Кто тебе сказал, что...

Известна сказка* рабби Нахмана из Бреслава про царского сына, сошедшего с ума, вообразившего себя индюком и поведшего себя — соответственно: усевшегося без одежд под стол за индюшачий корм. А также про то, как мудрец возвращал ему человеческий облик, постепенно, этап за этапом, убеждая его, что индюк (читай — простой, не ученый человек) вовсе не обязан сидеть без одежд под столом за индюшачьим кормом. Я, мол, как и ты — тоже простой человек, говорил ему мудрец. Но вот, при этом — учусь мудрости, соблюдая заповеди Б-га, подобающе себя веду. И ты тоже вполне можешь, не преставая считать себя индюком (по-прежнему — простым, не ученым человеком), держать себя столь же достойно (а кто тебе сказал, что простой человек, не переставая считать себя таковым, не может, в конце концов, по совместительству, — стать также и мудрецом, как им и положено изначально быть царскому сыну?).

Разумеется, предлагаемое прочтение сказки — не единственное и не исчерпывающее, да и не претендующее быть таковым. И, разумеется также, что множество еврейских мудрецов, раввинов, не обязательно из числа бресловских хасидов — в этом и подобном ключе поколение за поколением помогали оступившимся и отступившимся. Только ради одной лишь констатации таких общеизвестных фактов не стоило нам даже и садиться за клавиатуру.

Но нет, наша цель несколько иная. Не собираясь ни в коей мере — береги нас Б-г от этакого безумия, — соревноваться с великим рабби Нахманом, благословенной памяти, по глубине заложенных смыслов, мы, все ж таки, попытаемся пересказать эту известную сказку шиворот — навыворот. И не просто так, и не совсем уж от нечего делать. А — тоже имея в виду некоторую аллегорию, весьма нехитрую, впрочем.

Итак, приблизительно сто с чем-то лет назад началась одна очень печальная история. История о том, как царский сын, сидя за богато убранным столом, вкушая дорогие царские блюда, внимая речам великих придворных мудрецов — не удержался, и пал жертвой некоего ловкого и наглого обманщика. Вы хотите сказать, что это могло произойти только в случае, если царский сын находился при этом уже не в лучшем своем состоянии? Ну что ж, мы вынуждены с Вами согласиться. Так или иначе, это, к великому сожалению произошло. Произошло это так. Обманщик, изначально, чтобы быть принятым за столом у царского сына, пришел в богатой одежде и с приветливыми речами — иначе он бы не только не попал в круг сидящих за столом, но и приблизиться бы к нему не смог бы: На что-то ведь в этом мире существуют и стражники, не правда ли? Ну вот, в дорогих одеждах, с приветливыми словами на устах — сумел этот ловкий, хитрый, наглый и подлый обманщик приблизиться к богатому столу, сумел войти в доверие к царскому сыну, сумел даже удалить от его стола всех придворных мудрецов, чтобы не было больше ему возражающих. Вы спросите, как это могло произойти? Ведь не превосходил же этот обманщик придворных мудрецов мудростью? — о, отнюдь нет. А может быть, он взял верх над ними гладкостью своих речей — тоже нет, иные из числа мудрецов превосходили его и в этом. А просто, мудрецы, из любви к принцу, хотели, чтобы он, царский сын, во всем — во всем был безупречен. И, когда видели в нем некоторые недостатки, не забывали в свои приветливые мудрые и гладкие речи вставить и некоторые, вполне уместные слова критики. А обманщик, никакой любви к принцу не испытывая, зато имея на него некоторые виды, в свои приветливые речи — никакие не мудрые и не всегда гладкие — никакой критики вставлять никогда себе не позволял, одну только лесть и восторги. А также, между прочим, и уверенность, что царский сын и так уже во всем хорош, и ни в каких наставлениях мудрецов ничуть не нуждается. Вы опять хотите нам сказать, что, если отсутствия слов критики оказалось достаточно, чтобы удалить мудрецов от стола принца, то он, царский сын, еще и до прихода обманщика находился уже не в лучшем своем состоянии? Но мы уже в этом с вами согласились.

Да, так удалив мудрых собеседников от богатого стола, обманщик — может быть, не сразу, но достаточно быстро — повел себя очень странно. Он вдруг снял с себя дорогие одежды, накрошил под стол кое-что из наименее изысканных царских блюд, да и — уселся туда, под стол нагишом и сам, и — давай себе долбить указательным пальцем по крошкам. Что ты делаешь!? — вскричал изумленный и разгневанный царский сын. — А что ты хочешь, чтобы я еще делал? — спросил его обманщик, ведь я же индюк. — Ты? Индюк? — продолжал вопрошать царский сын, столь же изумленно, но, к сожалению, уже не так разгневанно, — но ты же человек и мой гость? Правильно, согласился обманщик, я человек и твой гость. Но кто тебе сказал, что человек и твой гость не может одновременно с этим быть также и индюком? И даже не обязательно так, а — иногда быть человеком, а иногда — индюком, но, и в том, и в другом качестве — всегда оставаться твоим гостем? Кто тебе сказал, что такого быть не может? Твои мудрецы? Но у них ведь и к тебе, не только ко мне были претензии, не так ли? Ведь ты их из-за этого даже удалил их от своего стола, так разумно ли это теперь — продолжать их слушаться хоть в чем-то? Пожал царский сын плечами, но, к величайшему и величайшему нашему сожалению, обманщика не выгнал. А тот, видя, что его наглая выходка прошла ему безнаказанно, и, обнаглев от этого еще больше, продолжил вопрошать: а кто тебе, кстати говоря, сказал, что и ты тоже ни индюк, раз уж так случилось, что индюком оказался твой гость, собеседник и наставник? Если я, твой учитель, как мы договорились, — индюк, почему бы и тебе, моему ученику ни быть индюком, и если не во всем, то хотя бы, для начала, — хоть в чем-то? — Я!!!? Индюк!!? — в гневе вскричал царский сын — я!?, продолжил он уже в гораздо меньшем гневе. Я принц, царский сын…, закончил он, теперь не слишком-то и уверенно. — Правильно, усмехнулся обманщик, видя, что все идет по его плану, правильно. Но кто тебе, мой ученик, сказал, что, будучи принцем, царским сыном, нельзя при этом быть отчасти и индюком? И кто тебе сказал, что у царя, скажем, не может родиться индюк, как в твоем конкретном случае? И тогда он будет, как вот ты, например, и — индюком, и — принцем, царским сыном — одновременно? Кто тебе, мой ученик, посмел сказать, что такого не может быть, в то время как все это именно так и есть? Опять твои негодные мудрецы? Которые никакие не мудрецы на самом деле? Запрещаю тебе отныне их при мне упоминать. Да и без меня. А сейчас, раз уж ты индюк, хватит на сегодня пустых слов, переходи к действиям, скидывай с себя эту негодную человеческую одежду и усаживайся-ка под стол, крошки там тебя уже ждут!

…«Бедный, бедный мистер Холмс!..» …Бедный, бедный царский сын, во что он превратился! Голый, простуженный, сидящий на полу, занятый заплесневевшими затоптанными крошками, натужно пытающийся лепетать по индюшачьи… Да обратись к нему сейчас те давешние мудрецы, он бы, наверное, не понял бы их возвышенную речь, даже и не воспринял бы ее, как нечто осмысленное. Да и индюки, настоящие индюки, не принцы — относятся к царскому сыну безо всякого понимания: иногда боятся его по старинке, иногда пытаются заклевать, но уж точно не считают своим — равно как и все другие домашние пернатые. Изредка, все реже и реже проскользнет, бывает, у царского сына прежний изысканный жест, или речевой оборот, так он даже и сам себе при этом удивляется. Все реже и реже, да…

А что обманщик? Он-то, инициатор всех этих печальных изменений, небось, сидит все также, нагишом, и все там же, под столом, рядом с принцем? Ну нет, не на того напали! Обманщик уже давно объявил себя самого сначала — принцем, потом — царем, сидит, развалясь, за царским столом, отдает приказания слугам, пинает ногами несчастного индюка — принца, и лишь изредка снисходит до бесед с ним. Снисходит и будет снисходить, дело ясное, ведь ему во имя упрочения своего неправого величия жизненно важно сохранить у принца уверенность, что тот, принц, царский сын, на самом деле — никакой не принц и не царский сын, а самый обыкновенный индюк. Но только индюк — неудачник, плохо знающий индюшачьи обычаи, поэтому обманщику из жалости приходится его этим обычаям обучать.

Эти, — между обманщиком и принцем — разговоры об индюшачьих обычаях в своем роде очень интересны, в особенности — разговоры самого последнего времени. Из них можно заключить, что у них, у индюков, все устроено отнюдь не так, как у людей. Как у людей — это мы знаем, наши мудрецы нам объяснили. Вот, например, великий еврейский мудрец Раши нам рассказывает… Рассказывает, как было все поставлено у великих людей, у людей — нравственных образцов для всего человечества, у семейной пары из еврейских праотцов Ицхака и Ривки — как у них было все поставлено с молитвой по очень важному для них поводу (Раши на Пятикнижие, Брейшит 25—21)**: «<И молился Ицхак по поводу бесплодия Ривки> напротив <ее самой, то есть напротив> жены своей» — «он стоит в одном углу и молится, а она стоит в другом углу и молится». Вот как оно принято у людей, даже и в рамках одной семейной пары. Но это, оказывается, только у людей так принято. У индюков, во всяком случае, если верить обманщику, все принято совсем — совсем не так. У них принято, чтобы индюки и индюшки молились все вперемешку. И, кстати уж, для создания семейные пары у индюков индюшка совсем не обязательна, убеждает принца обманщик. Вполне достаточно и двух индюков. Ну, этот обычай нам, скорее, известен у индюков допотопных. То есть, в переводе с индюшачьего языка на язык человеческий — у грешников, живших до всемирного потопа, который и взыскал с них за грехи, который их и погубил. Во, что говорит тот же Раши о тогдашних допотопных нравах (комментарий на Брейшит 6—2): «И брали себе жен из всех, каких выбирали» — «Также замужняя женщина, мужчина или скот». Но обманщик убеждает царского сына, что тому, раз уж так получилось, что довелось ему родиться на свет индюком, надлежит ко всему к этому допотопному безумию отнестись с пониманием и сочувствием. И грозит за ослушание оставить его, принца — без плесневелых крошек. А если и появляются у царского сына несмелые сомнение в адекватности всех этих объяснений, такое хоть изредка, но все еще случается. То обманщик, по-прежнему, выбивает у него почву из-под ног одним и тем же вопросом: а кто тебе сказал, что это не так, или не должно быть так? КТО ТЕБЕ СКАЗАЛ?

Что же, ответ на основной вопрос обманщика — «кто тебе сказал, что…», — он существует. И существует он из уст Того, Кто сказал и возник мир. И ответ этот уже звучит — он звучит все громче и громче, он струится, сметая на пути все преграды, он изливается на наши головы из ленты новостей. И способны его не воспринять уже и сейчас только те уши, которые осознанно залиты застывшим гипсом. Но что-то подсказывает нам, что ответ этот, дайте ему время, разобьет и этот гипс. Вопрос только в том, уцелеют ли при этом головы тех, кто НЕ ХОЧЕТ слышать этого ответа уже сейчас?

* Мы очень рекомендуем читателю снова просмотреть эту сказку или ее столь же общедоступный перевод на русский язык, чтобы, таким образом, без особого труда сориентироваться: «где — имение, а где наводнение», — где в нижеследующем ее коротком пересказе — действительно пересказ, а где — наше не хитрое толкование.

** Сам комментируемый отрывок перевода стиха из торы или текст самого комментария Раши здесь и далее — выделен; мы здесь и далее с благодарностью пользуемся переводом, выложенным на сайте «Маханаим».