Известно, что Эсав ненавидит Яакова. Ваишлах

«И Яаков сильно испугался, и стало горько ему» (32:8). Рассказывает рав Галинский.

В конце мировой войны нас освободили из Сибири, и я добрался до Казахстана как беженец, без детей, лишенный всего. Но и это было к лучшему. И именно потому, что со мной не было семьи, и если меня схватили бы и арестовали, никто не пострадал бы из-за меня, я был свободен действовать для укрепления иудаизма. Прежде всего, я знал, что «если нет козлят, не будет и козлов» (Берешит Раба 42:3). Я ходил из дома в дом и уговаривал беженцев дать мне своих сыновей и дочерей, чтобы я воспитал их в духе иудаизма, чтобы обучил их молитве и основам веры. Свыше мне послали помощь. Там был местный нееврей, мусульманин, приверженец своей религии, и у него был большой и обширный дом. Борьба коммунистов против религии была для него как колючки в глазах, и он предоставил свой дом, чтобы в нем велось религиозное воспитание. Так мы устроили подпольную школу Торы и школу для девочек, пока не произошло несчастье.

Это было, как уже говорилось, близко к концу войны. Россия потеряла много крови, и почти каждый пригодный к службе был призван в армию. Само собой, рабочих рук не хватало, и вся экономика обрушилась. Урожай перешел в «национальную» собственность, и люди голодали без хлеба. Власти раздавали по двести грамм хлеба в день по талонам. Ребенку, подростку, взрослому, старику, мужчинам и женщинам — двести грамм. Этого хватало, чтобы выжить, а родители дополняли свою порцию за счет порций детей, которые ели меньше. Злодейские власти установили закон: чтобы мальчику или девочке досталось немного хлеба, нужно принести справку, что они учатся в государственной школе. Там они воспитывались в духе неверия. Многие не смогли выдержать это испытание и забрали своих детей из школы Торы.

Я сказал им: «Оставьте их, и я достану вам талоны на продовольствие для них».

Достану?! И как же я их достану? Но что это за вопрос «как»? Ведь я из Новардока, значит, у меня есть уверенность во Всевышнем.

«Уповающего на Б-га милость окружать будет». И действительно, хоть и не я организовал это, но кто-то вломился в офис властей, и большое количество талонов на продовольствие было украдено и оказалось на черном рынке.

Наши учителя говорили, что «не мышь крадет, а дырка в стене крадет» (Кидушин 56 б). Я добрался до этой «дырки» — одного из наших евреев. Рассказал ему о беде, и что я должен достать несколько сотен продовольственных талонов. Он сказал: «Я продам тебе по их изначальной стоимости — за столько, сколько я заплатил укравшему их». Большего я и ожидать не мог. Я сразу же обратился к людям и организовал сбор средств, достал нужную сумму и приобрел талоны. Распределил их среди родителей и завоевал их доверие.

Есть известная поговорка: «Тайна — для двоих. Если ее знают трое, это уже не тайна» (Мивхар а-Пниним 49:8). Но еще гораздо труднее в течение долгого времени скрывать от глаз сыскной службы существование школы Торы, где учатся десятки. Однажды они меня посетили. Офицер этой службы пришел во время молитвы. «Что это они делают?» — спросил он.

«Молятся», — ответил я, — «свобода вероисповедания закреплена советской конституцией».

«Я надеюсь, вы молитесь, чтобы враг погиб завтра же», — он имел в виду немецкого врага, который в то время уже был в окружении.

«Нет», — ответил я, — «мы молимся, чтобы он погиб уже сегодня».

«Ладно. Это учреждение незаконно, и вы это знаете. С этим разберемся отдельно. Сейчас перед нами другое дело. Вы знаете, что несколько недель назад было украдено много продовольственных талонов».

У меня потемнело в глазах. Я ответил: «Нет, откуда мне знать?»

«Я возглавляю расследование по этому делу. Родители детей предъявляют талоны на них, которые власти им не выдавали. Они сообщают, что получили их от вас. Откуда к вам попали талоны?»

Ну и дела. А офицер продолжает: «Не суетитесь. В вашей комнате уже произведен обыск. Все конфисковано».

Верно, больше нет причин для беспокойства…

«Идите с нами, на следствие».

Они сразу же пояснили: я их не интересую, им ясно, что вор — не я. Разумно предположить, что я приобрел их не напрямую у вора. Но через меня они выйдут на поставщика, а от него — к взломщикам.

Мне и в голову не пришло выдать продавца. Я рассказал, что проходил по улице мимо здания общественного туалета. Внезапно ко мне обратился человек: «Не согласитесь ли подержать мою сумку, пока я схожу в туалет?» Кто ж не согласится. Я взял ее, подождал, но он не вернулся. Я открыл ее и нашел сокровище. Можно было сказать, что приобрел их на черном рынке не известно от кого, но тогда меня бы обвинили в спекуляции.

Они, конечно же, не поверили ни одному слову и начали длительную процедуру пыток. Пришлось стоять несколько часов, оставаться без сна и терпеть бесконечные побои.

Я повторял себе известный рассказ о гаоне из Вильны. Когда он отправился в изгнание, то однажды ехал на телеге одного еврея и сидел рядом с ним на сиденье извозчика. А извозчик увидел кучу сена и повел лошадь туда. Крестьянин понял, что крадут его урожай и побежал за ними. Извозчик, увидев его, сбежал, а гаон простодушно сидел. Крестьянин решил, что это и есть извозчик и хорошенько побил его.

Гаон говорил потом: «Если бы я сказал ему одну фразу, если бы сообщил, что я не извозчик, он оставил бы меня. Но тогда я был бы как доносчик, и все мои Тора и заповеди не защитили бы меня. И мне пришлось бы искупить этот грех».

Мое упрямство вызвало ярость допрашивающих. Еврейский парень, отпущенный из Сибири, организует подпольную школу Торы, подкупает родителей украденными талонами и скрывает, откуда они пришли.

Один раз следователь особенно постарался с избиением и сделал меня похожим на решето с дырками.

Избитый и искалеченный, истекающий кровью, я сказал: «Теперь, когда вы выместили на мне свой гнев, у меня есть один вопрос… Сколько ударов я получил из-за того, что вы хотели, чтобы я признался и все рассказал, а сколько — из-за того, что вы наслаждались от избиения еврея?»

Он побледнел и с тех пор не поднимал на меня руку (Ве-игадта).