Ни хлеб, ни папиросу

Все уже привыкли к его суетливым движениям. Даже не суетливым, а взволнованным, испуганным, как будто кто-то за ним гонится. Как будто, между нами, кто-то будет гнаться за стариком посреди молитвы в благополучном бруклинском районе.

И всегда одно и то же: как подходили в молитве к Благословению коэнов, так пожилой мистер Джейкоб суетливо хватал свою тросточку, резко, насколько позволял возраст, вставал и, прихрамывая, шел к выходу.

Что он там делал дальше, никто не интересовался, как и его странным поведением, тем более что через пять минут после своего бегства он возвращался и, как ни в чем не бывало, присоединялся с извиняющейся улыбкой к тем, кого невольно потревожил своими передвижениями. И дальше молитва текла без каких бы то ни было происшествий.

Пока не прошёл в синагогу новый раввин, которому стало интересно, чего пугается старый Джейкоб и от чего он бежит, когда молитва неторопливым шагом подбирается к Благословению коаним…

— Это было очень давно, — старый Джейкоб прикрыл глаза. Слова падали, как тяжелые капли в пустой комнате, и звук отражался от стен, пугался сам себя и метался в тенях сумерек…

— У меня был друг — Биньямин, нам было по шестнадцать, и мы были из одного города, небольшого городка, а потом попали вместе в один лагерь. Наша семья была более ассимилированная, чем семья Биньямина, но там, в лагере… там в лагере… это невозможно объяснить… если ты только мог сделать что-то, что отличает тебя от собаки, отличает тебя от животного, в которого эти злодеи хотели нас превратить, и если ты мог сделать что-то — это уже была победа… маленькая победа, победа духа над плотью…

Однажды нас послали разбирать дорогу за стенами лагеря. Там можно было подобрать картофелину или найти окурки — это была большая удача. Кажется, Биньяимну крупно повезло: он нашел пару картофелин и какой-то обломок свечи.

Я думал, он сразу обменяет свечку на еду, но он хранил ее, прятал, и не только от крыс, но и от людей. Не знаю, кто там был злее…

А когда наступила Ханука, я понял, для чего ему огарок свечи.

Когда наступила Ханука и все уже легли и затихли, он зажег свечу, огарок… Откуда у него были спички? Выменял на картофелины…

Мы так радовались этой свечке, сколько могли — пока она догорала. Но нам не повезло.

— Кто зажег свечу? — спросил охранник.

Мы молчали.

— Кто зажег?!! — рявкнул он. — Или всех перестреляю.

Биньямин сделал шаг вперед.

Охранник ткнул пистолетом ему в лоб.

Потом опустил пистолет:

— Твое последнее желание.

— Мое последнее желание… — прошептал Биньямин.

— Да!! И быстрее!!!

— Я… хочу… благословить… моих… друзей...

— Что?

— Я хочу… благословить моих друзей… Я — коэн… и могу благословлять.

Мы сгрудились вокруг Биньямина. Он поднял руки, как это делают коэны в синагоге… Уже потом, после войны я увидел, что так делают.

И Биньямин, наверное, так делал — до войны, и его отец, и его дед, и дед его деда. В лагере перед нацистом у них в семье еще никто не благословлял евреев, Биньямин стал первым. И последним — в их роду…

— Да благословит тебя Б-г и сохранит…. Да откроет Свой Лик тебе и явит тебе мир…

После этого Биньямина вывели из барака, прозвучала автоматная очередь…

После освобождения я попал в Америку. Моя семья и так была, как я уже сказал, ассимилированная, в синагогу я и до войны не ходил, ни о каких заповедях не слышал и слабо представлял, что они существуют.

В годовщину его смерти я хотел почтить его память, зашел в синагогу. Но когда дошла очередь до Благословения коэнов, у меня из горла вырвался такой крик, меня так трясло от рыданий… Я не мог удержаться на ногах. У меня не было слез, это была истерика без слез, наверное, меня вынесли, даже не помню…

Я вел обычный светский образ жизни, но… каждый раз, когда я хотел сделать что-то, что, как подозревал, евреи не делают… передо мной возникало лицо моего товарища по бараку и его последнее… желание...

С тех пор я выхожу всегда, когда молитва подходит к этому месту — Благословению.

Не могу этого выдержать. Не могу это слушать. Даже вслух произнести...

Все в этой синагоге уже привыкли ко мне. И вы тоже привыкнете…

Но есть вещи, к которым, хотя мне уже далеко за девяносто, не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть к тому, что парнишка, которому было только шестнадцать, хотел перед смертью… не кусок хлеба… не папиросу. Нет… сказать несколько слов, несколько слов, заповеданных Б-гом, своим братьям… — тем, кто останется в живых…

на основе реального случая

Теги: Катастрофа, История из жизни