Бамбуковая колыбель 27. Евреи не едят свинину

ИСТОРИЯ ЕВРЕЙСКИХ ОБЩИН в Китае насчитывает более тысячи лет. Она закончилась только в нынешнем столетии. Главной причиной их исчезновения был катастрофический упадок еврейского образования.

Начиная с семнадцатого века, в этих общинах не было настоящих раввинов. Вскоре там не осталось ни учителей, ни стремления сохранить еврейскую традицию.

В середине девятнадцатого века один путешественник рассказывал о двух-трех сотнях евреев, еще живших тогда в Китае:

«Они утратили свою религию и почти неотличимы от окружающих. Они поклоняются идолам и не делают обрезания. По одежде, внешности, обычаям и вере они настоящие китайцы.»

В 1941 году японцы, оккупировавшие Кайфенг, опубликовали данные, согласно которым еврейское население города насчитывало всего 180 человек.

Один из последних известных нам китайских евреев был обнаружен за два года до нашего приезда раввином еврейской общины Токио Мэвином Токайером.

Находясь в Японии, рабби Токайер услышал, что где-то на Тайване живет едва ли не последний потомок настоящих китайских евреев. Это сообщение его, естественно, весьма заинтересовало, но, увы, — кроме имени этого человека — Ши Хунь-Мо — он ничего о нем не знал.

Тогда Токайер отправился разыскивать его на Тайвань, но здесь, к своему удивлению, обнаружил, что людей по имени Ши Хунь-Мо на острове пруд пруди. Потеряв надежду найти самостоятельно этого человека, он обратился за помощью к сыну генералиссимуса Чан Кай-Ши.

Поскольку все мужчины на Тайване проходят обязательную военную службу, а имена всех военнослужащих, как побывавших на военной службе, так и ныне проходящих ее, хранятся в главном компьютере тайваньского военного министерства, найти необходимого Ши Хунь-Мо оказалось довольно просто — достаточно было просмотреть список всех людей, носивших это имя, и выяснить, кто из них, заполняя анкеты, назвал иврит в качестве своего второго языка. В списке был обнаружен всего один такой человек.

Как и рабби Токайер, мы с Барбарой не могли упустить возможности познакомиться с последним представителем исчезнувшей еврейской общины Китая и тоже начали собственное расследование. Впрочем, нам не пришлось долго искать — президент тайпейского Еврейского центра сразу же дал нам адрес Ши Хунь-Мо, предупредив при этом, что, хотя мистер Ши открыто признает свое еврейство, он предпочитает не афишировать свой еврейский образ жизни и весьма разборчив в выборе гостей.

Барбара тут же написала мистеру Ши (естественно, по-китайски), что в связи с приближением Песах мы были бы рады угостить его кошерной пасхальной пищей и, разумеется, мацой. Мистер Ши немедленно ответил на ее письмо и назначил нам время визита.

Спускаясь по узкому переулку к его дому, мы не переставали удивляться некоторым довольно-таки странным совпадениям.

Пять лет назад мы жили в нескольких минутах ходьбы от этого самого места. Буквально еще несколько шагов, и мы бы увидели наше прежнее жилье, находившееся на самом краю рисового поля.

На меня нахлынула волна воспоминаний. Именно сюда мы принесли нашу новорожденную дочурку, крохотный темноглазый сверток, свалившийся на нас так неожиданно и без предупреждения, маленькую китайскую девочку, которая положила начало цепи событий, изменивших весь ход нашей жизни.

И вот теперь, пять лет спустя, мы проходим рядом с этим домом, направляясь на встречу с еще одним китайским евреем!

Мистер Ши уже ждал нас у дверей своего дома. По виду он был неотличим от других китайцев, разве что глаза у него были круглее, и черты лица — тяжелее, чем обычно. Мы обменялись приветствиями и прошли в дом.

Это было одно из многочисленных похожих друг на друга строений в особом квартале, предназначенном для отставных военных, — простой однокомнатный домик с узенькой спальней, служившей одновременно кабинетом и заполненной книгами, картами и бумагами.

Мы разговорились, и хозяин охотно рассказал нам свою историю.

К моменту нашей встречи он был холостяком лет пятидесяти с лишним. В 1949 году он бежал с материка вместе с другими сторонниками генералиссимуса Чан Кай-Ши. Тогда его родители были еще живы. Теперь они уже наверняка умерли. У него были два брата, но один из них погиб от рук японцев в Китае, а другой — в Корее, в боях с американцами. Его дед занимался врачеванием, а отец был разъезжим торговцем, коммивояжером.

Молодым человеком Ши много путешествовал со своим отцом, побывал в Персии и даже в Хайфе. Он помнил, как отец показывал ему надгробные камни с ивритскими надписями на тамошнем кладбище.

Однажды, во время поездки в Шанхай, он показал находившемуся там проездом раввину из Минска бумагу со своей родословной.

Раввин внимательно изучил документ и сказал, что его предки действительно были евреями. По совету раввина он начал учить иврит. Он с гордостью показал нам образцы своих письменных упражнений на иврите.

В доме Ши отмечались три еврейских праздники — Рош-а-Шана, Пурим и Песах, а заодно и три китайских — Новый Год, Праздник Луны и Праздник Дракона. Свинину он не употреблял в пишу, потому что дед когда-то сказал ему, что «евреи не едят свинину».

Однажды он посетил Кайфенг, но нашел там всего три еврейских семьи, которые жили в ужасающей бедности и зарабатывали на хлеб, работая уличными разносчиками или рикшами.

Они еще помнили, что их предки были евреями, но уже ничего не знали об иудаизме.

Мистеру Ши особенно приглянулась наша Двора. Он искренне обрадовался, узнав, что она обращена в иудаизм. Возможно, он усматривал в этом обращении продолжение цепи, звенья которой уходили на тысячу лет в прошлое. Он сознавал, что ассимиляция, смешанные браки и веротерпимость китайского общества привели к тому, что эта цепь — если не считать его самого — уже прервалась. Может быть, ему показалось, что благодаря Дворе ее можно будет теперь восстановить.

Проведя около часа в такого рода приятных разговорах, мы оставили ему пасхальные подарки и мацу и пожелали доброго здоровья. Он проводил нас до конца переулка, где мы распрощались. Пройдя несколько шагов, он обернулся и крикнул нам вслед:

«Ле-шана а-баа бе-Иерушалаим — в следующем году в Иерусалиме!»