Сказание про одного ученика

Рубрика: "Страница Талмуда"

Ни одного художественного описания Талмуда на сносном русском языке – будь то рассказ обо всем этом грандиозном собрании древнееврейских "ученых записок" или пересказ любого эпизода из них – для людей, которые не собираются исполнять императивы иудаизма, вы ни за что и нигде не найдете[1]. Ни в израильской, ни, тем более, российской прессе.

А интеллигенция, по-моему, давно интересуется. Ибо ей абсолютно все рассказали про буддизм, бихевиоризм и консалтинг. Рассказали даже больше, чем в тех буддизме и консалтинге можно обнаружить. И лишь Талмуд продолжает одиноко существовать вне зоны обитания пытливой мысли интеллигента, говорящего и читающего по-русски. Как будто заранее известно, что глыба ему не по зубам. Откуда такой пессимизм, господа?

Помню, много лет назад, когда по какой-то нужде я появился в тель-авивской редакции популярной тогда в среде русскоязычного читателя газете, один из выпускающих редакторов, узнав, что в свободное от посещения редакций время я сижу в ешиве и учу Талмуд, так и воскликнул: "Что ж ты глупости всякие сюда носишь? Написал бы, что такое Талмуд, мы же понятия не имеем, хотя и ругаем вовсю".

Если не ошибаюсь, ничего я ему тогда не ответил, т.е. никаких обязательств на себя не взял. И вот прошло время. Талмуд продолжают ругать по-прежнему – и так же не читая. Ну, так почему бы, действительно, не попытаться хоть как-то исправить положение? Лучше теперь, чем никогда, согласитесь. Поэтому заранее прошу прощения, если попытка окажется неудачной: уж больно тема нетронутая…

Проще всего рассказывать о Талмуде, взяв из него конкретный отрывок. Я пробовал на уроках для начинающих – берешь и читаешь, делая пояснения по ходу чтения и оставляя в стороне технические детали (кто писал, кто редактировал, зачем?). Ничего второстепенного сообщать ученикам не надо. А надо бросить их, как в воду, прямо в гущу обсуждения, а еще лучше – в какую-нибудь историю, которых на его страницах рассыпано великое множество.

Когда идет живой рассказ, где участвуют не абстрактные люди, а в Талмуде ничего абстрактного нет – ни ситуаций, ни участников споров, ни идей, ради которых гнутся копья тех участников-спорщиков, – все как-то само собой, поверьте, усваивается.

Правда, остается проблема нашего с вами языка. На каком из русских вам о Талмуде рассказать? Теперь в почете почему-то лексика справочной литературы, использующая даже не университетскую заумь, а какую-то канцелярскую словесную вязь – полное наукообразие и скука разливанная. Давно я догадываюсь, что "популярную" литературу по Торе кропают люди, так и не успевшие поучиться в университетах, а очень хотелось, поэтому в головах у них никак не перебродит неизжитая тяга к сухим конспектам и слову "парадигма". Вот и давайте уберем конспекты с парадигмой в сторону.

Поступим таким образом. Я открываю Гемару (другое название Талмуда; почему –увидим ниже), читаю текст, что-то пересказываю своими словами, поясняю разные термины, раздумываю, сам себе перечу, задаю каверзные вопросы (когда нет вразумительного ответа – радуюсь), одним словом – играю роль одновременно рассказчика и слушателя, т.е. в том числе и вашу роль, господа.

Извините, но иного способа показать неискушенной публике хоть малую часть Талмуда я не знаю, и никто не знает. Точнее, способов много, но нескучных – один: прямой рассказ.

Итак, открываю Гемару. Есть у меня несколько любимых мест, припасенных специально для начинающих. Они из области агады; так называются сказания и эпизоды, которыми перемежаются серьезные рассуждения по поводу закона. Строго говоря, почти весь Талмуд – это выводы законов Торы; в то время как агада – всего лишь вкрапления в эти обсуждения.

Сообщаю "координаты" мной выбранного текста: трактат "Брахот", лист 27, вторая страница и дальше, – специально для педантов, если таковые объявятся. Трактат входит в свод Вавилонского Талмуда, представленный двадцатью огромными томами. Смотрите, не перепутайте, когда будете проверять мой перевод: есть еще Талмуд Иерусалимский…

Рассказ, который мы сейчас прочтем, не самый трудный, ученики его проскакивают мгновенно. А мне нравится тут постоять, подумать, поглядеть по сторонам, потому что всегда вдруг объявится новый ракурс, какая-то пикантная (в смысле логики) новость, некий оборот речи, за которым раньше вроде ничего не стояло, а потом неожиданно выясняется, что он далеко не случаен, его продумали заранее – в ожидании, что мы остановимся и оценим.

Итак, "Случай с одним учеником". Я уже перевожу.

Судя по началу, сейчас пойдет агада, сказание, эпизод. "Сказание про одного ученика". И сразу же первое замечание: большинство агадических историй в Талмуде начинается с указания имени главного участника, таково правило: "История с равом таким-то, или с мудрецом, которого звали так-то, сыном такого-то".

Но у нас – полный аноним. Т.е. главный участник выбранной нами истории неизвестен – "некий ученик". А поэтому возникает детективный момент (что для Талмуда в целом нехарактерно), ибо мы начинаем подозревать – главный ли он вообще. Ведь если объявленный ученик – не главный герой рассказа, то можно было привести имя другого участника того же рассказа, – в нем героев много (сейчас сами увидите), причем самых знаменитых на всю еврейскую историю.

Так или иначе, имя главного героя нашей истории редакторы Гемары выпустили, поскольку сочли не стоящим указания. Давайте так и отметим: имя не названо, но ученик по какой-то причине обозначен.

"Сказание про одного безымянного ученика, который пришел к раби Йеошуа и задал вопрос…"

Прежде чем перейти к вопросу и ответу на него, расскажу-ка вкратце, о каком периоде еврейской истории идет речь. Это важно, хотя Гемара как раз еврейской историей не занимается, а просто пересказывает те обсуждения в области заповедей Торы, что велись в древних академиях и ешивах.

В 69‑м году римляне сожгли Иерусалимский храм. Если вы прочли в справочнике, что сие трагическое событие произошло в 70‑м году, – не верьте, ибо Храм – еврейский, а у евреев есть собственная традиция вести счет годам своей национальной истории. Впрочем, если бы за числом "70" стоял хоть какой-нибудь народ, я бы с удовольствием сверил с любым его представителем наши хронологии. Но в том-то и дело, что никакого народа-хроникера здесь не скрывается, а дата историками взята по принципу "испорченного телефона" – из ряда трудно стыкующихся одна с другой летописей напрочь исчезнувших племен и этносов…

Римляне сожгли Храм. А рабан Йоханан бен Закай еще до сожжения попросил у Веспасиана: дай мне город Явне и его ученых. Т.е., дай мне перевезти мудрецов из осажденного Иерусалима в тихий город ближе к морю, чтобы там основать академию. Просьбу эту он высказал не на ровном месте, не по своей инициативе, а в ответ на реплику императора: проси у меня чего хочешь.

Все ждали, что самый уважаемый из еврейских мудрецов попросит снять осаду с Иерусалима, а он заговорил про Явне и эвакуацию старейшин. Оказывается, потому и попросил, что знал – Иерусалиму все равно не выстоять, дату катастрофы можно отодвинуть, но избежать ее не удастся, а вот надежду на будущее нации еще можно спасти: дай мне тихую академию…

А как получилось, что император согласился выполнить любую его просьбу? Рассказывают (а еще точнее, пишут; правда, на других страницах Талмуда, не на той, где мы сейчас находимся), что, когда Веспасиан был еще простым военачальником, руководившим осадой Иерусалима, ученики вынесли рабана Йоханана бен Закай за город в гробу: дескать, учитель умер, идем хоронить; другим способом выйти было нельзя – еврейские радикалы, не соглашавшиеся ни на какие условия сдачи Иерусалимской крепости, никого не выпускали. Да и тела в гробах, которые выносились для захоронения за стены города, охрана в воротах протыкала копьями, так что престарелый рабан Йоханан сильно рисковал. Но обошлось, не ткнули, остался жив.

Когда же Веспасиану сообщили, что из обреченного города выбрался самый знаменитый из мудрецов, он поспешил ему навстречу. Посмотрел на него мудрец – да вдруг возьми и произнеси благословение, которым благословляют царей. Удивился римлянин, но смолчал: подумаешь, обычная восточная любезность. А вечером добрался до него гонец из Египта, другой провинции Рима, и сообщил, что там, в ставке командования восточными легионами, он, Веспасиан, наместник Северной Африки, брошенный сенатом на подавление бунтов в провинциях Сирия и Палестина, провозглашен императором. Обрадовался полководец – и вспомнил, что первым его приветствовал как цезаря еврейский мудрец.

Удивительно, конечно; ведь гонец только что с корабля да с коня, а других средств связи тогда не было. Ему поясняют, что рабан Йоханан все знает, этому давно никто не удивляется. И решил новоиспеченный повелитель огромной империи его наградить – хотя бы за то, что оправдалось его пророчество. Вот и объявил: проси чего хочешь. А тот ответил едва слышно: Явне и мудрецов…

Эпизод, который мы с вами сейчас начнем читать, вернее уже начали, так как первую фразу про "одного ученика" уже одолели, произошел в Явне. Через четырнадцать лет после падения Иерусалима. Жизнь тогда у евреев была страшная. Многих поубивали, еще больше продали в рабство и вывезли на кораблях в чужие страны. Раввинов, духовных лидеров народа, не осталось. Спаслась буквально кучка. Рабан Йоханан бен Закай к тому времени скончался (к моменту нашего эпизода). На место руководителя заступил рабан Гамлиэль бен Шимон, пятый в цепочке высочайших мудрецов династии великого Илеля. Четвертый прямой его потомок.

Илель, родоначальник плеяды самых авторитетных в ту эпоху подвижников Торы, – это тот самый ученый, который всем известен по рассказу о том, как пришел некий иностранец к еврейскому мудрецу, поднял одну ногу и сказал, что перейдет в еврейство, если ему, пока он стоит в такой неудобной позе, сообщат самое главное, что содержится в иудаизме. Мудрец ответил известнейшей с тех пор фразой: "Другим не делай того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе самому; а теперь иди и учись!" (Про "другим не делай" помнят все, про "иди и учись" не помнит никто; любопытно, не правда ли?)

Прямые потомки Илеля занимали каждый в своем поколении самый почетный пост среди евреев – они были духовными руководителями, что в языке закрепилось при помощи термина "наси" – князь, лидер. Вторым постом по статусу был руководитель Высшей раввинской коллегии, "ав-бет-дин" ("бет-дин" – суд, "ав" – руководитель, отец). Когда Иерусалим держал осаду, пост наси занимал отец рабана Гамлиэля, рабан Шимон бен Гамлиэль (дедушку тоже, как видим, звали Гамлиэлем). А должность ав-бет-дин была у рабана Йоханана бен Закай, о нем мы уже упоминали. ("Рабан" – по-арамейски "наш раввин", учитель.)

Во времена же Явне на посту наси стоял, как было сказано, рабан Гамлиэль, пятый по линии Илеля, а ав-бет-дин был раби Йеошуа, человек по возрасту много старше, чем рабан Гамлиэль, но не менее уважаемый.

И вот что важно для нашего рассказа: четырнадцать лет академия в Явне занималась тем, что помогала, как умела, отчаявшемуся народу. Написано, что этим они, небольшая группа праведников, занимались буквально каждую минуту своей жизни – и даже не молились, потому что если остались силы на молитву – значит, ты не израсходовал их, чтобы помочь людям. И это не литературный троп, не преувеличение, а реальность тогдашнего еврейского существования.

(Что уж говорить о сегодняшнем нашем положении! Да мы сегодня – в сравнении с нашими предками – живем не иначе, как в райском саду. А вы жалуетесь: расколы в правительстве, пятая колонна, арабы, неприязнь со стороны Европы и прочая, и прочая. Вот тогда расколы были таки расколами: копьями тела умерших кололи, чтобы никто к врагу не перебежал. Правительства – никакого. Наших арабов с древними римлянами вообще не сравнить – по жестокости и упрямству: далеко арабам до римлян. Неприязнь других народов? Так нас ныне вообще все любят и лелеют – если смотреть глазами наших предков. Ах, перестаньте на эту тему…)

Так или иначе, любая боль и беда тоже затихают. Не сходят на нет, не стираются из памяти, но как-то стабилизируются – жить-то надо. Вот и настала пора для ученых систематизировать знания, которые еще не растерялись в военных пожарах. Те самые знания, которые легли потом в запись Устной Торы – сначала Мишны, кратко, сугубо на тему законов, без всяких выводов, а затем и Гемары, в которой обсуждаются все аспекты Мишны. Она, Гемара, уже более полна, даже многословна, да и иначе было нельзя: настала пора при помощи логики восстановить все, что казалось утраченным. Как это сделано – вот сейчас и покажем, открыв то, что все читают, но мало кто видит. А пока запомним, Мишна – это запись законов, Гемара – ее обсуждение. Что касается Талмуда, то он и есть Мишна плюс Гемара; теперь понятно, что за всем этим стоит?

Продолжаем Гемару. "Пришел некий ученик (имени нет) к раби Йеошуа и спросил: вечерняя молитва – это право или обязанность?"

Тут, вообще-то, надо пояснить, что такое молитва и что такое еврейское право вкупе с обязанностью. Но пояснять не будем. Отметим только, что вся агада, которую мы пытаемся начать читать, вставлена как иллюстрация в обсуждение как раз этого вопроса: что такое вечерняя молитва – право или обязанность? Гемара на нескольких листах этот вопрос всячески рассматривала – и с этой стороны, и с той, а когда дошла до положения, которое звучит так: "Вечерняя молитва – это право, по мнению раби Йеошуа", – вдруг остановилась и заметила: кстати, вот что по поводу этого положения однажды произошло с раби Йеошуа и его товарищами. Пришел к нему некий ученик и спросил… и т.д.

"Пришел некий ученик к раби Йеошуа и спросил: вечерняя молитва – право или обязанность? Раби Йеошуа ответил: право. Тогда пошел к рабану Гамлиэлю и спросил: вечерняя молитва – право или обязанность?"

Хорошее начало, вы не находите? Пошел к одному с вопросом, потом наведался к другому – с тем же вопросом. Заметим, что, по еврейским законам, так вести себя не принято. И именно потому, что один учитель может дать один ответ, а второй – совсем другой, прямо противоположный. И получится у них заочный спор. Что само по себе еще не плохо, но дело в том, что спор – заочный, а ученик стоит посредине, там, где ему, честно говоря, стоять не положено. Ибо пусть лучше они очно решат проблему, без посредников.

Я сказал, не принято. Еще мягко сказал. Во многих случаях так вообще запрещено поступать. К примеру, пришел человек к мудрецу (или, если вы не против, к раввину) с личным вопросом и получил ответ, – теперь нельзя идти к другому! Общая формулировка правила: выбрал себе рава – пусть хотя бы по одной проблеме, отныне его решение для тебя закон; нельзя бежать к прочим знатокам, дабы получить от них более удобный для тебя ответ. Еврейский вопрос – не русская рулетка; ничего фатального не произойдет, если выполнишь то, что предписано. Но метаться в поисках более удобной резолюции – некрасиво, а значит, абсолютно запрещено. Т.е., неизбежность и необратимость та же, что и у рулетки по-русски, однако без смертельного исхода.

Это, если вопрос личный. Что касается вопроса не личного, не житейского, а просто учебного, то тоже предпочтительно не бегать по раввинам, а опереться на кого-то одного.

Так или иначе, наш безымянный ученик сначала зашел к одному авторитету Торы – занимавшему пост ав-бет-дин, а затем к наси. Но не наоборот, что было бы, между нами говоря, понятно: если ты вхож к наси, так и иди прямо к нему. Однако он выбрал иной маршрут. И везде задал один и тот же вопрос.

Продолжаем. После раби Йеошуа "пошел к рабану Гамлиэлю и спросил: вечерняя молитва – право или обязанность? Рабан Гамлиэль ответил: обязанность".

Один дал один ответ, второй – противоположный. После ответа первого мудреца ученик посетил второго мудреца, повыше рангом. А после ответа второго никуда не пошел. А постоял и произнес вслух: "Разве раби Йеошуа не сказал, что – право?" Как бы про себя сказал, обмолвившись, покачав при этом недоуменно головой.

Смотрите. Натравливает одного на другого, провоцирует, совершает донос!

А в иудаизме такие действия строжайшим образом запрещены. Для любителей дефиниций – вот каким содержанием наделяют мудрецы негативный термин "сплетня": ею является любое сообщение, которое делает один еврей другому о третьем, в результате которого возрастает ненависть среди евреев. Даже если первый еврей говорит чистую правду!

А вот более общий термин – тоже негативный – "злоязычие": так называется любое сообщение, которое передает первый еврей второму о третьем, если общий статус этого третьего падает в глазах первого. По Торе, "злой язык" – один из самых гнусных пороков, которые можно себе представить. И опять-таки: запрет действует даже в случае, если первый еврей говорит о третьем чистую правду. Реакция у слушателя, например, такая: "Да что ты говоришь? Не может быть, чтоб он был таким злодеем (дураком и пр.), я и не догадывался". Плохо о людях нельзя не только говорить, плохие россказни о других нельзя даже слушать.

И что только что нарушил наш ученик, стоящий перед рабаном Гамлиэлем? Все возможное, все запреты: сотворил и донос, и "плохой язык", и "сплетню". Одним махом всех побивахом.

Но возвращаемся к разбору эпизода. Сегодня, когда я прихожу к раввину с вопросом и он мне дает ответ, то всегда, как правило, добавит – почему. Раскроет всю цепочку логических выкладок, укажет источник в Торе и Талмуде.

В нашем рассказе никто никому ничего не объясняет. Ученик спрашивает: право или обязанность? Ему односложно отвечают: право. Или обязанность. Один учитель – так, другой – наоборот. Скорее всего, этот вопрос уже обсуждался в академии, но к единому мнению ученые пока не пришли. А приходили тогда к общему решению на коллегиальном обсуждении, взвесив и обсудив все обстоятельства и детали. После чего то принятое решение становилось общеобязательным законом – на все времена вплоть до нашего.

Обратите внимание, именно поколение, о котором идет речь, и решало основные вопросы – в том числе про вечернюю молитву. Поколение рабана Гамлиэля и раби Йеошуа.

Однако к моменту нашего чтения, в прямом времени рассказа, было закончено лишь предварительное обсуждение. Поэтому поход ученика по раввинам можно рассматривать как его знакомство с их частными раввинскими мнениями. Так сказать, рекогносцировка перед баталией-обсуждением.

Маленький нюанс: это у нас такое предположение, что тема в академии уже обсуждалась, так что осталось лишь собрать подписи. В Гемаре ничего об этом не написано. Но таково правило: всегда надо стараться найти приемлемое объяснение странному поступку еврея, чтобы все встало на свои места и рассеялась тень подозрения в неправильном поведении этого еврея. Вот мы и нашли такое объяснение. Так что, ничего страшного в том, что он ходил туда-сюда, вроде бы нет. А вот, зачем упомянул про раби Йеошуа на приеме у рабана Гамлиэля, – для этого у нас не находится никаких приемлемых и спасительных предположений. Нельзя было упоминать. Категорически. Ибо сплетня!

В результате, имеем такой предварительный расклад: неизвестный нам по имени человек ходит по величайшим раввинам и доносит одному из них на другого: мол, смотри, ребе, такой-то твой коллега с тобой не согласен, он открыто заявляет, что твой авторитет для него ничего не значит.

Вы не находите? У нас в сюжете производственная интрига. Или, если хотите, внутриведомственная политика со всеми атрибутами, как то: козни, подсиживание, происки. И все бы ничего, но мы-то находимся в еврейской академии! Причем не просто в заведении, где учат Тору, запрещающую любые виды внутренних разборок. А в такой академии, где велись уроки, позже записанные в Талмуде. Записанные в том самом универсальном учебнике, по которому евреи уже полторы тысячелетия постигают науку жизни.

Как же теперь можно учиться по этому учебнику, где черным по белому написано: не смей подсиживать других, не делай людям плохо, не доноси, не ссорь людей, – если в качестве иллюстраций в нем приведены картинки из истории собственного написания, по которым видно, что авторы учебника доносили и принимали доносы, ссорили людей и сами ссорились, обижали и обижались, подсиживали и творили прочие мерзости? Ибо все эти действия так и характеризуются Торой – мерзости.

И нам бы следовало ожидать, что реакция рабана Гамлиэля на донос ученика будет крайне отрицательной. Да как ты смеешь мне такое говорить?! – вот что он был обязан заявить.

Но наси отреагировал с точностью наоборот: "Погоди, когда соберутся ученые". Дескать, тогда и задашь свой вопрос, а мы посмотрим, как ответит раби Йеошуа. Хватит ли у него смелости перечить мне публично?

Понятно, что на риторическую реплику – "разве раби Йеошуа не сказал, что право?" – лучше всего было бы промолчать. Или сказать что-нибудь нейтральное, типа: "спрашивай его, а не меня". Но отвечено было: "Погоди, когда придут мудрецы". А это означает, что наш аноним именно этого и добивается. Причем, скорее всего, ему надо, чтобы на общем собрании произошел скандал. Иначе, зачем было приходить с доносом? Но, с другой стороны, кому от этого выгода?

Из чтения многих отрывков Гемары следует, что рабан Гамлиэль был человеком властным, прямым и не терпящим возражений. И эти его свойства, в общем-то, не очень характерные для еврейских руководителей, оценены самой Гемарой и всеми последующими поколениями ученых как, несомненно, положительные и нужные. Ибо такой была эпоха.

После катастроф и несчастий, когда надо было поддержать народ, не дать ему прийти в отчаянье, – не существовало другого средства, кроме создания крепкого центра, который, защитив от внешнего врага, выработает национальную идею. Такую задачу – по созданию центра – и взял на себя рабан Гамлиэль.

Он и все его окружение прекрасно понимали, что без абсолютного авторитета наси будут продолжаться разброд и шатания. А поэтому ничто не должно было бросать тень на его право решать, наказывать и прощать. Его власть должна была быть поистине царской. И никаких возражений на своем царском пути он не видел. Пока не видел. До тех пор, пока не пришел к нему ученик и, задав свой безобидный вопрос, как бы случайно бросил в сторону: да? а вот ваш заместитель считает, что вы, уважаемый царь, ошибаетесь. Царь удивленно поднял глаза и ответствовал с угрозой в голосе: сейчас посмотрим, кто из нас ошибается; соберется собрание, там ты и спросишь при всех: почему это раби Йеошуа считает, что я ошибаюсь?

Сказал, как приказал. И ученик, получив задание, удалился.

И вот, "собрались ученые на собрание". Или по-другому: собрались ученики академии на занятие. Потому, что ученых было 72 – и с каждым его ученики. Сидели в одном зале, слушали один урок – из уст рабана Гамлиэля. Обсуждали по старшинству, приходили к общему мнению или продолжали спорить; но окончательно все решал рабан Гамлиэль, как и подобает царю.

Вошли все, расселись, начался урок. Поднялся спрашивающий – по сигналу из президиума, наверное, поднялся – и спросил: "Вечерняя молитва – право или обязанность?"

Смотрите, перед нами разыгрывается специально приготовленный спектакль. Замыслили его уже двое – наш студент и рабан Гамлиэль. Против кого?

Тут вы обязаны переспросить: что значит – против кого? У ученика своя цель, у рабана Гамлиэля своя. Просто интересы обоих на время совпали. Ученик донес на раби Йеошуа, и рабан Гамлиэль поверил доносу (посчитав, что возникла угроза его власти), причем решил использовать этого ученика до конца: пусть спросит, а мы сделаем так, чтобы раби Йеошуа от своих раскольнических целей отказался. Похоже на правду? С другой стороны, ученик с легким сердцем согласился на такую подставную роль. Но у него-то какая цель? Выступить против раби Йеошуа? Из того, что он первым к нему пошел, следует, что их отношения были отнюдь не напряженными. Тогда зачем? Пока неясно.

Встал ученик посреди зала и задал свой провокационный вопрос про вечернюю молитву. И все решили, что он спрашивает впервые, несмотря на предварительные обсуждения, которые велись раньше. (Это наше предположение, если вы помните, – дабы спасти честь этого странного и непонятного человека.) Так подумали все – кроме раби Йеошуа, который совсем недавно этому ученику на этот вопрос уже ответил. Вот уж, наверное, раби Йеошуа удивился повторному да еще публичному поднятию все той же проблемы. И еще один человек был, как ему казалось, в курсе происходящего – рабан Гамлиэль; он знал, что вопрос задается в третий раз.

Для всех присутствующих – странная ситуация, но не удивительная. Для раби Йеошуа – ситуация удивительная и, может быть, даже опасная. Для рабана Гамлиэля – не удивительная и не очень опасная, но продуманная и срежиссированная. Есть еще и четвертое виденье – у самого ученика. Вот он стоит, лицо непроницаемое, взгляд прямой. Со стороны кажется, что человек просто задает невинный вопрос. Раби Йеошуа догадывается, что за невинным вопросом скрывается какая-то политика. Рабан Гамлиэль доволен актером, который ввел мяч в игру.

А сам актер? Да и актер ли он? Уж не рассчитал ли он все заранее и не заставил ли рабана Гамлиэля играть по своему сценарию?

Маленькое отступление. Поверьте, достаточно важное, чтобы им перебить детективное развитие события, описанного в Талмуде. В еврейском мире не принято запанибратски писать или неуважительно отзываться о великих мудрецах прошлого. Тон должен быть самым корректным. Ибо этим людям мы обязаны своей историей и своим еврейством. Более того, нельзя низводить мудрецов прошлого до обычного уровня и рассказывать про них истории-анекдоты, как про заурядных людей. Поскольку они были уровня много выше заурядного и обычного… Поэтому давайте и мы чуть поднимем изобразительную составляющую до уровня подобающего пиетета – чтобы, не дай Б‑г, не задеть чести тех больших людей, ладно?

Итак, встал наш ученик посреди зала и задал свой сакраментальный вопрос: "Право или обязанность?"

Ответил рабан Гамлиэль со своего места: "Обязанность!" Никто и не ожидал другого ответа от наси.

Продолжил рабан Гамлиэль: "Кто-нибудь не согласен?"

Ответил раби Йеошуа, тоже не поднимаясь, что несогласных нет. За всех ответил. Видимо, он, будучи вторым по статусу, вел собрание (или урок, если хотите). Своего рода староста аудитории. Это важно для понимания всей картины: он не по своей инициативе выступил, дескать мог бы и пересидеть молча, но рутинно исполнил положенную роль – собирать мнения и представлять их наси.

Если мои читатели добрались со мной до этого места – то спасибо им. Постараюсь их не подвести. Ибо мы присутствуем, возможно, при одной из самых узловых сцен еврейской истории. Сейчас будет решаться вопрос – быть ли еврейству вообще или пора "распустить сей бесполезный отряд" (как выразился один известный литератор).

Ответил на этот вопрос, не вставая со своего места, раби Йеошуа: нет в зале никого, кто с тобой, наш учитель, был бы не согласен.

Почему, интересно, так ответил? Недавно, наедине с тем же учеником, он заявил совсем по-другому: есть несогласные; и один из них – я.

Объяснение (как пишут комментаторы) заключается в том, что раби Йеошуа был прекрасно знаком, и мы об этом говорили выше, с мнением рабана Гамлиэля. Но одно дело, высказать свое возражение наедине с кем-то, другое – оспорить позицию наси при всех. Он был против споров и размолвок. Прекрасное, согласитесь, качество.

И еще. Что значит заявить при всех, что вечерняя молитва – это право, а не обязанность? В зале сидели и совсем необразованные люди, начинающие ученики, они могли подумать, что эти слова можно трактовать самым простым образом: хочешь – молись вечером, не хочешь – не молись. А это было бы ошибкой. "Право", с точки зрения мудрецов, в данном случае означало совсем другое: если одновременно с вечерней молитвой к тебе пришла еще одна заповедь, но уже обязательная по Торе, то ты должен сначала заняться этой заповедью по Торе, а потом – молиться. "Правовая" заповедь всего лишь отступает перед пришедшей "обязательной" заповедью, но не отменяется совсем.

Наш анонимный ученик с таким объяснением был знаком, ему можно было сказать: право. Но в зале не все были посвящены в подобные тонкости, и потому тут надо сказать ближе к их пониманию: обязанность.

Да и чисто по-человечески (комментаторы об этом тоже пишут), кому-кому, а раби Йеошуа лучше всех был знаком характер рабана Гамлиэля. Поэтому честно ответил, не скрывая своего мнения, что он – от своего мнения отказывается. Не трусость, но уважительное отношение к заслуженному человеку. Не слабость, а разумность и желание избежать скандала.

Инцидент, вроде бы, подошел к концу. Но не для того рабан Гамлиэль задумал всю эту сцену, не для того подослал ученика исполнить роль подстрекателя.

"Спросил рабан Гамлиэль: но разве не от твоего имени мне передали, что это – право?" Т.е., не ты ли, раби Йеошуа, недавно сказал прямо противоположное тому, что только что вышло из твоих уст?

Смолчал раби Йеошуа. А рабан Гамлиэль продолжил (точная цитата): "Йеошуа, поднимись на ноги – и против тебя будет представлено свидетельство", т.е. выдвинуто обвинение. "Поднялся раби Йеошуа и произнес…"

И вот в этот кульминационный момент я обращаюсь к читателям: скажите-ка, господа, какими, по вашему мнению, были слова раби Йеошуа?

Закройте страницу рукой, поразмыслите – какая реплика кажется вам самой естественной?

Посоветуйтесь со своим внутренним режиссером, прикиньте, пораскинув своим знанием людской психологии, поставьте эту мини-сцену в любительском спектакле, но так, чтобы все выглядело максимально естественным и правдоподобным.

Попробовали?

А теперь зачитываю ответ. Ручаюсь, никто не догадался. Настолько странную фразу промолвил поднятый со своего места самый старый и умный из присутствующих в том зале людей.

"Поднялся раби Йеошуа и сказал (догадываясь, несомненно, о каком свидетеле идет речь): если б я был жив, а тот человек (свидетель обвинения) мертв, то живой может возразить мертвому. Но сейчас, когда я жив и он жив, каким образом живой может возразить живому?"

Прочтите снова и скажите: все понятно? А между прочим, эта фраза считается одной из самых глубоких, что были произнесены в рамках еврейской цивилизации. Ей нет аналогов в чужих культурах. Она насквозь еврейская.

Предлагаю следующий вариант толкования. Сказано было следующее: если бы против меня было выдвинуто заочное обвинение от лица некого человека, но не им самим, тогда я мог бы дать свое объяснение, отвергающее это обвинение, – и он бы мне не возразил, поскольку его нет среди нас. Причем я бы не обманывал, зная, что, поскольку контраргументов на мои доводы никто не приводит, имеет смысл защищаться. Однако в нашем случае все иначе: свидетельство дается очным образом; поэтому, как я могу отрицать его обвинения, если на любое мое отрицание у него есть опровержение?

Вывод: судиться ни с кем не имеет смысла, ибо твой обвинитель – не лжец! Что возможно – заметим мы, – конечно же, только в идеальном мире Торы. Следствие: наш раби Йеошуа живет в идеальном мире Торы.

Можете потренироваться на трактовках приведенного высказывания самостоятельно, а мы идем дальше.

Дальше написано самое удивительное. Диалог двух старейшин закончился, урок продолжается. Читаем Гемару: "Рабан Гамлиэль сидит и ведет урок, а раби Йеошуа стоит".

Так и написано – в настоящем времени, проверьте по оригиналу: один сидит лицом к залу и читает лекцию, люди в зале тоже сидят на длинных скамьях и ту лекцию слушают, а один человек, из первых рядов, седой и кроткий старец, обитающий в идеальном мире Торы, стоит согнувшись, лицом к лектору. Молча стоит, ничем не проявляя своего недовольства.

Всё как обычно. Кроме одного: люди должны сидеть – они и сидят; а староста академии не должен стоять – но он стоит!

Оказывается, наси, подняв его на ноги, не предложил сесть, после того как вопрос был исчерпан. В нашу эпоху совсем другие порядки: поднимаемся – когда хотим, садимся – когда никто не просит. Даже в ешивах, где контингент, извините, отличается некоторой консервативностью поведения. Но и в ешиве, если тебя попросил встать раввин (хотя во время урока все обычно разговаривают сидя), не надо дожидаться специального разрешения после окончания беседы.

Совсем не так было в те времена. Наси попросил подняться – ты встаешь, разрешил сесть – ты садишься. Но не без разрешения. Что и произошло в тот исторический день, когда решался вопрос о вечерней молитве. Всем дано было понять, что рабан Гамлиэль преднамеренно не сажает раби Йеошуа – чтобы научить повиновению и послушанию.

И это было настолько странно, что присутствующие возмутились…

Помните, что посоветовал великий мудрец Илель иностранцу, стоявшему на одной ноге? Он сказал, что если тебе неприятна боль, причиняемая тебе другими, то и ты постарайся не делать больно другим людям. В этом смысл Торы. Так вот, у нас, на нашем листе Гемары – все наоборот. Один из крупнейших еврейских учителей, рабан Гамлиэль, доставляет боль старейшему и умнейшему раби Йеошуа!

И что мы теперь – должны сидеть, слушать урок и не возражать? Понятно, что любое наше возражение – в предложенных обстоятельствах – моментально будет воспринято как бунт против авторитетов иудаизма и поведет за собой наше непременное изгнание из академии, а там и вовсе за пределы еврейской общины. Иди теперь, просись к римлянам на правах прозелита. Да знаете ли вы, кем являлись римские прозелиты на самом деле? Рабами они являлись, вот кем!

И все же не страх за свою судьбу и карьеру сдерживал людей – а нежелание участвовать в распрях и ссорах. На это и рассчитывал рабан Гамлиэль.

И тут вдруг выясняется, что такое происходит не впервые. Уже дважды стоял раби Йеошуа перед всеми во время урока рабана Гамлиэля – и присутствующие недовольно роптали. А теперь это случилось в третий раз. И люди не просто возроптали, а подняли бунт. По-еврейски, правда; а не как у других племен – бессмысленный и беспощадный. Написано в Гемаре: "Сказали: до каких пор он (рабан Гамлиэль) будет его (раби Йеошуа) обижать?" И постановили лишить его звания наси.

Господа, вы еще не устали? История, согласен, не из самых коротких, но она достаточно поучительна, чтобы с ней познакомиться до конца. К тому же в ней присутствует не просто дидактика, она, в некоторой степени, кардинальна – ибо проясняет, почему мы, евреи, именно такие, какими являемся. Что способствовало тому, чтобы сделать нас народом. Что нам помогло просуществовать две тысячи лет в непростом окружении после поджога Храма, разрушения Иерусалима, уничтожения еврейского государства, нашего расселения, изгнания и убийства. Почему нас убили – а мы живы. Почему?!

Ответ на этот вопрос дан буквально в последней фразе нашего эпизода, когда будет произнесено имя ученика, затеявшего весь переворот.

А пока продолжаем. Спросили мудрецы друг друга, после того как постановили, что рабану Гамлиэлю этот пост больше не подходит: "Кого изберем на пост наси?"

Стали перебирать кандидатуры. Написано, что сказали так: "Может, изберем раби Йеошуа? Нет, не годится, так как он – один из участников события".

Причину отказа сформулируем отдельно: нельзя ставить на руководящий пост человека, действия которого привели к смещению бывшего лидера. Таково еврейское правило. Почему? Ну, хотя бы потому, что страдания смещенного лица таким назначением только усилятся: мол, из-за этого человека меня свергли, его же на мое место и поставили! А еще потому так не поступают, чтобы не сказали люди: смотрите, он с самого начала пошел на конфронтацию с патроном, преследуя единственную цель – чтобы в конце концов занять его место.

Картинок из жизни сколько угодно. Заместитель босса, к примеру, пишет записку еще более высокому боссу с подробным изложением ошибок, допущенных низовым боссом; в результате лихо закрученной интриги низового снимают; наш заместитель садится в его кресло. Если бы такая схема сработала в мире "чистой Торы", то ее финал выглядел бы совсем иначе: можешь писать критические доносы наверх и пусть они будут внимательно проверены компетентными людьми, причем там все убедятся, что твоя критика верна и конструктивна, – но знай: ты никогда не получишь освободившееся место. По-моему, справедливо. Вы не находите?

Кандидатура раби Йеошуа по этому параметру не подошла. "Может, изберем раби Акиву?"

Вам, господа читатели, про раби Акиву рассказывать, надеюсь, не надо. Если исходить из критерия "слава, помноженная на мудрость", раби Акива явно входит в пятерку победителей еврейского рейтинг-листа за последние двадцать веков. О нем нельзя не знать. Про него стыдно ничего не слышать. Попробуйте спросить про него, кто он такой, – и вы уподобитесь человеку, который спрашивает у русских, чем знаменит Пушкин. (Славная все-таки нация – русские, у них на первом месте стоит поэт. В то время как у многих других народов – французов, монголов и разных американцев – первые позиции заняты императорами, ханами да президентами. Правда, "поэтических" народов тоже немало: список национальной гордости начинают поэтами, кроме русских, также немцы, англичане, венгры, поляки, грузины и много кто еще. Выходит, что русские, хоть и славны, но не уникальны. В то время как у одних лишь евреев, кажется, на всех местах в рейтингах стоят не поэты и не цари – а мудрецы. Любопытная, однако, характеристика для народа.)

Предложили: "Может, выберем раби Акиву?" Нет, тоже, к сожалению, не годится. Раби Акива – сын геров. У них нет заслуги отцов.

Кто такие геры, вы, конечно, тоже слышали. Так называют людей не еврейского происхождения, которые перешли в еврейство, приняв на себя соблюдение законов Торы. Еврейский народ принял Тору, когда вышел из Египта, – у горы Синай. А геры принимают – с давних времен и по нашу пору – каждый в индивидуальном порядке. Но так же искренне и навсегда.

Так вот, геры от урожденных евреев ничем не отличаются. Почти ничем, если не принимать в расчет нескольких второстепенных матримониальных правил.

Ну, а что такое "заслуги отцов"? Понятие сложное, но в первом приближении его можно объяснить почти буквально, как слышится: поступки человека помогают или мешают ему продвигаться по жизненному пути; теперь надо приплюсовать к собственным заслугам, которые безусловно помогают, еще и заслуги предков. Это как наследство: один составил капитал и передал его сыну, второй ничего не составил и ничего не передал. Надеюсь, не сложно выразил?

В рамках нашей агады это работает так: рабан Гамлиэль осерчает на преемника, занявшего его место. Так осерчает, что земля затрясется, вулканы проснутся, морской ураган домчит до центра пустыни. Кто ему сможет противостоять в подобном катаклизме? Только такой же, как он, не меньше. И раби Акива вроде бы ему не уступает. Ни в чем не уступает; кроме одного – в заслугах отцов. Не было у него предков, учивших Тору, не соблюдали они ее заповеди. Поэтому не выдержит раби Акива натиска рабана Гамлиэля. А мы должны найти того, кто выдержит. Есть у нас такой в академии города Явне или нет?

И я прямо-таки реально вижу, как головы всех присутствующих на том обсуждении повернулись в сторону раби Элазара бен Азарья, скромно сидящего на скамье у дальней стены. Вот кто нам подходит!

Точный текст таков. Сказали: "Может, утвердим раби Акиву? А вдруг он (рабан Гамлиэль) его накажет, ведь у того нет заслуг отцов! Тогда поставим раби Элазара бен Азарья. Потому что он мудрец, богат и – десятое поколение в роду Эзры".

Эзра был пророком и лидером еврейской диаспоры в Вавилоне, куда евреев переселили после разрушения Первого храма, на тот раз войсками Навуходоносора. Эзра вернул народ на родину и отстроил в Иерусалиме Второй храм.

Раби Элазар – десятое поколение от Эзры. И это не менее почетно, чем пятое поколение от Илеля, как у рабана Гамлиэля. Тут они сравнялись. В мудрости тоже – в этом сомнения не было. Что касается упоминания богатства, то и оно, несомненно, не было случайным. Еврейский руководитель, так считается издавна, должен быть лицом, не только экономически ни от кого не зависящим, но и имеющим возможность вести достойные переговоры со всеми властителями, коим придет в голову идея обложить евреев непосильными податями или затеять другие антисемитские пакости финансового характера.

Гемара поясняет слова мудрецов: "Он (раби Элазар) – мудрец: если спросят – всегда ответит. Богат: если надо поехать на переговоры с римским кесарем – поедет и выстоит. И он – десятое поколение после Эзры; так что есть у него заслуга отцов, и не может (рабан Гамлиэль) его наказать".

"Подошли к нему (мудрецы) и спросили: согласен ли господин стать главой академии? Сказал им: пойду, посоветуюсь с домочадцами".

И все поняли, что идет советоваться с женой. Внимание, сейчас Талмудом будет приведен интересный мини-диалог. Пока отметим, что не согласился сразу занять почетный пост, а пошел поговорить с супругой. Скажите честно, вы тоже так поступаете, когда вам предлагают пост руководителя еврейского народа?

Пошел на совет с женой. Сказала ему жена: "Может, и тебя переизберут?"

Другими словами: смотри, насколько тяжело быть лидером, – людям ничего не стоит переизбрать любого, сплошное расстройство; готов ли ты к печальному повороту событий в будущем, как это произошло сегодня с рабаном Гамлиэлем?

Сказал ей: "Бокал из дорогого стекла и на один день приятен, даже если завтра разобьется". Дескать, назначают на пост сегодня, стоит ли беспокоиться о будущем – что будет, то и будет.

Сказала ему: "Нет у тебя седины".

Слова Гемары: "В тот день раби Элазару исполнилось восемнадцать лет. (А вы что думали – все наши мудрецы обязательно седые старцы?) И случилось с ним чудо – поседела его борода".

Реплика в сторону: раби Элазару было восемнадцать лет. Удивительно, но представимо. А с кем он советовался? С женой, которой было тоже не больше восемнадцати! Что не в меньшей степени удивительно, но вряд ли представимо. Не просто мудрой была, а подстать своему супругу. О чем и приведено свидетельство в Гемаре.

Читаем дальше: "Потому и говорят (в "Пасхальной агаде"): сказал раби Элазар бен Азарья: вот, мне почти семьдесят лет…" На иврите слово "почти" выглядит "как будто": вот мне как будто 70 лет, словно 70. А на самом деле 18. Люди, читающие за пасхальном столом Агаду, так и полагают – что написано: вот, мне скоро 70 лет. В то время как там написано: вот, мне на вид все 70…

Скажите, кто теперь учит Гемару? В ешивах кое-где – да мы с вами в данную минуту, других нет. А "Пасхальную агаду" читают на Песах многие евреи, и не только в Израиле. Теперь оказывается, что ее не вчера сочинили. И уже в эпоху составления Талмуда, больше пятнадцати веков назад, "Агада на Песах" была так же популярна, как и сегодня. Чудеса! Где ж мы с вами жили, что ничего не знаем ни про Агаду, ни про Талмуд? Все поколения перед нами знали, а мы нет. Не обидно ли?

Итак, пошел раби Элазар бен Азарья посоветоваться с женой. И посоветовался. Можно сказать, на семейном совете они решили пост наси принять.

Написано: "В этот день (когда переизбрали наси) отменили охрану в дверях, позволили входить всем ученикам (которые желали учиться). Потому что (раньше) рабан Гамлиэль так объявлял: любой, кто внутри не такой как снаружи, не имеет права войти в академию".

Отменили охрану – значит, при рабане Гамлиэле там стояла охрана. От кого она охраняла? От учеников, которые "внутри не такие как снаружи". Не давала охрана им войти в академию, таким лицемерным ученикам. А проходили внутрь и учились только те, у которых что внутри, что снаружи – одинаково. Другими словами, учились не лицемеры. А те, что выдавали себя за праведников, но на самом деле таковыми не являлись, подступить к еврейским знаниям не могли. Не про них была наука. Не для них Тора!

Внимание. Вроде, мы начинаем нащупывать нерв всей проблемы. Тору на горе Синай получил весь народ, верно? Там не спрашивали – что у вас внутри, а что снаружи. Тора к соблюдению заповедей обязала всех евреев, не интересуясь – лицемер ты или не лицемер. Но учиться, оказывается, было дано не всем. Соблюдать – каждому, но не учиться. Тогда вопрос: как же соблюдать, если без учебы? А так и соблюдать – как раввин скажет: ты его спросишь, и он тебе четко укажет: то-то делай, а этого не смей. Ты, но не раввин.

Теперь же убрали прислужника у входа и разрешили входить всем: каждый может стать раввином, пусть только учится.

И еще одно попутное замечание: рабан Гамлиэль провозгласил критерий, по которому человек получал доступ к знаниям, только если внутри он был такой же, как снаружи. Но не написано, чтобы каждый был праведником – как внутри, так и снаружи. Быть "равновесным" внутри и снаружи можно и не в праведности, а в злодействе: что в мыслях своих – то и перед людьми, главное – ничего не скрывает, не притворяется, действует открыто; разве не об этом сказал рабан Гамлиэль? Ему важно – чтобы ученики не были притворщиками, ханжами.

Вы можете объяснить слова рабана Гамлиэля? Вот одна из моих попыток. Для человека, который плох и внутри и снаружи, еще не все потеряно. В нем осталось одно наиглавнейшее качество – он искренен, не притворяется, не выдает себя за другого. Когда под воздействием Торы он исправит свой внутренний мир, его поведение исправится само по себе, ибо оно вторично. Но если человек ведет себя, выдавая не за того, кем является на самом деле, с ним несравнимо сложнее: как его научить, если он живет в двух мирах – для себя в праведности, для других – в злодействе? Учителя даже не узнают, что там у него внутри происходит.

Так полагал рабан Гамлиэль. Но его коллеги, и в частности раби Йеошуа и новый наси раби Элазар, считали совсем по-другому. Учиться должны все! И Тора поможет любому исправиться, поскольку у любого есть, что исправлять. А если иначе, то как мы может требовать от людей безусловного выполнения указаний Торы и мудрецов?

Написано: "В тот день внесли в академию несколько скамеек (для новых учеников). Одни (комментаторы) сказали – 400 скамеек, другие – 700".

Вот тоже не простое место. Скажите, какое нам дело до того, сколько скамеек внесли в зал учения? Э, нет. Раз написано, что было два разных мнения, значит были и разные цели в этом действии – внесении скамеек в зал. На вопрос, какие могут быть цели, отвечаем: элементарно, Ватсон. Надо внести ровно столько, сколько не хватает для новых студентов. А есть и другое предложение: надо внести столько, чтобы хватило на будущее; пусть сегодня еще не все места будут заняты, завтра придут новые люди, зал наполнится, и не придется постоянно его переоборудовать. Вывод: учебный процесс надо подготовить таким образом, чтобы была возможность обучить весь народ. Весь, а не избранных.

Стоял во главе академии рабан Гамлиэль – и учились только избранные. Поднялся к руководству раби Элазар – и учиться стали все.

Рабан Гамлиэль выполнил труднейшую из задач: он укрепил авторитет мудрецов, объединил народ, выстроил механизм принятия решений. Теперь наступил новый этап: авторитарность постановлений должна уступить место демократизму исполнений. И для этого нужен был раби Элазар и 700 скамеек в зале.

А теперь очень тонкое место. Посмотрел рабан Гамлиэль на нововведения и испугался. Написано: "Ослаб духом и сказал: уж не способствовал ли я тому, что уменьшил Тору в Израиле?"

Страшное подозрение. Разве не трагедия, когда человек вдруг видит, что всё, что он делал раньше, привело не к тому, к чему он стремился? Закончилось не тем. Вся жизнь оказалась ошибкой!

Скажите честно: наше поколение не видало таких разбитых людей?

Не знаю, как в наше время, но рабану Гамлиэлю надо было показать, что прожил он жизнь не зря, и все, что успел к тому времени совершить, было необходимо еврейскому народу. Просто наступил новый этап, где требовались другие подходы, иная мудрость, новаторская тактика руководства, смена которого произошла по той простой причине, что старое руководство не сумело вовремя перестроиться, вдохновиться новыми идеями, приступить к решению совсем иных задач: не строить – а поддерживать, не создавать заново – а совершенствовать.

Рабана Гамлиэля надо было сначала утешить, а потом дать возможность перестроиться. Если, конечно, он сумеет перестроиться. Но сперва – утешить и поддержать. Читаем: "И было показано рабану Гамлиэлю во сне множество выкрашенных в белый цвет глиняных сосудов, полных черной земли". Прозрачный намек: тем самым давалось ему понять, что поступал он правильно. Много людей только кажутся светлыми и достойными, на самом деле внутри них спрятана такая темнота, что страшно смотреть. Так что в своем требовании к кандидатам в ученики рабан Гамлиэль был прав.

И если б на этом остановилась Гемара, было бы понятно: вот человек страдает после того, как его отвергли, а вот небо его утешает, тем самым намекая, что стоит на его стороне. Но нет! Гемара – уже от себя – добавляет: "Но не так было на самом деле, тот сон пришел лишь затем, чтобы успокоить и унять волнение". И зачем она это добавила? Затем, чтобы сообщить нам важное известие: снимайте и свергайте с постов, если сочтете нужным, – но не обижайте, свергая и снимая. Не причиняйте лишних волнений, не допускайте, чтобы человек страдал.

(Так, к слову сказать, действует классический еврейский суд. Приговаривая кого-то к наказанию, он требует, чтобы с осужденным обращались ровно по приговору, но, например, не оскорбляли. Ибо если, согласно приговору, он должен вернуть украденное, то надо с него взыскать, но не оскорблять. Ведь не было объявлено: взыскать и оскорбить, а только – взыскать…)

Вот мы и вернулись к тому, с чего начали: не обижайте людей! Безымянный ученик (вы о нем еще не забыли?) затеял темную игру, чтобы перессорить учителей, добился своего (зачинщик все еще стоит за ширмой, не выходя на свет, ждет, когда мы его изобличим). У него на поводу пошел рабан Гамлиэль, великий учитель, и обидел раби Йеошуа. (В то время как сказано: не обижай!) Теперь, смотрите, великий учитель сам страдает и мучается так, что ему требуется утешение.

В принципе, для решения детективных вопросов нашу историю можно закончить, данных вполне достаточно, чтобы ответить, кто тот ученик, что завертел весь механизм переизбрания рабана Гамлиэля.

Но Гемара на этом не останавливается. Она рассказывает, какие изменения произошли в коллегии, как раби Элазар вел заседания, к каким выводам пришли мудрецы по разным вопросам. Сказано, что и рабан Гамлиэль продолжал ежедневно являться в зал учения, выступал, спорил и смиренно принимал новые резолюции. А они подчас выносились на основе рассуждений раби Йеошуа, того самого, что трижды стоял во время уроков, когда не согласился с выводами рабана Гамлиэля.

"Сказал рабан Гамлиэль: если так, пойду и помирюсь с раби Йеошуа". Вот что еще осталось сделать – пойти и помириться. Разве не я его обидел? В то время как он выносит удивительно обоснованные и верные вердикты. Пойду и помирюсь.

"Когда пришел к нему, посмотрел на черные стены его дома и сказал: судя по стенам твоего дома, ты – угольщик. Сказал тот ему (ответил): горе поколению, которому ты – кормилец, раз не знаешь о страданиях мудрецов и чем они кормятся. Сказал ему (рабан Гамлиэль): обидел я тебя, прости меня. Смолчал раби Йеошуа (не захотел прощать). Сказал рабан Гамлиэль: прости из уважения к отцу. Только тогда тот его простил".

Обратите внимание, попросил простить "из уважения к отцу". Некоторые комментаторы считают, что под отцом тут надо понимать старого Илеля, родоначальника прославленной династии. Т.е., прости меня не из уважения ко мне – я, возможно, прощения не достоин, а из уважения ко всему моему роду праведников и признанных учителей. Другие комментаторы говорят, что имеется в виду отец рабана Гамлиэля, рабан Шимон, тот самый, который был наси еще в Иерусалиме. Так или иначе, человек понял, осознал и, склонив голову, попросил прощения.

Ну и что нам делать с этим прощением?

Простить – значит, поверить человеку, что он исправился, а раз исправился, то теперь наши репрессивные действия по отношению к нему надо отменить. Ибо цель у тех репрессий была одна – улучшить ситуацию, в которой мы оказались по его вине. Ситуация улучшена: наси был против того, чтобы впускать в дом учения всех желающих, – ныне мы впускаем всех, и он с нами согласен. А раз согласен, то надо его восстановить, поскольку учитель-то он, что ни говорите, первоклассный. Логично? Тогда возникает новая проблема: как прикажите восстановить? Сместить раби Элазара? Ох, как видно, не на ровном месте сомневалась юная жена раби Элазара.

Так или иначе, сначала надо было объявить в академии, что рабан Гамлиэль и раби Йеошуа помирились. Больше того – что раби Йеошуа простил рабана Гамлиэля за все унижения, которые от него претерпел. И так как примирение произошло в доме раби Йеошуа, надо было послать вестника в академию.

Среди мудрецов, присутствующих в тот момент в доме раби Йеошуа, оказался один владелец прачечной (на иврите применен мужской эквивалент слова "прачка"). Его-то и послали с сообщением. Пересказываю вам об этом только для того, чтобы указать: смотрите, сама Гемара считает нужным упомянуть профессию вестника. Зачем? Очевидно, для того чтобы никто не считал, будто мудрецы Торы живут на небесах, зарабатывая на жизнь исключительно "божьим промыслом". Или еще проще: чтобы не подумали, будто мудрецу зазорно зарабатывать на хлеб, торгуя углем или стирая белье.

И это не пустое замечание. Ибо сейчас увидим, что тут спрятан корень всей проблемы. Что важнее: учить Тору и надеяться на Творца, Который прокормит? Или учить Тору и зарабатывать на жизнь своими руками?

Пришел вестник к академии, и оказалось, что ее двери закрыты на засовы. Забаррикадировались раби Акива с товарищами. Потому что боялись, что примирение у двух старцев не получится и что рабан Гамлиэль решит силой вернуть себе звание наси. Полиции тогда у евреев не было, внутренних войск тоже, – вообще все государственные институты отсутствовали, потому что жили под полной оккупацией Рима. Внутренняя дисциплина этноса держалась исключительно на уважении к мудрецам и признанным знатокам Торы.

Но у наси слуги были – и, по всему видать, крепкие парни, которые могли прийти и навести свой порядок. А уж защитить своего патрона от врагов (бандитов и воров) они всегда были готовы. Так что понятно, почему закрылись от них раби Акива и его друзья-мудрецы.

Ничего не оставалось делать раби Йеошуа и рабану Гамлиэлю, как пойти самим и поговорить с мудрецами. А те, к тому времени уже прослышав о примирении, сидели и решали трудную задачу: как восстановить бывшего наси, не свергая нынешнего. И постановили учредить для них очередь: пусть один "княжит" одну неделю (вы не забыли, что слово наси означает "князь"?), а второй – следующую.

Правда, в этом еще нет полной справедливости: годами и опытом рабан Гамлиэль был повыше. Поэтому окончательно приняли такой порядок: рабан Гамлиэль правит академией, мудрецами и народом три недели каждый месяц, а юный раби Элазар – одну. И пусть дискуссии завершаются принятием решения того из них, кто в этот момент председательствует. И пусть субботний урок перед всеми читает он же. А остальные – включая соправителя – будут слушать, обсуждать и комментировать.

Вот и вся история.

Осталось сообщить имя ученика, который "заварил всю кашу". Так, кстати, в Гемаре и написано, в самых последних строках: "А имя того ученика было…" И дается имя. Но мы, прежде чего его прочесть, спросим: почему только в конце открылась тайна? Почему было не сказать – открыто и честно – с самых первых слов всего эпизода: "Вот история про такого-то, сына такого-то"?

Есть несколько объяснений. Одно из них звучит так. Он не назван в начале, поскольку, что ни говорите, его действия чистыми назвать никак нельзя: пришел с доносом, перессорил всех и вся. Некрасиво вел себя на том историческом заседании, когда в итоге раби Йеошуа остался стоять перед всеми, как провинившийся школьник. Так не поступают. И, только после того как все закончилось полным благополучием, он приобретает свое имя, т.е. мы узнаем, кто скрывался под маской анонима. И сделано это с педагогической целью – дабы не связывали имя мудреца со скандалом, которому он сам же и способствовал.

Хорошее объяснение? Воля ваша, но присутствует в нем некоторая недоговоренность. Провел он операцию, основательно все продумав и заранее все предвидя. Малейшие детали просчитал до последнего шага. Сыграл безукоризненно, нигде ни на йоту не ошибся. С самого начала был настолько отлично знаком со всеми участниками драмы, с их характерами и линиями поведения, что каждому выдал роль, пригодную только ему, в которой никто не отступил от режиссерского плана. Но зачем? Какая глобальная цель им преследовалась?

Да ведь мы об этом уже сказали несколько раз. При рабане Гамлиэле в ученики академии (а других учебных заведений не было) принимали лишь самых достойных. В то время как учиться надо всем! По крайней мере, именно на этом настаивает сама Тора: "Учите законы и соблюдайте их". Что нужно было сделать, чтобы открыли двери ешивы? Правильно, надо было снять с поста рабана Гамлиэля. Что для этого надо было совершить? Правильно, спровоцировать "гнев народа" по самой заурядной схеме: уже два раза наси обижал одного из самых почетных старцев, и страсти учеников еле сдерживались. Пусть обидит в третий раз – и не избежать "внутреннего переворота". Но как спровоцировать? Очень просто – "настучать".

Плохой прием, очень плохой. Никогда у евреев никакая высокая цель не оправдывала низкое поведение. А что может быть ниже доноса и провокации?

Но тут даже не о высокой цели шел разговор. А о спасении нации. Если сядете учить Тору – останетесь евреями; не будете учить – превратитесь в обычных римских рабов. И второй раз египетское чудо, когда вы вышли на свободу в сопровождении небывалых знамений, руководимые пророком Моше, с вами не произойдет.

Что касается недостойных приемов – то рабан Гамлиэль сам мог отвергнуть тот донос, с негодованием от него отвернувшись, а не подпускать близко к сердцу, беспокоясь о своем авторитете и статусе. Другими словами, имел возможность не идти в русле сочиненного для него сценария. А раз пошел, то сам выбрал свою участь. Уж что-что, а свободой выбора обладает каждый из нас, верно? И глава мудрецов в первую очередь.

Нам с вами так поступать запрещено. Потому что мы не можем предвидеть все последствия: плохое поведение всегда приведет к бесславному результату. Нужно быть гением или даже пророком, чтобы знать, чем все закончится. И надо быть полным праведником, чтобы поставить перед собой достойную цель – спасти весь народ.

Теперь настало время назвать имя праведника и гения. Или, в согласии с первой нашей версией, – имя главного зачинщика, инспиратора и вдохновителя.

Вот оно – раби Шимон бен Йохай.

Один из самых популярных героев еврейских сказаний. Тогда он был еще молод, недавно пришел в ешиву вслед за своими учителями – раби Акивой и раби Тарфоном.

Самый вдохновенный из всех, самый неспокойный и деятельный.

Недаром ему приписывают авторство великой книги кабалистов всех времен – "Зоара". Он знал всю Тору – и открытую ее часть, и ту область, которая считается закрытой для непосвященных. Он жаждал знаний и обладал ими в полной мере. Он был пропитан Торой и страстно хотел, чтобы все евреи учились, как он сам, как его выдающиеся учителя и сподвижники.

Про него рассказываются удивительные легенды. Согласно одной из них, раби Шимон скрывался со своим сыном от римских властей в удаленной пещере, где ни на секунду не отвлекался от занятий.

Двенадцать лет просидели оба вдали от людей. А когда было объявлено, что приговор отменен, поднялись наружу, пошли по дороге, увидали, что евреи заняты хозяйственными делами, – и так расстроились, что начали жечь все живое огнем, который исходил из их глаз. (Так им было не по сердцу совмещение высокого учения с обыденной деятельностью.) Раздался голос с неба: "Вы хотите уничтожить Мой мир? Возвращайтесь обратно".

Снова вернулись в пещеру, пробыли в ней еще один год – и снова выбрались к свету. Пошли – и уже ничего не сжигали, потому что поняли, что могут евреи жить в Торе и не оставляя обычных занятий по обработке земли, строительству домов и городов, не отрываясь от ткачества и выпечки хлеба.

Но это уже в зрелые годы раби Шимона. А наша история с ссорой между рабаном Гамлиэлем и раби Йеошуа произошла, когда раби Шимон был одним из самых юных в академии. Правда, и тогда он уже знал, чего добиваться. И добился!

Сделал так, что все поколения евреев после него учились на самом высоком уровне. На уровне академиков! Ибо посудите сами: у всех народов есть свои мыслители, которые составляют удивительной мудрости трактаты. И кто те трактаты читает? Только сами авторы да их немногочисленные соратники, элита нации, члены ареопага старейшин. Но не простые люди, которые как были далеки от всей этой учености, так и будут далекими от нее во все времени и эпохи – пока живо то племя и тот род, пока не растворились они в пришельцах и завоевателях.

Но не так у евреев. (И если вы считаете, что я пою панегирики своему народу, то полностью с вами согласен: пою – поскольку есть у меня на то основания.) У евреев во все времена любой самый простой пекарь или ремесленник, дровосек или извозчик мог взять со своей книжной полки любой из двадцати огромных томов Талмуда, раскрыть его и читать тут же с листа, вникая сходу во все тончайшие рассуждения, во все переливы и оттенки мысли, во все детали захватывающих диалогов, которые велись много веков назад между самыми мудрыми из мудрых. И не просто читать и понимать – но даже возражать. Ибо все открыто для полемики, все готово к тому, чтобы и ты, сегодняшний читатель старинных дебатов, мог хотя бы устно дополнить и интерпретировать, приведя свои соображения по поводу прочитанного.

Недаром, комментариями к основному тексту Гемары, который обычно расположен в центре страницы, заполнены все поля по бокам и снизу; посмотрите – мельчайшие буквы, море сокращений, ссылки и переводы терминов с арамейского на иврит. Да и весь фолиант – после Гемары – это сотни листов с трактовкой, пояснениями, толкованием.

Сколько поколений трудилось, какое множество людей внесло свою лепту – чтобы ты понял и усвоил. А по большому счету – чтобы ты принял участие в заседаниях одной с ними "ученой коллегии", заняв свое место в учебном зале академии города Явне. Не для того ли там расставлены семьсот скамеек?

Вот о чем рассказывает приведенная Талмудом агада. Иди и учись…

(Однажды этот текст был опубликован в приложении "Окна" к газете "Вести", но с тех пор много воды утекло, а большинство тех читателей, по-видимому, уехали в Канаду. По крайней мере, отзывов я ни разу не слышал. Делаю вторую попытку.)

[1] Речь идет именно о художественном пересказе, а не о специальной литературе справочного или просветительского характера.

Теги: Талмуд