной мудрости, что путь царя-Машиаха будет вымощен одновременно беспредельным величием и крайним унижением. Величием, которое не может быть превзойдено, унижением, больше которого быть не может. Врата небесной мудрости, врата глубочайшей истины раскрылись перед мудрецами того поколения для того, чтобы Рут могла выйти замуж за Боаза. Ведь Боаз стал главой Сангедрина и руководителем еврейского народа после Элимелеха — иными словами, он стал олицетворением величия, которое должно быть одним из атрибутов царской власти. Рут, прозелитка, моавитян-ка, жившая подаянием и собиравшая колоски за жнецами, олицетворяла скромность, другой краеугольный камень царской власти. Но Всевышний, читающий самые сокровенные помыслы людей, знал, что в каждом из них скрывается и противоположная черта — скромность в Боазе и величие в Рут.

«Когда великан берет в жены великаншу, какими будут их дети? Разумеется, великими воинами. Кого, в таком случае, произведут на свет Боаз и Рут? Давида!» Ведь именно о нем сказано: «Умеющий играть (на киноре), человек храбрый и воинственный, умный и красивый, и Г-сподь с ним» (Шмуэль I, 16,18). Эти слова следует понимать следующим образом: «умеющий играть» — изучивший Писание, «человек храбрый» — изучивший Мишну, «и воинственный» — умеющий вести войну Торы, «умный» — совершающий множество добрых дел, «и красивый» — изучивший Талмуд, делающий Галаху прекрасной, «и Г-сподь с ним» — многие законы были установлены в соответствие с его мнением. Так учит Рут Раба.

И вот, Наоми приняла решение, соответствующее замыслам Всевышнего. Удостоившись «приобрести» Рут в качестве своей дочери, она послала ее к Боазу для того, чтобы царская власть не покинула ее дом. Самой Рут даже не пришло бы в голову претендовать на самую высокую из корон, увенчивающих еврейский народ. Она удовольствовалась бы скромным замужеством за одним из самых простых и бедных людей. Даже в таком случае она была бы бесконечно признательна за благодеяние, которое ввело ее в общину Всевышнего. Что же должна она чувствовать теперь, поднявшись столь беспредельно высоко? Для нее было бы естественно бежать от своего неожиданного возвышения. Она этого не сделала, сказав себе: «Я — дочь Наоми, я верну утраченное величие ее семье. Я целиком принадлежу Наоми. Ради нее я приобрету даже те черты, которых во мне нет ныне. Ради нее я надену царские одежды. Я сделаю все, что она мне прикажет».

Давид, правнук Рут

Почему она была названа «Рут»? Рабби Йоханан сказал: «Потому, что она удостоилась стать праматерью Давида, который «насытил» Всевышнего песнями и восхвалениями» (Брахот, 76). Слово «насытил» (ривагу) на иврите созвучно и родственно слову «Рут».

Это значит, что Всевышний как бы «жаждал» песен и восхвалений, и ни один человек не мог утолить эту «жажду» до тех пор, пока не появился Давид и не утолил ее.

Эту способность Давид унаследовал от Рут. Недаром наша традиция считает имя «Рут» аббревиатурой слов «насыщающая восхвалениями». В Давиде это ее качество проявилось с особенной силой.

Рут отделяют от Давида три поколения: она сама, ее сын Овед и ее внук Ишай, отец Давида. Сам Давид был лишь одним из восьми сыновей Ишая. Во всех трех поколениях ни один человек не был назван в честь Рут, кроме самого Давида. Давид гордился этим родством. В песнях-молитвах, посвященных Создателю, он говорил: «Дай силу Твою рабу Твоему и помоги сыну рабы Твоей» (Тегилим, 86,16); «Я раб Твой, сын рабы Твоей» (Тегилим, 116,16). Несомненно, он ясно понимал, какую роль играет Рут в его жизни. Всевышний открыл ему это секрет, сказав: ««Проси Меня, и Я дам народы в наследие тебе (самые мятежные и преступные из них)… Сокрушишь их железным жезлом» (Тегилим, 2,8). А самые праведные и достойные из них пусть поют вместе с тобой: «Хвалите Г-спода, все народы, славьте Его, все племена» (Тегилим, 117,1)». Все те, кого приблизил и воспитал Авраам, пробудятся и присоединятся к этой песне. Ведь Всевышний сделал Авраама — первого из семи великих пастырей — отцом множества народов. А Давида — царя-Машиаха, последнего из семи пастырей, Он сделал судьей над народами и их наставником — вплоть до тех времен, когда больше не поднимет один народ меча на другой и не перестанут они готовиться к войне, и все живые души восславят Всевышнего. Авраам начал эту трудную работу, когда приблизил все народы к Всевышнему и привел их под простертые крылья Шхины. Несмотря на то, что впоследствии они снова отдалились от Всевышнего, Давид завершит дело Авраама и снова приблизит их к Нему, и более они от Него не отдалятся. Давид знал, что всю свою силу, способность решить эту задачу он унаследовал от Рут. Поэтому он и сказал: «Я раб Твой, сын рабы Твоей».

Тора была дана только тем, кто изучает и исполняет ее, то есть одному лишь Израилю. Однако способность воспевать Всевышнего дана всем Его творениям, обладающим слухом. Когда царь Давид пел сочиненные им песни, он увлекал за собой весь мир, принимавшийся воспевать Всевышнего — всех, начиная с самых низких и кончая самыми высокими. Откуда черпал Давид свою силу? Он унаследовал ее от Рут. Его песня проникала всюду — от самых низких точек земли до самой вершины Небес. Вместе с Давидом Всевышнего действительно воспевала вся земля, как сказано в Писании. Весь мир чувствовал себя связанным с отцом многих народов (Авраамом) и пребывающим во владении того, кто поучал многие народы (Давида). Если песня, восхваляющая Всевышнего, поднималась к Небесам из самой низкой из земель, из полей Моава, то как ей было не подниматься из более высоких стран, принадлежащих другим народам!

Столь велика сила этой песни, что из бездны она поднимается до вершины Небес и увлекает за собой всех, кто находится в промежуточных сферах.

Песня Торы

Наши мудрецы сказали: Давид родился в Шавуот и умер в Шавуот. Другими словами, оба эти события произошли 6-го Сивана, в день Дарования Торы на Синае.

После получения Торы взошло солнце Давида. Прошли семьдесят лет. Это событие — получение Торы — повторилось для Давида семьдесят один раз. После этого зашло солнце Давида, и он присоединился к своему народу (скончался).

Его рождение и смерть были связаны с получением Торы. Точно так же все дни его жизни, все сочиненные им песни-прославления, которыми он «насытил» Всевышнего, неотделимы от Торы и являются как бы ее частью. У Торы множество обличий. Авраам показал всему миру хесед (сторону милосердия); иными словами, заповеди, которые Всевышний, являющийся источником милосердия, заповедал всем тем, кого одарил Своим милосердием. Люди, которых Авраам приобщил к своему учению, в течение некоторого времени шли его путем, но впоследствии сошли с него. Моше и его поколение открыли миру другую сторону Торы, суть которой — трепет перед Всевышним, перед явлением Шхины и великими чудесами, которые явил Всевышний всему миру. Сильные мира сего, принадлежавшие всем народам, исполнились страха и не приняли учение Моше. Царь Давид открыл новую сторону Торы — восхваляющую Всевышнего песню. Когда Машиах, потомок царя Давида появится на земле в конце времен, все народы мира устремятся к нему и вручат ему царскую корону.

Рамбам писал:

«Поскольку этот царь-Машках будет потомком Давида, он будет мудрее, чем Шломо, более великим пророком, чем Моше. Поэтому он станет учителем для всех народов и укажет им путь к Всевышнему. И придут все народы, чтобы послушать его».

Книга Псалмов делится на пять книг — точно так же, как сама Тора. Число стихов в Псалмах превышает на восемь число стихов в Торе, учат наши мудрецы (мы не можем проверить это утверждение, ибо не знаем в точности, как делится Писание на стихи). Все это указывает, что песни Давида были даны самим Всевышним на Синае, а Книга Псалмов есть просто раскрытие песни, заключающейся в самой Торе. Поэтому сам Давид сказал: «Песнями были мне законы Твои» (Тегилим, 119,54).

Откуда же черпал он эту великую силу? Он унаследовал ее от Рут. Так же как сама она сохранила кристальную чистоту в бездне и поднялась до самой вершины, так песни Давида охватывали весь мир, от глубочайших бездн до самого трона Всевышнего, проходя все промежуточные сферы. Ибо человек может пропеть такую песню, лишь если она поднимается из бездны и достигает Небес.

Великая тайна

Тайна Рут, несшая в себе песни и восхваления Всевышнего, содержащиеся в Торе, осталась скрытой от людей ее поколения. Поэтому даже после того, как было разъяснено правило «моавитянин — но не моавитянка» (то есть, что моавитянка может принять иудаизм и выйти замуж за еврея), дядя Боаза опасался брака своего племянника с Рут, говоря: «Как бы не разрушила она мое наследие». Многие люди этого поколения, хотя и не оспаривали это галахическое правило, все же не соглашались с решением Боаза. Они говорили: «Рут — моавитянка. Даже если закон разрешает ей войти в общину — это не значит, что она должна подняться до дома Боаза. Ведь дом этот — святая святых в глазах Всевышнего».

Наши мудрецы, да будет благословенна их память, рассказывают, что день, когда Рут вошла в дом Боаза, был последним днем его жизни. Наутро он скончался, и в тот же день состоялись его похороны. Именно так еще в незапамятные времена задумал Всевышний. Боазу были отведены лишь немногие годы жизни, и Всевышний задержал его на земле, чтобы он успел жениться на Рут и та забеременела от него. Для чего? Чтобы Давид стал потомком двух этих великих людей. Как только Боаз исполнил волю Всевышнего, он вернул Ему свою душу.

Однако эти события тяжело поразили многих из людей этого поколения. Все те, кто ошибочно считали Рут недостойной выйти замуж за Боаза, решили, что Всевышний наказал его за этот брак, которым он якобы осквернил свою семью. Они подумали: именно так был ранее наказан Элимелех, брат его отца, именно так — и за тот же грех — были наказаны его сыновья.

Многие говорили: «Хорошо было бы, если бы от этого короткого брака не появился на свет ребенок». В то же время Всевышний ждал этого ребенка с нетерпением. Из Книги Рут мы узнаем, что когда у Рут родился сын, ему радовались только женщины, жившие по соседству с Наоми. Они-то и дали ему имя. Где же были в это время старейшины и знатные люди Бейт-Лехема, в свое время благословлявшие Боаза? Книга их больше не упоминает. Быть может, их тоже испугала мгновенная смерть Боаза сразу после женитьбы на Рут. Быть может, они опасались, что в том, что касается Рут, была допущена ошибка — то ли в толковании закона, то ли в его исполнении.

Поскольку только соседки заботились о Рут и ее ребенке и благословили его, Всевышний дал их словам силу пророчества. Они стали как бы частью Торы, вошли в Книгу Рут и изучаются из поколения в поколение.

В Книге Рут сказано: «И дали ему соседки имя, сказав: «Сын родился у Наоми». И дали они ему имя: Овед. Он был отцом Ишая, отца Давида».

Эти слова, которые Всевышний занес в Писание так, как они были произнесены соседками, требуют объяснения. Почему и для чего тут дважды сказано: «И дали ему имя»?

Повсюду в Торе выражение «сказав» или «говоря», относящееся к имени человека, стоит за самим именем. Здесь же слово «сказав» стоит перед именем. И вообще, почему имя сына Рут не стоит в первой половине фразы?

Кроме того, почему не объясняется, каким образом было выбрано это имя — Овед — и что оно означает?

Еще более непонятным оказывается конец фразы: «И дали ему имя: Овед. Он был отцом Ишая, отца Давида». Для чего это сказано? Едва ли для того, чтобы сообщить нам родословную Давида — ведь она подробно (начиная с сына Йегуды Переца) изложена уже в следующей фразе Книги Рут: «И вот родословная…»

Вот как следует интерпретировать эти слова Книги Рут.

«И дали ему соседки имя, сказав: «Сын родился у Наоми»". Эти слова касаются чистоты происхождения родившегося у Рут ребенка — ведь его мать была моавитянкой! Соседки возвели его происхождение не к Рут, а к Наоми, принадлежавшей к знатнейшему роду — она была дочерью сына Нахшона бен Аминадава, а Рут считалась теперь как бы ее дочерью. А последующие слова относятся уже к высокому предназначению сына Рут. Данное ему имя Овед — עובד — может быть прочитано как аббревиатура слов דוד בן עוד, «Еще один сын — и Давид «. Это значит: у этого ребенка родится сын, за которым идет сам Давид. Сам Всевышний говорил их устами, когда они благословляли сына Рут.

Поэтому Всевышний согласился с этими женщинами, говоря: «Он был отцом Ишая, отца Давида».

Бедность и лишения

Наши мудрецы говорят: «Почему Книга Рут читается в Шавуот, день Дарования Торы? Чтобы научить нас, что Тору можно приобрести лишь ценой бедности и лишений».

Точно так же можно спросить: «Почему Давид упоминается в Книге Рут, которую мы читаем в Шавуот? Чтобы научить нас, что человек может стать орудием, исполняющим на земле волю Небес, только испытав бедность и лишения. Ибо и Рут, и Давид прошли одну и ту же дорогу бедности и лишений».

В самом деле, кем был Давид? Величайшим из царей, праведнейшим из праведных, мудрецом из мудрецов, скромнейшим из скромных, первым и величайшим из поэтов, воспевавших Царя царей. И что же — ни один человек не страдал в течение всей жизни так, как Давид. Изначально ему были уготованы страдания, и они не оставляли его с первого до последнего дня, пока не воцарился сын его Шломо. Лишь во времена Шломо весь мир осознал истинное величие Давида, лишь тогда лица врагов его стали черными, как стенки закопченной кастрюли.

Не случайно сам Давид говорил: «Спаси меня, Б-же, ибо дошли воды до души моей (то есть: одолела меня беда, я дошел до крайности)» (Тегилим, 69,2). Этот и следующие стихи Псалма — один тяжелее другого — отражают крайнее страдание. В них нет ни йоты преувеличения, красования, ибо лишь тот, в ком нет ни грана почтения к Небесам, решился бы на такое перед лицом Всевышнего. Что же заставило Давида, который всегда был праведен в своих отношениях с Создателем, возлагая на себя больше, чем от него требовалось, обратиться к Нему с таким вызванным нестерпимой болью воплем? То и только то, что действительно «дошли воды до души» его, что одолела его беда. Что же случилось, отчего страдания Давида стали нестерпимыми?

В том же Псалме далее сказано: «Больше, чем волос на голове моей, беспричинно ненавидящих меня». Эти слова следует понимать буквально. На голове у человека двадцать, тридцать тысяч волос, а то и больше. Однако число ненавидящих Давида было неизмеримо большим! Но кому он причинил зло? Именно тому, кто поднялся, чтобы убить его (царю Шаулю), Давид оказал бесчисленные милости и услуги, неоднократно спас ему жизнь — никогда он не причинял ему зла. Давид был добр и милосерден по отношению ко всем и каждому — за что же им было его ненавидеть?

Далее в Псалме сказано: «То, чего не грабил я, — то возвращать должен». Как известно, существует четыре различных способа интерпретировать Тору: Пшат (непосредственная интерпретация). Ремез (буквально: намек, непрямая интерпретация), Друш (толкование) и Сод (тайное, каббалистическое истолкование). Так же как молот разбивает скалу на множество осколков, каждый из этих способов несет в себе множество дополнительных интерпретаций. Приведенные выше слова Давида могут быть истолкованы по-разному, например, как относящиеся к положению Израиля среди других народов. Однако как быть с их непосредственной интерпретацией? Неужели Давида действительно обвиняли в грабеже, и он возвращал добычу, которую никогда не отнимал? Как должны мы это понимать?

В том же Псалме сказано: «Б-же, Ты (и только Ты) знаешь мои проступки, и вина моя не сокрыта от Тебя». Это значит, что у Давида не было друга или союзника, брата или другого родственника, который был бы убежден в его праведности и мудрости, который мог бы засвидетельствовать, что он — не злодей, что он чист, и все эти обвинения в его адрес ложны.

И далее: «Да не будут пристыжены из-за меня полагающиеся на Тебя». Какую же мнимую вину нес на себе Давид ради Всевышнего?

«Чужим стал я для братьев своих и неродным — для сыновей матери моей». Этот стих также следует понимать в прямом и непосредственном смысле. Он выражает величайшее страдание, выпадающее на долю человека. Перед нами человек, у которого есть братья и сестры, и он находится с ними под одним кровом. Все обитатели этого дома относятся друг к другу с нежностью и любовью, и только одного все они, связанные кровным родством, считают чужим. Но речь не идет о действительно чужом человеке, как естественно было бы предположить, а о родном брате, плоть от плоти. И вот, этот человек становится чужим для своих родных. Стоит обратить внимание на то, что в оригинале сказано מוזר (музар, буквально, «странный»), а не זר (зар, «чужой»). Несмотря на естественную изначальную близость, этот человек стал для своих родных чужим, помехой, «тернием в их глазах». Те, кто входили в дом, сталкивались с ним, те, кто выходили из дома, натыкались на него, пока он не стал для всех совершенно невыносимым. Возможно ли большее горе для человека? Что же совершил Давид, чтобы заслужить такой жребий?

«Ибо ревность о доме Твоем съела меня». О каком доме говорит Давид? «Домом Всевышнего» он называет здесь дом своего отца Ишая — ведь во всем мире не было более достойного дома, в котором Всевышний мог бы поселить Свою Шхину. Любая ревность, исходящая из этого дома, может быть истолкована только в похвальном смысле, только как ревностное служение Всевышнему — чистая ревность ради Небес. Каким же образом могла она «съесть» Давида, которого Всевышний так любил и которого Он избрал из числа его братьев?

«Поношения позорящих Тебя пали на меня». Очевидно, что всякое поношение, павшее на голову Давида, имело иное назначение — оно должно было пасть на головы поносящих Всевышнего. Почему же они все-таки пали на голову Давида, верного слуги Всевышнего?

«И плакал я, в посте душа моя, и стало это поруганием для меня. И сделал я вретище одеждой своей, и стал для них притчей». Даже пост и лишения не очистили Давида от того, что «запятнало» его. Но ведь ворота раскаяния не закрываются ни перед одним грешником. Почему же закрылись они перед Давидом, избранником Всевышнего во всех поколениях, который никогда не грешил?

«Говорят обо мне сидящие во вратах». Так (традиционно) называли судей Сангедрина, которые обсуждали судьбу Давида — является ли он частью еврейского народа или чужд ему как потомок Рут-моавитянки. Несмотря на то, что правило «моавитянин — но не моавитянка» было вновь уяснено и установлено три поколения назад, судьи опять принялись обсуждать его, опасаясь, что оно было установлено ошибочно. Однако все братья Давида также были потомками Рут, и отец его, Ишай, признанный праведник своего поколения, был более близким потомком Рут, чем Давид; Овед, дед его, был еще более близким ее потомком, но судьи не обсуждали происхождение ни одного из них и не сомневались в законности их принадлежности к еврейскому народу. Разве Давид не был таким же, как они? Разве он чем-нибудь от них отличался?

«И песни (обо мне) поют пьяницы». Даже пьяницы, праздно проводящие время на рынке, нашли свой способ мучить Давида. Они сложили о нем насмешливые песни, чтобы при помощи их убивать время, проводимое в праздности, за бутылкой вина. Властелин мира, почему все это обрушилось на праведника Твоего?

Загадка за загадкой

Обратимся к другой главе Писания, которая развивает ту же тему. Она представляет собой последовательность загадок, и человеческий мозг просто не в состоянии все их вместить. Однако когда загадок оказывается слишком много, одна неожиданно начинает разрешать другую и таким образом нам удается отчасти раскрыть всю эту великую тайну.

Итак, Первая Книга Шмуэля, глава 16.

«И сказал Г-сподь Шмуэлю… «Наполни рог свой елеем и ступай. Пошлю Я тебя к Ишаю Бейтлехемскому»".

Не случайно здесь сказано «к Ишаю Бейтлехемскому», а не «к Ишаю из Бейт-Лехема». «Бейтлехемский» — это почетный титул Ишая. Как мы помним, Бейт-Лехем — место, изначально связанное с царской властью.

«Ибо среди сыновей его Я усмотрел Себе царя». Всевышний дважды подчеркивает: «Я усмотрел Себе». То есть: Он усмотрел то, что смертный (даже смертный пророк) усмотреть не в состоянии, ибо Его зрение совершенно иное. Всевышний как бы сказал: «Я усмотрел, Я выбрал его, но вы его не узнаете, вам он не покажется достойным царской власти». Этот намек Всевышнего не был понят.

«И пришел в Бейт-Лехем, и поспешили к нему старейшины города». Они знали, что все, что делает Шмуэль, делается по повелению Всевышнего. Поэтому он, вне всякого сомнения, прибыл с важной миссией.

«И подготовил он Ишая и сыновей его, и пригласил их на жертвоприношение». Поскольку Шмуэль не знал, которого из сыновей Ишая избрал Всевышний, он сказал Ишаю: «Ты и все твои сыновья вместе со мной примете участие в жертвоприношении». Разве после этих слов можно было предположить, что один из сыновей не будет призван? Разве такой праведник как Ишай мог забыть об одном из своих сыновей по небрежности, по упущению? Даже простой верный Торе еврей, приступая к исполнению любой из 613 заповедей, записанных в Торе и данных всему Израилю, а не только ему одному, стремится исполнить заповедь во всей ее полноте, устраняя всякое сомнение в правильности исполнения. Тем более это касается такого праведника как Ишай, тем более, когда он должен был исполнить заповедь, данную ему одному; к тому же, эта заповедь относилась к избранию помазанника Всевышнего, на которого будут устремлены глаза всего еврейского народа. И уж совсем невероятно, чтобы Ишай небрежно исполнил такую важную заповедь в нашем случае, когда она была сформулирована так, что он не мог выполнить ее иначе, чем собрав вместе всех своих сыновей. Почему же он не позвал Давида? Как получилось, к тому же, что Ишай позвал Элигу, своего младшего сына (рожденного от другой жены), но не позвал Давида, который был старше, чем Элигу?

«И провел Ишай семерых сыновей своих перед Шмуэлем, и сказал Шмуэль Ишаю: «Не избрал этих Г-сподь»". Все старейшины Бейт-Лехема знали, что Шмуэль пришел по серьезному делу и поспешили ему навстречу. Ишай, которому пророк открыл тайну своей миссии, разумеется, знал, что, как и всякое другое, это решение Всевышнего (назначить Израилю царя из числа его сыновей) непременно будет исполнено. Кто же, как не он сам, Ишай, должен был вспомнить, что у него есть еще один сын? Даже если бы раньше он по какой-то причине забыл о нем, теперь (когда все остальные сыновья Ишая были отвергнуты) он или один из его сыновей должны были вспомнить о Давиде и просить у Всевышнего прощения за свою забывчивость, за то, что они не позвали его с самого начала. Но Ишай не вспомнил о Давиде, равно как не вспомнили о нем и семеро его сыновей —

как будто все они смирились с тем, что решение Всевышнего (не дай Б-г!) останется невыполненным.

Необходимо отметить, что в Писании сказано: «Семерых сыновей своих» (в оригинале: בניו שבעת, шив»am банав). Не «семерых из своих сыновей» (מבניו שבעה, шив»а мибанав) или просто «семерых сыновей» (הבנים שבעת, шив»aт га-баним). Иными словами, речь идет о всех семерых его сыновьях, как будто других сыновей у него не было — хотя у него был и восьмой сын, Давид! Но о Давиде никто даже не вспомнил, пока Шмуэль не задал следующий вопрос:

«И сказал Шмуэль Ишаю: «Нет больше отроков?»» «В самом деле, — спросил Шмуэль, — как может случится, что Всевышний сказал мне, что среди твоих сыновей Он избрал царя для Израиля, но когда ты провел передо мной всех семерых своих сыновей, ни один из них не оказался избранником Всевышнего? Нет ли у тебя еще сыновей?»

На этот прямой вопрос Ишай не ответил: «Не сердись, что я не позвал одного из них. Сейчас же его приведут сюда». Вместо этого он произнес несколько странных, отвлекающих фраз: «И сказал тот: «Еще остался меньший; вон он пасет овец»". Но этому «меньшему» сыну было уже 29 лет! И какое значение имело то, что в данный момент он пас овец? Ишай не добавляет ни одного существенного слова и не посылает за Давидом. Несомненно, он не хотел его прихода! Вместо этого Ишай, видимо, сказал: «Давайте приступим к трапезе, ибо жертва уже принесена, и стол накрыт». Эти слова не вошли в Писание, ибо у последующих поколений еврейского народа не было в них нужды, поэтому мы знаем о них только из ответа Шмуэля Ишаю.

«И сказал Шмуэль Ишаю: «(Разве ради жертвоприношения и трапезы пришел я к тебе, разве не из-за твоих сыновей пришел я)? Пошли (за ним) и приведи его, ибо мы не сядем за трапезу, пока не придет он». Разве отвечают: «Мы не сядем за трапезу» иначе как тому, кто только что сказал: «Давайте приступим к трапезе».

«И послал тот, и привели его. А он был румяный, с красивыми глазами и прекрасный собой». Из этого довольно странного и непонятного описания мы можем только заключить, что Давид не произвел на Шмуэля столь же сильного впечатления, как его старший брат Элиав, ибо он не был такого же высокого роста и так же красив. Невысокий, румяный, — Шмуэль почувствовал себя смущенным, — и именно он станет царем?

«И сказал Г-сподь: «Встань (Мой помазанник стоит, а ты, в своей святости, сидишь), помажь его, ибо это он… И помазал (Шмуэль) его среди братьев его». Все видели, как Шмуэль, пророк Всевышнего, выполнил Его волю. Видели это Элиав и другие братья. Что же, теперь их отношение к Давиду изменилось? Из дальнейших слов Писания видно, что оно осталось прежним.

Одна тайна за другой

Слова Писания, завершающие эту главу и начинающие следующую, лишь умножают число загадок.

«И снисходил дух Г-спода на Давида с того дня и позже… А от Шауля отступил дух Г-спода, и устрашал его злой дух от Г-спода». Острый глаз Доэга-эдомитянина сразу же увидел, что Давид и Шауль изменились. Он сопоставил два эти события и сразу же составил заговор против Давида. По его совету Давид был вызван к царю в качестве музыканта, якобы для того, чтобы излечить царя, а, на самом деле, для того, чтобы тот начал испытывать зависть к Давиду. Шауль полюбил Давида и сделал его своим оруженосцем. Однако и после этого Давида не освободили от обязанности пасти отцовский скот в Бейт-Лехеме. Он был пастухом до помазания на царство, пастухом он остался и после этого, несмотря на то, что удивительные события его жизни разворачивались на глазах у братьев и приближали его к царской власти.

«Пелиштимляне же собрали войска свои для войны». Исполненные гордости, они делали вид, что не хотят кровопролития. Поэтому они и обратились с оскорбительными словами к Шаулю и всему Израилю: «Если вы — действительно народ Всевышнего, для чего вам выходить на войну? Выберите у себя человека, и он сразится с Голиатом — и пусть Г-сподь, Б-г ваш спасет вас от него». Шауль и израильтяне пали духом из-за оскорблений Голиата. Они уже не в состоянии были ни вести войну, ни выставить храброго бойца против него. Многие из людей, пришедших с Шаулем, с готовностью пожертвовали бы жизнью ради спасения Израиля, но на этот раз спасение могла принести не их смерть, а смерть Голиата — а ни у кого из них не было уверенности, что он сможет одолеть пелиштимлянина. Не полагались они и на чудо — ведь каждый из них справедливо опасался, что недостоин чуда и, потерпев поражение (из-за гнева Всевышнего), может принести беду всему народу. Они пребывали в великом страхе и не знали, откуда ждать спасения.

Однако одиннадцать человек из числа находившихся там знали, кто станет избавителем для Израиля. Девять из них своими глазами видели то, что совершил пророк Шмуэль, и знали, кто является помазанником Всевышнего. Это были Ишай, семь его сыновей и сам Давид. Десятым был пророк Шмуэль; а одиннадцатым был Доэг-эдомитянин. Он, единственный из тех, кто не присутствовал при помазании Давида, догадался о нем благодаря своей мудрости. Но ни один из этих одиннадцати человек не направил Давида на поле боя, чтобы спасти Израиль. Почему?

«И приходил тот пелиштимлянин утром и вечером, и являлся сорок дней». Голиат выходил на равнину дважды в день и объявлял: «Я срамлю сегодня полки израильские! Дайте мне человека, и мы сразимся один на один!» Это продолжалось в течение сорока дней.

Трое из старших сыновей Ишая отправились на войну вместе с Шаулем. А о Давиде сказано: «Давид же был младшим». Выходит, что он был недостоин стать даже одним из многих (отправившихся на войну)?

Несмотря на то, что Давид был признан непригодным для войны, его сочли годным для исполнения различных поручений — в дополнение к обязанностям, которые он выполнял при Шауле, и к уходу за отцовским скотом.

По поручению отца Давид отправился в лагерь Израиля, чтобы проведать своих братьев. Там он услышал оскорбления, произносимые необрезанным пелиштимлянином (который был племянником Рут, его прабабушки), и вызвался выйти на бой против Голиата и смыть с Израиля нанесенные им оскорбления.

Некоторые из происшедших там событий представляются загадочными и требуют объяснения.

Вместе со всеми, кто находился в лагере Израиля, Давид слышал как оскорбления пелиштимлянина, так и слова, провозглашенные герольдом по приказанию Шауля: «Израильтяне, видите ли вы этого человека? Он приходит, чтобы нанести оскорбление Израилю. Того, кто поразит его, царь наделит великим богатством; кроме того, царь выдаст за него свою дочь, а все его семейство станет свободным в Израиле (от налогов, повинностей и царского суда)». Почему, в таком случае, он спросил у окружавших его людей: «Что будет сделано для того, кто убьет этого пелиштимлянина?» Для чего хотел он, чтобы те повторили слова царского герольда — «царь обогатит его, выдаст за него дочь и т.д.» — разве он не слышал их вместе с ними?

«И услышал Элиав, старший брат его (он и теперь еще старший брат Давида), когда он говорил с этими людьми, и разгневался Элиав на Давида (он нисколько не опасается помазанника Всевышнего), и сказал он: «Зачем ты спустился сюда (хотя Давид пришел по поручению отца), и на кого оставил ты тех немногих овец в пустыне (хотя Писание прямо сообщает: «И оставил овец сторожу», Давида подозревают и в том, что он бросил на произвол судьбы отцовский скот)? Знаю я дерзость твою и зло сердца твоего, ты спустился, чтобы посмотреть сражение»". Разве так разговаривают с помазанником Всевышнего? Особенно удивительными представляются слова Элиава — того, кто в отсутствие Давида показался Шмуэлю достойным стать царем Израиля. Почему он говорит Давиду: «Знаю я дерзость твою и зло сердца твоего»? Что стоит за этими словами?

«И сказал Давид: «Что же я теперь сделал? Ведь это беседа»". Разве не подразумевают эти слова следующее: «Всегда, когда ты сердишься на меня, ты сердишься не без причины. Но на этот раз — что я сделал?»

«И отвернулся (Давид) от него к другому, и говорил те же слова (что будет сделано для того, кто убьет этого пелиштимлянина?), и отвечал ему народ теми же словами, что в первый раз (царь наделит его великим богатством и выдаст за него свою дочь…)» — То есть, несмотря на то, что он слышал своими ушами слова царского герольда, а затем переспросил и получил ответ, он продолжает спрашивать снова и снова. Для чего?

Мы должны помнить, что когда Давид отправился на битву с Голиатом, он вовсе не надеялся на чудо, но твердо знал, что его сил и мужества достанет, чтобы одолеть сильнейшего бойца пелиштимлян. Он даже не нуждался в мече — достаточно было пращи и одного маленького камня, который он своей сильной рукой направит в лоб врага. Камень пробьет защищенный броней лоб так, как если бы и лоб, и шлем были из мягкой глины.

Мы должны помнить и о том, что Давид рассказывал Шаулю, как он справился одновременно со львом и медведем. Между тем, со львом были два львенка, а со взрослым медведем — один молодой медведь. Хотя лев унес всего лишь одного ягненка, Давид, вместо того, чтобы радоваться, что он не тронул его самого, погнался за ним и спас ягненка из пасти хищника. А когда лев напал на Давида, он схватил его за гриву, ударил его телом медведя и убил обоих зверей сразу. Вне всякого сомнения, разумный человек не стал бы подвергать себя такой опасности ради спасения ягненка, если он бы не был убежден в том, что он гораздо сильнее этих хищников. И вот, человеку, который столь силен и мужественен, Шауль говорит: «Не можешь ты идти сражаться с этим пелиштимлянином, ибо ты еще молод, а он воин с юности своей».

Такова воля Всевышнего

Все изложенное выше слагается в одну цепочку чудесных явлений, соединенных Всевышним воедино, чтобы явить миру свет Машиаха. Он в Своей безмерной мудрости решил, что этот свет будет скрыт и погружен во тьму вплоть до дня, когда ему суждено открыться. И чем сильнее будет он сокрыт до времени, тем ярче засияет, когда, наконец, откроется. Почему? Потому, что, как постановил Всевышний, после того, как откроется свет Машиаха, все источники темноты станут источниками света, и все, сокрытое в темноте, будет освещено. Ничто не будет более погружено в темноту, и ночь станет сиять, как день. Ведь тьма и свет происходят из одного источника — из сотворенного Всевышним первозданного света. Поэтому в конце времен весь мир снова будет залит светом, как в дни Творения.

Смертного, которого Всевышний решил одарить частью собственного величия, сделать повелителем Своих творений и украсить короной, выкованной по образцу небесной короны, с тем, чтобы его царство продолжалось до конца времен, Он вначале обязывает научиться властвовать над собственными плотью и кровью — чтобы дух его не проникся высокомерием. Всевышний принимает меры, чтобы охранить Своего избранника от чужого недоброго глаза, равно как и от его собственных высокомерия и недоброго глаза. Лишь тот, кто полностью наделен двумя качествами — добрым глазом и скромностью, — достоин царской власти. Именно таким сделал Всевышний Своего помазанника царя Давида. Именно таким будет потомок Давида праведный Машиах, который, как мы надеемся, откроется нам в самом ближайшем будущем.

Всевышний покрывал свет Давида многими оболочками до тех пор, пока не счел его достойным царской власти. Это свет впервые открылся миру в нашем праотце Аврааме, сокрылся и еще несколько раз открывался и сокрывался до начала царствования Давида. Однако во времена Давида этот свет сиял не в свою полную силу, ибо то поколение не было достойно его. В полную силу этот свет засияет только во времена Машиаха, потомка Давида, в конце времен.

После Авраама это свет, свет Машиаха был разделен на две части. Одна его половина была сокрыта в самой низкой из земель, среди потомков Аммона и Моава. Другая половина осталась открытой и перешла сначала к Ицхаку, от него к Яакову, а от него к Йегуде. В это время, время жизни Йегуды, он засиял ярче, и всем стало ясно, что Йегуда заслуживает царской власти. Среди потомков Йегуды этот свет перешел, сияя все ярче, к дому Переца. Он был сокрыт в годы пребывания в Египте и открылся вновь в Нахшоне бен Аминадаве, который в числе других евреев вышел из Египта, но вновь сокрылся в дни Элимелеха бен Нахшона, ибо тогда все говорили: «Этот человек, которого мы надеялись увидеть на троне царей Израиля, недостоин царской власти, ибо он бежал в Моав».

Тогда-то и открыл Всевышний свет, сокрытый в полях Моава, и осуществил Свой глубочайший замысел «вернуть» Рут в Бейт-Лехем. Тогда-то открылся и засиял свет Машиаха сразу от двух своих разъединенных частей. И тогда у Боаза, сына Нахшона, сына Салмона, и Рут, дочери Эглона, злодея и царя Моава, вернувшейся с полей Моава к своему корню — милосердию Авраама, и родилось потомство, несущее весь свет Машиаха.

На волоске

Боаз умер сразу после того, как женился на Рут, и на мир вновь опустилась тьма. Свет Машиаха сокрылся. Люди говорили: «Всевышний не хочет, чтобы кровь моавитянки смешалась с кровью знатнейшего семейства в Израиле. Рут стала причиной смерти Боаза, и вполне возможно, что сын, который у них родится, если он вообще родится, не будет полноценным евреем».

Дело в том, что закон, освеживший правило, разрешающее моавитянке присоединиться к еврейскому народу, был в новинку Израилю, еще не укоренился, и многие его оспаривали. Тот, кто внимательно читал Книгу Рут, заметил, что с того места, где она упоминает о беременности Рут и до самого конца книги, не говорится ни одного слова о старейшинах и всем остальном народе, упомянутых ранее, когда речь шла о свадьбе Боаза и Рут. Да и сама Рут, родившая Оведа, больше не упоминается в тексте книги. Отныне о ее ребенке заботятся только женщины-соседки, которые пытаются в своем излишнем милосердии скрыть роль Рут в рождении собственного сына: «Сын родился у Наоми…» (Рут, 4,17) Они дают ему имя, желая ободрить Наоми и внушить ей мысль, что этот ребенок является ее потомком. В то время этот закон (разрешающий брак моавитянки с евреем) буквально висел на волоске, так что ни один человек не мог с уверенностью его отстаивать, и только сам Всевышний знал, что закон этот — абсолютная истина, равно как и то, что все дела Боаза и Рут были совершены ради славы Небес и ради того, чтобы открылся свет Машиаха.

Когда Овед вырос и окружающие увидели, что он стал праведником, они приободрились и сказали: «Если бы он, не дай Б-г, был неполноценным евреем, он не стал бы таким праведным и святым человеком».

Это убеждение только укрепилось после рождения Ишая, когда все евреи стали свидетелями его праведности. Поскольку и в нем не было и тени греха, люди его поколения решили, что Боаз и старейшины, разрешившие Рут выйти замуж за еврея, руководствовались наставлением Всевышнего и законами Торы.

У Ишая родились шесть сыновей. Все они оказались праведниками, равных которым не было во всем Бейт-Лехеме. Сильные и мужественные, как того требует Тора, обладающие всеми добрыми качествами, какие только есть в мире. Теперь, когда нить стала тройной — Овед, Ишай, Элиав и его братья — ничто не сможет ее разорвать! Все те, кто ранее еще сомневались и говорили: «Беда может ударить и обождав немало времени!», теперь, когда от Рут произошли три поколения праведников, забыли об этой поговорке и не ждали беды. Все знали, какой святостью обладает дом Ишая. Нет в нем ничего неполноценного, именно из него пробьется долгожданный свет для всего еврейского народа. Так думали все — пока не родился Давид. Тогда Небеса были вновь скрыты облаком тьмы. Люди не знали, где сокрылся свет. Только сам Всевышний понимал, что происходит.

Это было последнее сокрытие света перед великим явлением его. Поэтому это было самое тяжкое, самое глубокое сокрытие из всех предыдущих. Всевышний взял свет Машиаха и скрыл его от человеческих глаз. Он спрятал его среди тьмы.

Это он!

Качества некоторых людей скрыты от всех, кроме собственных родителей. Бывает и иначе — качества других людей скрыты от родителей, но открыты другим людям. Но даже если качества некоего человека скрыты решительно от всех, разве могут они остаться нераспознанными величайшим из пророков множества поколений? Тем, кому Всевышний даровал мудрость сердца, кто видит мир целиком, от одного края до другого.

Однако тайна Давида была скрыта от его отца и матери, от всех людей его поколения и даже от Шмуэля, «провидца», который не узнавал его (помазанника Всевышнего!) и когда увидел воочию — до той минуты, когда сам Всевышний сказал ему: «Встань, помажь его, ибо это он».

По воле Всевышнего — во мраке

Наши мудрецы, да будет благословенна их память, учили, что Ишай, отец Давида, избегавший любого соприкосновения с грехом, в старости засомневался в законности своего происхождения. У него появились сомнения в том, что его прадед Боаз и суд Торы в его времена правильно проинтерпретировали закон. Ведь если была допущена ошибка, он, Ишай, не является полноценным евреем! Как, в таком случае, может он вести семейную жизнь с женой, которая, вне всякого сомнения, полноценная еврейка! Он, который, быть может, моавитянин с точки зрения еврейского закона!

К тому времени, когда у Ишая появились эти сомнения, у него уже родились шесть сыновей и две дочери. Разве мог он изменить прошлое? Разумеется, нет. Однако праведники относятся к греху иначе, чем грешники. Закоренелые грешники не испытывают страха перед грехом. Единственное, чего они, может быть, боятся — это наказания. А осознав, что уже погрузились в грех по горло, они перестают бояться и наказания и полностью предаются греху. Иначе ведут себя праведники. Они испытывают страх, прежде всего, перед самим грехом. Поэтому даже осознав, что в прошлом они не смогли уклониться от греха, они немедленно прекращают всякое соприкосновение с ним.

С этой минуты Ишай прекратил супружескую жизнь с женой и отдалился от нее. Его сыновья знали, что стало тому причиной.

Однако Ишай был праведником и знал, что Всевышний сотворил мир не для того, чтобы он оставался пустыней, но хочет, чтобы он был заселен, и поэтому не следует мужчине жить без жены. Что он сделал? После нескольких лет одинокой жизни он выбрал одну из рабынь-неевреек, живших у него в доме, и сказал ей: «Я освобождаю тебя с таким условием: если я — полноценный еврей, то и твое освобождение является полным, и я беру тебя в жены в соответствии с законами Торы, данными нам Моше. А если я таковым не являюсь, то ты не освобождаешься и остаешься в прежнем статусе, а, стало быть, имеешь право выйти замуж и за моавитянина».

Жена Ишая была праведной женщиной и была удручена тем, что муж ее оставил, потому что хотела рожать от него детей. Служанка видела, что ее госпожа удручена, и сказала ей: «Давай поступим так, как поступила Лея со своей сестрой Рахелью (подменив ее ночью в шатре Яакова)». Они так и поступили, и жена Ишая подменила ночью свою рабыню. Она страстно молила Всевышнего о помощи, и Он наградил ее беременностью. После этой ночи Ишай больше не вел супружеской жизни ни с ней, ни с рабыней. По воле Всевышнего Ишай так и не узнал о подмене. Когда через три месяца его сыновья увидели, что их мать беременна, они сказали Ишаю: «Вне всякого сомнения, она забеременела от прелюбодеяния. Мы решили убить ее и ребенка, которого она носит».

Ишая охватила величайшая печаль. Он ответил сыновьям: «Дайте ей родить и не предавайте эту историю огласке, которая всех нас опозорит. А ребенок, который у нее родится, станет презреннейшим из ваших рабов». Таким образом — превратив этого ребенка в раба — Ишай хотел предотвратить принятие его в еврейскую общину без того, чтобы обнародовать его происхождение.

Давид и был ребенком, родившимся от этой беременности.

Поэтому-то и сказал Давид: «Чужим стал я для братьев своих (считавших его мамзером — родившимся от запрещенной связи замужней женщины), и неродным для сыновей матери моей (которую подозревали в прелюбодеянии)» (Тегилим, 79,9).

Страдания — с радостью и любовью

Нелегко переносить страдания. Далеко не каждый способен принимать их с любовью. Некоторые начинают под их тяжестью бунтовать против Всевышнего и восстают против путей, по которым Он направляет мир. Некоторые уходят от Него еще дальше. Поскольку окружающие преследуют их, гонят их от себя, они бегут и от Всевышнего и полностью отрываются от подлинного источника своего существования. В таком случае страдания становятся для человека духовной преградой и приводят его к полному отрицанию существования Всевышнего (не про нас будет сказано). Таков удел слабых и неглубоких людей, неспособных выносить страдания.

В отличие от них, Давид был величайшим героем всех поколений. В чем заключались его сила и мужество? В том, что он был способен переносить страдания более, чем любой другой человек. Поэтому и поместил его Всевышний в середине времен — чтобы он нес на себе бремя всех предшествующих и последующих поколений, пока Он не явит Свою истинную силу миру в конце времен. Давид является как бы балкой, которую вставляют в середину крыши для того, чтобы она приняла на себя всю ее тяжесть.

Такова природа потомков Йегуды, что уже в ранней юности они обнаруживают всю свою силу, все свое мужество и всю свою мудрость. Пример они берут с самого Йегуды, основателя колена, от которого в течение 22 лет произошли три поколения: Эр, Онан и Шела, сыновья Йегуды, Перец и Зерах, сыновья Шелы, Хецрон и Хамул, сыновья Переца. Аналогична генеалогия потомков Калева бен Йефуне — у Цура, Ури и Бецалеля последовательно рождались сыновья, когда им было семь-восемь лет. Бецалелю сыну Ури сына Хура сына Калева было всего тринадцать лет, когда Всевышний исполнил его мудрости, проницательности и знания, чтобы он построил Мишкан и соединил в нем все то, что сотворил Всевышний на Небесах и на земле, как учат наши мудрецы. В отличие от всех остальных людей, потомки Йегуды не старели и сохраняли силы до конца своих дней.

Более, чем к кому бы то ни было, это относится к Давиду, в котором сильнее всего выразились черты колена Йегуды, который был самым значительным его представителем.

Еще ребенком Давид был способен настоять на своем и ясно понимал, что вокруг него происходит. Он лежал в колыбели, когда мать шептала ему на ухо: «Твое происхождение чисто и безупречно, твой источник свят, как и твоя мать — не падай духом из-за предстоящих тебе страданий, прими их с любовью и верой в Всевышнего. Тебе нечего стесняться». Давид слышал эти слова.

Когда он немного подрос, он увидел, что стена отделяет его от братьев. Он осмыслил и принял свой жребий.

Наши мудрецы рассказывают, что Ишай был руководителем своего поколения. Куда бы он не шел, множество людей торжественно встречали и провожали его. «Он приходил и толковал закон при большом стечении народа».

Все семеро сыновей Ишая пошли по пути отца, все они, как он, были достойными членами семейства Эфрат, все они стали важными и влиятельными людьми для всего народа. Все они появлялись на людях вместе с отцом, и их слава росла вместе с его славой. Лишь Давид, младший из них, не появлялся с ними, ибо они презирали и удаляли его. Они удаляли его — но он не отдалялся. Презирали его — но он становился все более достойным любви. Он знал, в чем причина их отношения к нему, равно как и то, что помыслы его братьев обращены к Небесам, а не ко злу. Сам он продолжал в глубине сердца любить их. Он говорил: «Не меня они ненавидят, а грех; ведь именно грех делает меня отвратительным в их глазах».

Весь народ видел, что братья Давида отталкивают и удаляют его, и говорил: «Несомненно, на то есть причина. Злое начало завелось в доме Ишая».

Поскольку ни один человек вне дома Ишая не знал, почему все родственники чуждаются Давида, посторонние строили на этот счет всевозможные гипотезы, не имевшие ничего общего с действительностью. Против него выдвигались самые различные обвинения. Вначале эти обвинения были гипотетическими, но, так как их никто не опровергал, они стали непреложными истинами, так что весь Израиль «знал», что Давид — «дурной человек». Теперь уже никто уже не стеснялся задеть его. Все говорили: «Опозорить Давида значит оказать честь дому Ишая. Если даже близкие ненавидят его, как же должны относиться к нему мы?»

Отчужденный от своей семьи, изолированный от всего народа, Давид находил утешение лишь в сокровищах собственной души, стремившейся к Всевышнему. В безводной пустыне, куда он бежал от человеческого общества, он искал близости к Нему. Там никто его не знал, там никто ему не досаждал.

Сколько препятствий становятся на пути человека, живущего среди людей, когда он ищет утешения в близости к Всевышнему!

Окружающие мешают ему, чужие глаза притупляют его зрение. Препятствием является любовь, которую питают к нему одни люди, и ненависть, которую питают к нему другие. Где найдет он время для изучения законов Всевышнего, для того, чтобы тщательно исполнять их? Однако Давид проводит все свое время в пустыне, где его не преследуют ни любовь, ни приставания, ни ненависть людей, где нет никаких препятствий, где за ним не следят ничьи глаза. Здесь он принадлежит одному лишь Всевышнему! Он становится для Давида отцом, братом и другом. Все радости, которыми обладают жители городов — ничто для него. Что они в сравнении с радостью, которую испытывал Давид, видя сияние Шхины, в сравнении с милостями, которыми наделял его Всевышний в пустыне, где никто не посягнет на них, где нескромный взгляд не падет на них! Поэтому и говорил Давид: «Благо мне, что страдал я (там, среди людей), чтобы научиться Твоим законам (здесь, в пустыне)» (Тегилим, 119,71). Давид с радостью принимал страдания, причиняемые ему людьми, и даже благодарил за них. Ибо если бы не они, он не удостоился бы настолько приблизиться к Всевышнему.

В безводной пустыне

Как прекрасна пустыня — Небеса и облака над головой, частицы песка под ногами, колючие растения и чертополох вокруг!

Все это поет вместе с Давидом хвалебную песнь Всевышнему. Ни один голос не звучит здесь диссонансом!

Как хороши расщелины и пещеры в пустыне, когда человек скрывается в них, когда весь мир исчезает и единственное, что видит глаз, — это сияние Шхины!

Как замечательна жажда, охватывающая человека в пустыне, ибо она становится жаждой обретения Всевышнего, Его слова! Всевышнего жаждет душа, к Нему стремится плоть, — и человек не сдвигается с места, пока не утолит эту жажду, — ибо милость Всевышнего поистине дороже жизни!

Как радостны тьма ночи в пустыне и прохлада ее, ибо именно тогда Всевышний открывался Давиду и превращал ночь в день!

Поэтому и говорил Давид: «Благо сотворил Ты рабу Твоему (и если я забуду об этом и попрошу иного, большего, чем это — не слушай меня), Г-сподь, по слову Твоему (Твоему — а не моему — слову поступи со мной)» (Тегилим, 119,65).

С красивыми глазами и прекрасный собой

Время от времени Давид приходит в дом отца. Жители Бейт-Лехема смотрят на него. Он не ел досыта даже хлеба. Он не услаждал тело никакими удовольствиями, не носил дорогую одежду. Если в сердце его проносилось чувство зависти, он усмирял его постом, надевал мешковину и посвящал всего себя молитве, чтобы очистить сердце и отдалить его от греха. Как, в таком случае, могли люди разглядеть его красоту? Его кожа стала красной от обжигающего солнца пустыни, его глаза горели огнем преданности Всевышнему, его тело было худым, ростом он был ниже всех членов своей семьи, его одежды были истрепаны. «Где ты был, Давид, чем занимался?»

Так, если в городе случалась кража и вор не был пойман, Давида немедленно допрашивали: «Где ты был в ту ночь? Если ты хочешь, чтобы с тебя было снято подозрение в воровстве, приведи свидетелей, удостоверяющих твое алиби». Что он мог сказать? «Я искал близости Всевышнего! Ему пел я хвалебную песнь!» Быть может, преступник стоял рядом с Давидом, так что он узнал его, но все равно Давид продолжал хранить молчание. Он предпочитал сносить презрение и подозрение, но не хотел спасать себя (или даже свое доброе имя), используя Тору как орудие избавления. Ради прославления Всевышнего он терпел поношения, ради того, чтобы Его Имя возвеличилось впоследствии, когда люди поймут величие его дел.

И Давид отвечал: «Я беру на себя ответственность за кражу, о которой вы говорите».

«Ты — позор своего народа», — говорили жители Бейт-Лехема.

«Ты — позор своей семьи», — говорили его братья.

Когда люди услышали о «проступках» Давида, о его «преступлениях», совершенных так ловко, что он ни разу не был пойман с поличным, они стали связывать их с его «проблематичным» происхождением. Ведь он — потомок Рут-моавитянки! Все праведные члены его семьи — Ишай и его сыновья — унаследовали свой характер от Боаза, «преступный» характер Давида был унаследован от Рут. Только в этом поколении вышли наружу ее истинные черты! Все старые сомнения снова возродились и стали популярной темой для обсуждения. Даже Сангедрин, заседавший у ворот города, стал снова изучать решения прежних Сангедринов. Что же говорить о пьяницах и бездельниках, которые только об этом и судачили! Почему? Потому, что еще не пришло время истине открыться. Давид все еще не испил до конца свою горькую чашу — ради мира, которым ему суждено было руководить.

Вплоть до этого часа Давид принимал с любовью и радостью все беды и страдания, которые выпадали на его долю, и не просил у Всевышнего избавления. «Прекрасными глазами» обладал Давид — на все, что выпадало на его долю, он смотрел светло и доброжелательно. Он смотрел на мир столь позитивно, что во всем, что видели его глаза, усматривал одно только хорошее и не просил для себя иного блага. Когда же Давид стал прекрасен и в глазах других людей, видевших его? Лишь после того, как он был помазан на царство и приблизился день, когда он должен был открыться миру. Вплоть до этого дня он видел, но оставался невидимым (то есть никто не мог разглядеть его истинные природу и качества).

Братья и вся семья не знали, что делать с Давидом, пока не отправили его пасти отцовский скот в пустыне. С этого часа стало легче и им, и Давиду, который проводил в пустыне почти все свое время и редко возвращался домой.

Восьмой сын Ишая

Семья Ишая уже не надеялась, что Всевышний изберет царя среди ее членов, ибо полагала, что Давид ее «опозорил». Такова была воля Всевышнего — скрыть от тех, кого Он более всего любит, Свои замыслы, пока им не настанет время исполниться. Но вот пришел Шмуэль, и в руках его — рог с драгоценным маслом, которым помазывают царей. Он послан Всевышним, чтобы помазать одного из сыновей Ишая, избранного Им «Себе в цари». Все сыновья Ишая, кроме одного, «опозорившего» дом, достойны царской власти. Всех семерых сыновей своих призвал Ишай, чтобы Всевышний избрал Себе самого достойного из них. Давида он не позвал. До самого этого момента Всевышний не открыл ни праведному Ишаю, ни пророку Шмуэлю, кем является Давид для Ишая и чем станет он для всего народа. Вплоть до этого часа у Ишая было лишь семь сыновей. Теперь Всевышний дал Ишаю восьмого сына, наиболее достойного из всех, и имя ему — Давид.

«Нет больше отроков?» — такие слова вложил Всевышний в уста своего пророка. Ведь если бы он спросил: «Нет больше сыновей?» — Ишай мог бы ошибочно ответить: «Нет». Ведь Ишай (не считавший Давида своим сыном) в своей святости и праведности, никогда не дал бы неправдивый ответ. Однако слово «отроки» может относится ко всем: и к сыновьям, и к рабам, и к…

«Еще остался меньший, вон он пасет овец», — ответил Ишай. То есть: не напоминай нам о наших грехах. Оставь его с овцами, так будет лучше и нам, и ему. И пусть Всевышний укажет, что мы должны делать — в соответствии с Его замыслами.

«Пошли и приведи его сюда!»

Настоящие праведники не позволяют себе оспаривать решения, которые Всевышний оставил выше их разумения. Начиная с этого момента, Ишай более не вправе уклоняться от исполнения приказов пророка.

«И послал тот, и привели его. А он был румяный, с красивыми глазами и прекрасный собой». Достоин ли он царской власти? «И сказал Г-сподь: «Встань, помажь его, ибо это он». И помазал его среди братьев его». В эту секунду Ишая посетило озарение, и он уразумел всю историю Давида — от его рождения и до этого дня. В эту секунду у него как бы родился восьмой сын. Теперь Ишай проникся безмерными любовью и уважением к Давиду и его матери, сумевшим скрыть до сего дня эту историю. Ишай понял, что произошло, и с этого дня называл Давида: «Сын мой». Элиав, который также видел, что произошло, еще не сумел проникнуть в тайну Всевышнего. Она осталась выше его разумения, и он не смог ее разгадать. Единственный «неполноценный» член семьи — он-то и будет царствовать?!

Таковы пути праведников: если один из них проникает в тайну Всевышнего, он не открывает ее другим, и она остается тайной, пока сам Всевышний не откроет ее и она не станет общим достоянием. Ишай, удостоившийся проникнуть в тайну, знал: еще не пришел час, когда Элиав должен будет ее узнать. Поэтому он смолчал.

Еще не переполнилась чаща страданий Давида. Он был праведником, был мужественнее всех людей, был мудрейшим из них. Но поскольку он должен был стать царем — необходимо, чтобы он стал и скромнейшим из людей, угнетенным страданиями, подавленным преследованиями всех, кто его окружал, даже после того, как он был помазан на царство — вплоть до того дня, когда корона увенчает его чело.

Хотя Ишай уже знал историю Давида, он не стал приближать развязку. Пусть события развиваются своим чередом — после помазания как до него. Пусть исполнится замысел Всевышнего. Ведь все, что происходило до этого дня, происходило исключительно по воле Всевышнего, который не посвятил в Свой замысел ни одного человека — пусть, в таком случае, Он завершит его исполнение Сам. Поэтому Давид остался со своими овцами, а трое старших сыновей Ишая ушли на войну с пелиштим-лянами.

Сомнения Элиава

«И помазал его среди братьев его» — так сказано в Писании. Почему же Элиав продолжал удерживать Давида на расстоянии — ведь он видел, что Всевышний помазал его, чтобы он царствовал над еврейским народом? Элиав не был первым — ему предшествовали величайшие мудрецы и судьи выдающегося поколения (выходцев из Египта), которые вместе с Корахом оспорили слова и решения Моше. Тому, кто скажет, что спор этот имел корнем своим корыстные интересы, а не стремление к истине, отвечает сама Тора, которая высоко оценивает сторонников Кораха и называет их такими именами: «Начальники общины, призываемые на собрания, люди именитые» (Бемидбар, 16,2). Несомненно, они были праведниками, мудрецами и людьми с чистым сердцем. Они знали, что Всевышний говорил с Моше с глазу на глаз и при посредстве Моше совершил бесчисленные чудеса и самый Исход. Как же решились они вступить в спор с Моше?

Вот как объясняют мудрецы позднейших поколений этот спор, начало которого вне всякого сомнения, было чистым и направленным к славе Всевышнего.

Все они (сторонники Кораха) признавали величие Моше и понимали, что ему нет равного, что ни один другой человек не удостоился говорить с Всевышним лицом к лицу. Однако, наблюдая за ним, они видели немало вещей, которые казались им странными и которые они не в состоянии были выносить. По их мнению, заповедь «Не бойтесь никакого человека» (обязывающая судей к нелицеприятности) относится ко всем без исключения, в том числе, и к Моше, так что все они должны пылать ревностью к слову Всевышнего и стремиться любой ценой установить истину. Вначале они подозревали самих себя в ошибке, в наличии посторонних интересов, однако когда они окончательно убедились, что не стремятся к почестям и славе, что у них нет никаких личных интересов, они спросили сами себя: «Как может быть, что мы искренне расходимся во мнениях с Моше, что мы видим ошибки в его словах — но в конце концов все равно оказывается, что Моше прав и все, что он делает — правильно. Почему наши глаза не в состоянии разглядеть эту истину?»

И они приняли решение вступить в спор с Моше. Они сказали себе: «Если мы окажемся правы, то, вне всякого сомнения, этот спор — лишь ревностное служение Всевышнему. А если Моше окажется прав, и мы заплатим жизнью за это решение — что же с того! Ведь какой смысл в нашем нынешнем существовании, если глаза наши не в состоянии отличить свет от тьмы? И в том, и в другом случае мы ничего не теряем, и Имя Всевышнего лишь возвеличится еще более».

Единственной их целью было установление истины. За что же они были наказаны? За то, что продолжали свой спор с Моше и настаивали на своей точке зрения до самого конца. Ибо никакая человеческая мудрость не имеет смысла и силы, если не совпадает с замыслом Всевышнего. Когда по слову Всевышнего они были предупреждены о том, что спор должен быть прекращен, они обязаны были подчиниться. Но они не подчинились — и были наказаны.

Нечто подобное произошло и с Элиавом. Он знал, что им руководит лишь любовь к Всевышнему, что он чист от какого-либо постороннего интереса. Он «знал», каково место Давида в доме Ишая, что он вовсе не сын его отца. Разумеется, он был свидетелем того, что совершил Всевышний в его доме при посредстве Своего пророка — но как должен был он примирить все эти противоречия? Разве имеет право человек действовать вопреки тому, во что он искренне верит, отталкивая истину, как он ее понимает? Ведь Элиав (в отличие от сторонников Кораха) не был предупрежден Всевышним!

Несмотря на это, разногласия (между Элиавом и Давидом) продолжались недолго. Элиав увидел, что спасение было послано Израилю Всевышним через Давида — и смирился перед ним. То, что Ишай понял сразу, Элиав осознал несколько позже. Давид был праведником, праведником был и Элиав. Однако праведность Давида укрепилась от страданий, которые он перенес. Они и сделали его более достойным царской власти, чем его старший брат.

Раб Всевышнего

«Я раб Твой, сын рабы Твоей», — говорил Давид. Главное отличительное свойство раба заключается в том, что у него нет собственных желаний — только желания своего господина.

Раб, пользующийся особой любовью царя, раб, которого царь приглашает во внутренние комнаты дворца и там уединяется с ним, чьи песни он любит слушать, несомненно, счастлив — разве возможно для него большее счастье? Однако если царь изберет его для важного поручения и пошлет в дальние страны, например, чтобы вести там войну — то, хотя уединенные беседы с царем ему милее, он должен принять возложенную на него миссию с готовностью и любовью. Ибо нет у него собственных желаний, но только желания царя.

Именно поэтому Давид принял с любовью царскую корону — ведь она была дарована ему Всевышним. Для него самого значение имела только близость к Всевышнему, безразлично — в пустыне или в городе, в загоне для овец или в царском дворце. Более того, эта близость была максимальной именно в пустыне, а не впоследствии, когда Давид сидел на царском троне. Несмотря на это, он принял царскую власть, поскольку таково было желание Всевышнего. Но Давид не стремился ускорить осуществление этого замысла. Всевышний, пославший Своего пророка, чтобы помазать Давида, Сам решит, когда Его замыслу осуществиться.

По приказанию Ишая

Давид отправился на войну вовсе не для того, чтобы, как подозревал Элиав, «посмотреть на это сражение». Всевышний не приказывал Давиду идти туда, так что он пошел исключительно по приказу отца, как свидетельствует о том Писание: «И встал Давид рано утром (праведники совершают дела свои рано утром), и оставил овец сторожу (как бы предупреждая упрек Элиава — «И на кого ты оставил этих немногих овец?»), и взял ношу (взвалил на плечо тяжелейшую ношу, состоявшую из съестных припасов для трех братьев и подарка тысяченачальнику), и пошел (прошел очень большое расстояние от Бейт-Лехема до лагеря пелиштимлян между Сохо и Азекой), как повелел ему Ишай» (а не по собственному желанию).

Разве решится Давид открыть то, что Всевышний еще скрывает? Разумеется, нет. Давид хранил свою тайну после того, как был помазан на царство, точно так же, как хранил ее ранее. Более того, он благодарил Всевышнего за то, что его величие все еще скрыто от братьев, которые ничего не замечали; до сих пор Элиава зовут «старшим братом», а Давида — «младшим».

Скрывает больше, чем раскрывает

Когда Давид прибыл на место сражения и услышал оскорбления, которые наносил Израилю Голиат, он знал, что его сил и мужества с избытком хватит, чтобы сразить пелиштимлянина, как сразил он в недавнем прошлом львов и медведей. Он мог победить его, не подвергая себя опасности и не нуждаясь в чуде — так велика была его мощь! Однако до этого дня никто не знал, насколько он силен, его мощь и мужество были скрыты от людей, так же как и другие его выдающиеся качества.

Если бы Давид не был так силен, он не решился бы вступить в бой с Голиатом, полагаясь лишь на помощь и спасение Всевышнего (на которые он мог рассчитывать как Его помазанник), ибо еще не пришел его час открыться миру. Разве стал бы он торопить развязку?

Даже сейчас, когда для победы было довольно его собственных сил и не было нужды в чуде, Давид не хотел, чтобы люди узнали о его мощи и мужестве, чтобы они говорили: «Давид — могучий герой, он рискнул жизнью ради спасения Израиля, он заслужил славу!» Поэтому он стремился преуменьшить значение своего подвига, насколько это было возможно.

Давид услышал слова герольда: «Видели ли вы этого человека, который поднимается… Того человека, который убьет его, царь обогатит великим богатством, и дочь свою выдаст за него…» Он решил воспользоваться этим объявлением, чтобы «замаскировать» свое величие и преуменьшить свою доблесть.

Поэтому Давид стал обходить лагерь, подходя то к одному, то к другому и спрашивая: «Что будет сделано для того, кто убьет этого наглого пелиштимлянина?» Вопрошаемый повторял слова герольда. Давид подходил то к одному, то к другому на глазах у многих людей и несколько раз задавал один и тот же вопрос. Теперь, как он ясно понимал, все израильтяне будут повторять: «Посмотрите на этого человека. Этот пастух, ничтожный человек, загорелся желанием жениться на царской дочери». Весь лагерь Израиля станет презирать его за это. Хотя он и совершит великий подвиг, получится, что подвиг будет совершен, но Давиду достанется не слава, а унижение. Именно так приличествует поступать царю Давиду, помазаннику Всевышнего во всех поколениях!

Точно так же, перед тем, как выступить против Голиата, Давид говорил уклончивым языком и с Шаулем, и, рассказывая ему о своей доблести, скрывал больше, чем раскрывал, в то время, как в его сердце горела ревность к Имени Всевышнего, оскорбленному пелиштимлянином. Однако он снова стремится скрыть горение своего сердца, скромно произнося слова молитвы: «Г-сподь, который спасал меня от льва и от медведя, Он спасет меня и от руки этого пелиштимлянина». Эти уклончивые фразы, равно как и слова, переданные Шаулю (ему сказали: «Этот человек хочет жениться на твоей дочери, ради нее он убьет пелиштимлянина»), а также то, что Давид, отправляясь на бой, снял с себя воинские доспехи, данные ему Шаулем, чтобы не привлекать внимание народа — все это стало частью «маскировки», предпринятой Давидом для того, чтобы его величие осталось нераспознанным, чтобы люди продолжали видеть в нем человека незначительного — как по-прежнему хотел Давид.

Голос помазанника Всевышнего

На этот раз Давиду не помогли все принятые им «маскировочные» меры. «Провал» произошел, когда он приблизился к пелиштимлянину и заговорил с ним на глазах у всего Израиля с одной стороны и войска пелиштимлян с другой. В эту минуту не сам он выбирал слова, но Всевышний говорил его устами.

Для Давида пришел час открыться еврейскому народу.

Пелиштимлянин подавил дух Израиля, вселил в него страх и трепет, так что во всем народе не нашлось ни одного человека, который мог бы дать Голиату достойный ответ. Теперь глаза всего Израиля были устремлены к пространству между двумя армиями. Не один юный Давид противостоял сейчас оскорбителю-пелиштимлянину. Меч Израиля и гордость его, меч, совершающий отмщение Вечного Завета, был занесен сейчас над головой пелиштимлянина. У этого обоюдоострого меча были два разящих лезвия: одно разило его словами достойного ответа, другое несло ему смерть.

Теперь весь народ услышит и устрашится; теперь он узнает, чем отличается сын Орпы, вернувшейся в поля Моава, от сына Рут, вернувшейся в Бейт-Лехем.

«И сказал пелиштимлянин Давиду: «Разве я собака, что ты идешь на меня с палками?»» При виде Давида Голиат утратил свою решимость, у него не стало более сил произносить оскорбления. Единственный вопрос, который он сумел задать, относился к вооружению Давида и был подсказан Голиату самим видом его — таким образом, этот вопрос нес в себе и ответ. Голиат был всецело поглощен защитой своей чести от нанесенного ей удара. Он забыл о своем народе и не вспоминал о нем больше. Его уверенность в себе улетучилась. Он зашелся от гнева, начал произносить проклятия — «И проклял пелиштимлянин Давида богами своими». Но идолы Голиата, хоть и имеют рот, но не способны говорить! Та же учесть ждала и того, кто проклинал их именем! Пелиштимлянин захлебнулся своим гневом и замолчал.

Однако и теперь еще посрамление необрезанного пелиштимлянина, которому предстояло пасть от руки Давида, не открылось во всей полноте. Ибо Голиат снова раскрыл рот и заговорил.

«И сказал пелиштимлянин Давиду: «Поди-ка ты ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и скотине полевой»". «Разумеется, Давид подойдет к тебе, ибо ты не в состоянии даже подойти к нему! Ведь ты сошел с ума, пелиштимлянин! Разве козы и овцы едят человеческое мясо? С тем же успехом ты мог бы отдать мое мясо домашней птице! «Я отдам», — говоришь ты. Ты говоришь о будущем, хотя не помнишь даже прошлого — откуда тебе знать, что сулит будущее? Замолкни, пелиштимлянин, ты сам уже определил свою судьбу!»

«И сказал Давид пелиштимлянину: «Ты выходишь против меня с мечом и копьем и дротиком (но Г-сподь, Б-г наш сломает твой меч и расщепит копье), а я выхожу на тебя во имя Г-спода Ц-ваота, Б-га строя израильского, который ты поносил (выхожу, чтобы защитить честь Всевышнего во веки веков). Сегодня же (твоя судьба так же ясна, как ясен этот день), предаст тебя Г-сподь в руку мою (так я говорю и утверждаю, и Всевышний не обратит мои слова против меня, но подтвердит и исполнит их), и я поражу тебя (сейчас же, а не когда-нибудь в будущем). И сниму с тебя голову твою (смотри, вот она уже в руках моих), и отдам (сейчас же) трупы стана пелиштимского (о котором ты в гневе своем забыл, а я прекрасно помню) сегодня же птицам небесным и зверям земным (эти звери едят-таки мясо и на этот раз получат его досыта, и птицы тоже). И узнает вся земли, что есть Б-г у Израиля»".

Не Давид произнес все эти слова, но сам Всевышний говорил его устами. А слово Всевышнего эквивалентно действию.

Нелегкие размышления

Вначале Давид полагал, что после того, как он покончит с пелиштимлянами, он сможет вернуться в пустыню к овцам своего отца. Но Всевышний решил иначе. Он не позволил ему вернуться в пустыню, забрал его из загона для овец, чтобы сделать пастырем Своего народа, Израиля.

Тогда Давид сказал: «Теперь, когда корона, дарованная мне Всевышним, украсила мою голову, пусть проникнется весь народ уважением в помазаннику Всевышнего. Пусть он увидит мою славу, и тогда я верну ее Всевышнему, которому она на самом деле принадлежит. Ибо что мог бы дать Ему я сам — жалкий червь, презреннейший человек из всего народа?»

Но Всевышний еще не распорядился об этом.

Давид уже начал свое царствование, однако волос на голове у него было меньше, чем врагов, ненавидевших его беспричинно. Все помнили еще об унижениях, которым он подвергался дома, не были забыты и возведенные некогда против него «обвинения», «кражи», которые он не совершал, но ответственность за которые взял на себя… Все, кто его видели, беспрерывно злословили на его счет. Если Всевышний щедро одаривал Свой народ, они «записывали» посланные Им блага на свой счет. Если Израиль постигала беда — виноват в ней был Давид. Моавитянин, сын моавитянки, даже если он станет царствовать — Всевышний не пошлет через него спасения!

Пришло время Давиду царствовать, но еще не пришло время всему народу осознать значение его царствования. Давиду пришлось подставить плечо под нелегкую ношу и продолжить страдать ради своего народа. Он излил сердце свое перед Царем царей, и песни его обрели вечную славу — и навсегда прославили его народ. Еще не переполнилась чаша его страданий. Ведь еще не нашлась голубка, потерянная в Аммоне праотцом Авраамом.

Она, Наама-аммонитянка, станет такой же основой царства Давида, какой стала его праматерь Рут. Во времена его сына Шломо она найдется и восполнит все то, что еще оставалось неполным. А Рут-моавитянка, прабабушка Давида, будет жить в его доме, она проживет долгую-долгую жизнь — вплоть до времен его сына Шломо. Для одних она будет свидетельством великой славы, для других — напоминанием о грехе, пока Наама-аммонитянка не войдет в дом Шломо.

Но и тогда не наполнится до конца чаша страданий, выпавших на долю царского дома Давида. Множество войн предстоит еще вести Давиду и его потомкам с теми, кто выступает против Всевышнего и Его помазанника. Но только сам Всевышний — настоящий воин, человек же не находит себе славы и величия в войне. Как может дом Давида пребывать в мире и в почете, когда весь мир измучен войной? Дом Давида взял на себя часть страданий всего мира вплоть до той поры, когда они не прекратятся. Лишь тогда дом Давида обретет спокойствие и благополучие и удостоится награды за все перенесенные страдания. Тогда и откроется миру его величие, и он разделит его со всем народом. Это произойдет, как мы надеемся, вскоре, еще в наше время, в дни Машиаха, потомка Давида, амен.

Указание о вечности династии Давида

Когда Давид задумал построить Храм Всевышнего, Всевышний послал к нему пророка Натана, который сказал: «Я поставлю после тебя потомство твое, того, кто произойдет из недр твоих, и упрочу царство его. Он построит дом Имени Моему» (Шмуэль II, 7,12). В этом же пророчестве Наган сообщает, что Всевышний установит царство дома Давида на вечные времена: «Престол твой установлен будет навеки» (Шмуэль II, 7,16). Это же пророчество излагается еще раз в Первой Книге Хроник, рассказывающей историю царей Иудеи (Южного царства). Там последнее обещание сформулирована несколько иначе: «Он (твой сын) построит дом Мне, и Я утвержу его престол вовеки» (Диврей гаямим 7, 17,12). В этой замене — «его престол» в Книге Хроник вместо «твой престол» в Книге Шмуэля — содержится скрытое упоминание о правлении династии Давида.

Фраза «и Я утвержу его престол вовеки» (в оригинале: עולם עד נכון יהיה וכסאו) имеет гематрию — числовое значение — 469. Это число в точности равно числу лет правления всех двадцати одного царей Иудеи от Давида до Цидкиягу.

В самом деле: Давид правил 40 лет, Шломо — 40 лет, Рехавам — 17 лет, Авиам — 3 года, Аса — 41 год, Йегошафат — 25 лет, Йегорам — 8 лет, Ахазия — 1 год, Йегоаш — 40 лет, Амация — 29 лет, Азария — 52 года, Йотам — 16 лет, Ахаз — 16 лет, Хизкиягу — 29 лет, Менаше — 55 лет, Амон — 2 года, Йошиягу — 31 год, Йегояким — 11 лет, Цидкиягу — 11 лет. Два царя — Йегоахаз и Йегояхин — хотя и правили меньше, чем год, также добавляют к этому списку по году каждый. Итого — 469 лет.

Эта гематрия содержится только в Книге Хроник, посвященной истории уже царствовавших в Иудее потомков Давида. Однако формула того же пророчества, приводимая в Книге Шмуэля, относится ко всем временам: «Престол твой установлен будет навеки».

День Давида

Праздник Шавуот является днем поминовения царя Давида. Поэтому вне пределов Эрец Исраэль принято собираться в синагогах во второй день праздника (как мы уже говорили, праздничные дни 6-го и 7-го Сивана неразделимы и являются как бы одним днем), день кончины царя Давида. Там читают всей общиной от начала до конца Книгу Псалмов и зажигают множество поминальных свечей. В некоторых общинах принято зажигать 150 свечей — в соответствии с числом глав Книги Псалмов.

В Святом городе Иерусалиме принято посещать в этот день место, которое, согласно традиции, считается гробницей дома Давида, чтобы вспоминать там о заслугах и праведности Давида и о том, что сделал он для Израиля, — пока не придет, в самом скором времени, в Цион Избавитель.

Рассказы мудрецов о Давиде

В Торе сказано: «Не враждуй с Моавом и не затевай с ним войны» (Дварим, 2,9), а также: «И приближаешься ты к сынам Аммоновым. Не враждуй с ними и не задевай их» (Дварим, 2,19). Всевышний сказал Моше: «Две «голубки» должны выйти по Моему слову из этих народов — моавитянка Рут и аммонитянка Наама».

Рут прожила очень долгую жизнь и скончалась лишь после того, как увидела Шломо, совершившего свой мудрый суд над двумя женщинами, спорившими из-за ребенка (см. Млахим I, 3).

Легче было согнуть медный лук, чем руку Давида.

В Писании сказано: «Г-сподь испытывает праведника» (Тегилим, 11,5). Он испытал Давида в ремесле пастуха овец и убедился, что он хорошо заботится о них, как сказано: «И взял его (Давида) от загонов овечьих» (Тегилим, 78,70). Что это значит? Он обращался с животными разного возраста по-разному: кормил ягнят верхней частью трав, взрослых баранов — средней их частью, а старых овец — нижней частью. Увидев это, Всевышний сказал: «Раз он умеет пасти овец, пусть руководит Моей паствой, Израилем». Поэтому и сказано: «От дойных привел его пасти народ Свой, Яакова, и Израиля, наследие Свое» (Тегилим, 78,71).

Над кроватью Давида висел кинор (музыкальный инструмент). В полночь северный ветер начинал перебирать струны кинора и играть на ней. Звуки музыки будили Давида, он немедленно вставал и принимался за изучение Торы. Он занимался до наступления зари, когда к нему приходили мудрецы Израиля.

Весь народ собирался в бейт-мидраше Давида. Давид сидел не на подушке и не на скамье, но на голой земле, и преподавал Тору ради славы Небес.

Спрашивают: на небесном пиру, где Всевышний угощает праведников плодами из райского сада, в том числе и плодами древа жизни, кому доверяют произнести первое благословение? Разумеется, прежде всего право произнести первое благословение предлагается Всевышнему. Он передает его Михаэлю, тот — Гавриэлю, тот — праотцам, те передают эту честь Моше и Агарону, те — старейшинам. Старейшины передают ее Давиду со словами: «Пусть земной царь благословит Небесного Царя». Тогда Давид берет в руку чашу и произносит: «Чашу спасения подниму и Имя Г-спода призову» (Тегилим, 116,13).

В Писании сказано: «Давид же был младшим» (Шмуэль I, 17,14). Чему учат нас эти слова? Разве не знаем мы (из предыдущих глав), что Давид был младшим сыном? Дело в том, что эти слова напоминают о праведности и скромности Давида, о которых в Писании сказано: «Давид пас скот своего отца». То есть: несмотря на то, что он стал царем Израиля, он так и остался «младшим».

Все то, что делал Моше, делал и Давид. Так, Моше дал Израилю пять частей Торы, а Давид — Книгу Псалмов, также состоящую из пяти частей.

Хотя главы Книги Псалмов написаны не одним только Давидом, но десятью руководителями еврейского народа, эта книга была собрана именно Давидом. С чем это можно сравнить? С историей о нескольких певцах, которые хотели приветствовать царя хвалебной песнью. Царь сказал им: «Все вы замечательные певцы, достойные пропеть эту песнь, однако я хочу, чтобы такой-то спел ее от имени всех вас. Почему? Потому, что у него самый приятный голос». Все, что сказал в своей книге Давид, было сказано от его собственного имени, от имени всего еврейского народа и от имени всех поколений.

Когда Давид завершил составление Книги Псалмов, он был очень горд ею и обратился к Всевышнему с такими словами: «Властелин мира! Неужели кто-либо в этом мире пропел такие же прекрасные песни?» Тотчас же он встретил лягушку, которая сказала ему: «Тебе нечем гордиться! Я пою гораздо лучшие песни, вдобавок, в дополнение к каждой сочиненной мною песне я слагаю три тысячи притч».