Темы: Гиюр, Свобода выбора, Еврей, Бааль Тшува
Дело было в еврейском летнем лагере. Вожатый, пытаясь расшевелить нас, довольно большую группу подростков, настроенную на развлечения, а не на задушевные беседы, спросил:
— Что бы вы сделали, если бы прямо сейчас узнали, что вы на самом деле не евреи?
Я любил привлекать к себе внимание и гордился своим остроумием, поэтому, медленно поднявшись со своего места и оглядев ребят, ожидавших, что я такого интересного на этот раз выкину, громко выпалил:
— Я бы заказал себе чизбургер!
Наверное, вожатый хотел услышать другой ответ, но меня это не очень-то волновало. В то время я ощущал иудаизм как обузу. Большинство моих друзей были далеки от Торы. Мои родители — баалей-тшува, и только несколько лет назад пришли к настоящему соблюдению заповедей. Пока я был ребенком, мне нравились все эти свечки, песни, «то едим, а это не едим» — это было похоже на какую-то тайную игру.
Шабаты мы проводили в общине, и там у меня вскоре сложился еще один круг друзей. Чем больше друзей, тем лучше — правда? Кроме того, мы с братьями и сестрами стали больше времени проводить с родителями. В субботу отключались телефоны и компьютеры, доставались настольные игры — нельзя сказать, чтобы это было ужасно весело, но давало чувство, что мы — семья.
Я продолжал ходить в свою еврейскую школу, но в семьях моих одноклассников еврейские традиции не воспринимались так серьезно, как у нас. Праздновали и Хануку, и Новый год, и Песах, и Пасху, и Пурим, и 23 февраля. Их мамы зажигали в пятницу вечером свечи (ради детей, раз уж их так учат в школе), накрывали на стол, а потом включали телевизор, чтобы не скучно было ужинать.
Разница между мной и моими школьными друзьями становилась все более очевидной. Раньше мы только ходили друг к другу в гости и гуляли во дворе, а теперь стало модно ходить в кафе, и тут-то всем и бросилось в глаза, что ребята заказывают себе пиццу пепперони, а я сижу битый час со стаканом колы. В пятницу вечером мои друзья шли гулять с гитарами, а я пел Шалом Алейхем дома, как маменькин сынок.
Радости иудаизма рассеивались, а бремя становилось для меня все тяжелее. Так что я ответил вожатому честно. Если бы мне кто-то сказал тогда, что я не еврей, я бы просто вздохнул с облегчением и начал наконец жить спокойно.
***
Через год после того спектакля в лагере это случилось со мной на самом деле: я узнал, что не родился евреем.
Мы с одноклассником корпели у меня дома над «совместным проектом»: то есть, в основном, мы валяли дурака, но в результате нам удалось выполнить домашнее задание и даже распечатать его. Правда, когда пришло время закругляться, оказалось, что мы потеряли наш проект. Мы начали искать эти распечатанные листы по всей комнате и в конце концов я нашел их в дальнем углу.
— О, вот они! — обрадовался я. — Но внимательнее всмотревшись в текст, понял, что ошибся — и «нашел» что-то другое. Это было то ли сочинение моего старшего брата, то ли рассказ — как бы от имени мальчика, который прошел гиюр. Мои родители приняли гиюр, так что я подумал сначала, что брат использовал этот факт для создания сюжетной линии.
Чем больше я вчитывался в этот рассказ, тем больше я сомневался в том, что это вымышленная история. Там были конкретные даты, имена раввинов, название общины, к которой мы принадлежим, и даже описание погружения в микву. Мой брат был гером! Не нужно быть гением, чтобы понять, что раз мой родной брат — гер, а я гиюр не проходил, — значит, я не еврей. А почему я тогда обрезан?
У меня застучало в висках, я бросился к родителям, сунул им в руки сочинение брата:
— Что это такое?! Почему вы не сказали мне, что я не еврей?! Кто я? Русский?
Это была долгая ночь. Друг мой, конечно, ушел к себе домой, родители пытались мне объяснить, как это все получилось, мама плакала, отец нервно ходил туда-сюда по комнате… Мне весь этот цирк скоро надоел, я заперся в комнате и начал выплескивать на бумагу весь тот сумбур, что был у меня в голове.
Да… мысли о том, чтобы бежать заказывать пиццу пепперони или чизбургер вообще не было в этой какофонии голосов. Странно, но я чувствовал вовсе не радость освобождения, а… потерю, отверженность. По крайней мере, это то, что я тогда записал в своем дневнике:
«Не могу поверить, что это происходит со мной. У меня как будто что-то отняли. Да не что-то — а всё! Мою личность, мою национальность, мой иудаизм. Получается, что все эти жертвы были зря? Кашрут, шабат… Для чего все это было нужно?»
Я не стал говорить «Шма» перед сном в ту ночь: мне было ясно, что Б-г не хочет моих молитв. Я чувствовал себя совершенно одиноким. Меня предали все: родители, братья и сестры, Б-г. Когда ты подросток, и так все ужасно хрупко, ты и так каждый день идешь как по краю пропасти. А тут еще это. Кто я? Где я буду своим? Как жить дальше? Ответов не было. Я продолжаю искать их до сих пор.
Потом оказалось, что всё не так драматично. Когда я был в состоянии не то чтобы спокойно — а хотя бы тихо — выслушать родителей, папа мне рассказал, как они пришли к соблюдению Торы и заповедей, и как у раввината возникли вопросы по поводу маминых документов о еврействе. Поэтому мама и все мы, дети, должны были пройти то, что называется гиюр ле-хумра — как бы гиюр на всякий случай, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Мне тогда было только два года, и меня просто окунули в микву. По закону, я должен был вновь подтвердить свое желание присоединиться к еврейскому народу в возрасте бар-мицвы, но наша семья как раз переехала в другой город, связи с прежней общиной прервались, и мама почему-то тянула, чего-то ждала, не раскрывала мне правду.
И вот сейчас я должен был сделать выбор: либо «жить как все» и восполнить пробел в пропущенных удовольствиях: обойти все модные пиццерии, поехать в шабат в луна-парк, а то и пойти на настоящее свидание, как мои друзья, — либо начать выяснять, что же такое на самом деле быть евреем.
Странное дело — когда я почувствовал, что у меня «отняли иудаизм», я обнаружил, что борюсь за него. Я больше не хотел принимать свое еврейство как должное. Не хотел механически соблюдать заповеди. Мне захотелось докопаться до сути, понять, Кто же этот Б-г, Который все это устроил, и как до Него достучаться.
Вскоре я уже сидел в самолете, который меня вез туда, где должны найтись ответы на мои вопросы: в Израиль. Поступив в ешиву и погрузившись в Тору, как в море, я начал наконец понимать, как здесь всё глубоко и важно, как всё соединяется со всем, как всё вытекает из единого источника и к нему возвращается — но уже на другом уровне. Мое еврейство уже не было для меня обузой, оно было ответственностью — да, но ответственностью старшего, любимого сына, от которого много ожидается — и которому много дается.
Я до сих пор не люблю громких пафосных слов, и если бы тот вожатый спросил у меня сегодня: «А что, если бы ты вдруг оказался не евреем?» — я не стал бы ему говорить ничего о вечных ценностях, к которым я прикоснулся, о частях единой цепи, о связи с горой Синай, о гордости за свой великий народ. Хотя все это я на самом деле чувствую сейчас. Я бы просто сказал: «Нет, такого не может быть. Я еврей, и я точно знаю это».
Акива Татц,
из цикла «Жить вдохновенно»
Главная особенность мессианского откровения состоит в том, что оно остается скрытым до того момента, пока реально не произойдет. Его невозможно предсказать; никакие мистические изыскания не помогут узнать, когда оно наступит.
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Биография верховного судьи Израиля, человека, за которого вышла замуж моавитянка Рут, принявшая иудаизм.
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Запретительные»
Отношения с древними народами.
Рав Исроэль Зельман,
из цикла «Книга для изучения Торы»
Моавский царь, чье имя носит глава, посылает секретное посольство к сильнейшему из практиковавших тогда специалистов широчайшего профиля
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Беседы о Торе»
Комментарий рава Зильбера на недельную главу «Балак»
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Биография отважного воина и праведника
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Запретительные»
Законы войны.
Рав Бенцион Зильбер
Глава рассказывает о последнем, сороковом годе пребывания евреев в пустыне. Сороковой год был насыщен множеством важных событий: умерли Мирьям и Аарон, сестра и брат Моше; со смертью Мирьям общину покинул колодец, который служил евреям источником воды и все эти годы перемещался вместе с ними по пустыне; высекая воду из скалы, Моше совершает ошибку и лишается права вступить в Эрец-Исраэль; на пути к Эрец-Исраэль на евреев нападают кнаанейцы, и евреи с Б-жьей помощью одерживают победу. В конце главы сообщается, что евреи подошли к границам Эрец-Исраэль и остановились на восточном берегу Ярдена, напротив города Иерихо. Начинается глава с закона очищения от ритуальной нечистоты – закона о красной корове (пара адума). Этот закон относится к разряду хуким, т.е. к категории законов, не только глубинная суть, но и общий смысл которых не объясним в рамках человеческого сознания.
Рав Шимшон Рефаэль Гирш,
из цикла «Избранные комментарии на недельную главу»
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Собери народ, чтобы повторить с ними прежние заповеди и обучить их новым, которые они еще не знают
Рав Носон Шерман,
из цикла «Рут и семя Машиаха»
Обычай, согласно которому после смерти мужа ближайший его родственник должен восстановить его род от его жены, т. е. брак по левирату, впервые упоминается в Торе в том месте, где речь идет о смерти Эра, первенца Иеуды
Рав Реувен Пятигорский
По материалам газеты «Исток»