Экзамен по научному атеизму

Странно, как мы порой самоуверенны. Стоит нам зачерпнуть глоток знаний в какой-либо одной области, как мы уже позволяем себе судить о вещах, о глубине которых и не подозреваем. Особенно это характерно для определённого типа людей, в своём роде любознательных, но ограничивающих себя прочтением одной-двух популярных книжек по какому-нибудь вопросу и позволяющим себе высказываться о нём с апломбом специалиста. Над этим в своё время смеялся Чехов, об этом писал в одном из рассказов В.Шукшин. Я был свидетелем, как одна дама, гордившаяся, что осилила русский перевод Хумаша, позволяла себе небрежно замечать прилюдно: «А я уже знаю всю Тору».

Впрочем, подобный казус произошёл как-то и со мной. И урок, преподанный мне одним русским человеком, остался для меня поучительным на всю мою жизнь.

А дело происходило в году 83 или 84. Я как раз перевёлся с очного курса на заочный и прибыл на очередную сессию, чтобы её с налёта сдать и отправиться восвояси. Я уже тогда потихоньку учил иврит, начинал соблюдать тут и там, мне достали тфиллин, который я одевал не каждый день, но регулярно, также как и молился. Мы стали то и дело собираться в малюсенький кружок, где читали строку за строкой в Пятикнижии в оригинале, помогая себе дореволюционным переводом Штейнберга, и чудесным переводом РаШИ, сделанный Фрумой Гурфинкель, в виде фотокопий.

Наше «наступление» на мицвот было медленным, рванным и не всегда последовательным, но область «оккупируемых территорий» еврейского образа жизни всё расширялась, мы понемногу менялись, так же как и наше восприятие внешнего мира. Мы очень гордились своими достижениями и, как это бывает, стали считать себя эдакими «знатоками» в иудаизме. Ведь у меня дома, страшно сказать, был с десяток книг по-русски, опять же, в фотокопиях, включавших краткие описания еврейских законов.

Среди прочих экзаменов и зачётов в программу сессии входил обязательный предмет под названием «Научный атеизм». Преподавал  этот предмет и принимал экзамен преподаватель очень интересного вида: огромный мужчина, лет сорока пяти, с гривой длинных волос, представительный и сильно смахивающий на попа. Мне кажется, он таковым когда-то и был, по крайней мере, отличался немалым кругозором и оставлял впечатление весьма образованного человека. Лекции по этому предмету я никогда не посещал, поскольку моих знаний, почерпнутых из книг, вполне хватало, чтобы успешно сдавать большинство гуманитарных предметов, дававшихся в институте.

Так было и в этот раз.  Я вошёл на экзамен, будучи уверенным, что сдам без проблем. И к этому, казалось, всё и шло. Я вытащил билет, где требовалось перечислить некоторые особенности течений господствующих в европейских странах религий. Обо всём этом я имел представление и, не готовясь, вышел, отбарабанив так, что преподаватель, покивав головой, потребовал от меня зачётку, чтобы поставить высший бал.

И вот тут-то я и сморозил. Это что, - залихватски заявил я, - что мне христианство, вот об иудаизме я действительно кое-что бы мог порассказать!». Рука, уже готовая поставить заветную «пятёрку», вдруг замерла, и преподаватель, повернувшись ко мне всей своей крупной фигурой и оглядев меня с ног до головы, усмехнувшись, медленно  произнёс: «Да?»

И тут произошло нечто, о чём я никогда не забуду. Он взял чистый клочок бумаги, положил так, чтобы мне хорошо было видно, и стал писать. И вы знаете, я не верил собственным глазам. Советский преподаватель в советском ВУЗе, во время экзамена по научному атеизму, стал выводить еврейские буквы, которые я сам узнал лишь год-два назад. Он писал довольно медленно, но вполне уверенно, пока не получилось одно коротенькое слово, выведенное письменным шрифтом:  מ-ש-נ-ה. «М-И-Ш-Н-А» - прочитал я вслух машинально, совершенно обалдев. А он, ещё раз взглянув на меня, спросил: «Ну, что это такое?»

Товарищи, скажу прямо и откровенно, я, редко краснеющий, почувствовал, как мои щёки загорелись от стыда, а лоб покрылся потом. Ибо я ничегошеньки, вы слышите, ничегошеньки не знал о значении этого простого и незатейливого в написании слова. НИЧЕГО! Выдержав паузу, этот русский человек спокойно притянул к себе мою зачётку и, вместо желанной пятёрки, вывел жирную, разнузданную четвёрку! Я был наказан, но не пожалел об этом.

Ведь это был моё первое знакомство с Устной Торой, основой которой и является Мишна. Это раскрыло мне глаза, это впервые показало мне, на берегу какого обширного Океана я оказался. Это приоткрыло завесу, от этого повеяло свежим ветром, это подсказало мне, какое далёкое и увлекательное плавание мне предстоит, как много открытий и откровений, измерений и понятий ещё придётся узнать. И это было... прекрасно.

Читайте: обзор по теме Что такое атеизм?

Теги: Оголтелый оптимизм, Былое