Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
Этот текст уже вывешивался мной в разных местах –
как бумажных, так и не очень.
Но откликов читателей на него я почти не видел.
Разговор о Торе. Начнем его с "раввинской истории".
В 1838 году доставили в Санкт-Петербург из недалеких западных губерний – в кандалах, на жандармских дрожках, – раби Давида Лурье.
Ныне об этом мудреце можно прочесть в любой достаточно полной еврейской энциклопедии (лучше на иврите): авторитетный исследователь Торы, автор множества ценных комментариев; прослыл праведником и мудрецом еще задолго до ареста.
Не удивительно, как оживились столичные салоны: "Главного ребе привезли, жидовский декабрист, вы уже ходили смотреть?"
Рассказывали, что в рукописях уличенного в измене государственного преступника были обнаружены призывы к свержению царствующей династии, а также прочая крамола, распространяемая меж ешиботников под видом талмудических знаний.
"Раввин-то оказался дружком Бестужева-Рюмина! – возмущались петербуржцы. – Вы слышали о таком ужасе?!" И, конечно же, все ожидали его скорого повешения.
Нигде не написано, чем ребе был занят в темнице. Должно быть, день и ночь расхаживал по узкой камере с высокими гулкими стенами и твердил про себя, на память, страницы Талмуда, чтобы в который раз задать вопросы вековой давности и найти на них новые ответы, теперь уже окончательно все разъясняющие. Ах, как хорошо думается в сумрачной тишине Алексеевского равелина!
Через несколько месяцев дело было переслано в Имперскую судебную коллегию (или Высочайшую инспекцию судебных надзирателей, еврейские хроники точного названия департамента не приводят) – для утверждения обоснованности обвинений против раввина из Старого Быхова, что в Могилевской губернии. И, хотя до окончания следствия было далеко, но таков был порядок: судьи, собравшись на предварительное слушание, должны задать свои вопросы, чтобы не дать дознанию увлечься бесплодными фантазиями.
А уже вечером после первого заседания пошла гулять по гостиным удивительная про того раввина история. Выглядело это примерно так.
Странное дело, господа (салонный рассказ, конечно, ведется, на французском). Только мы обменялись с арестованным положенными по протоколу репликами – откуда родом, какого имени и звания, – по-русски, заметьте, спросили, опасаясь, что он и этим-то языком толком не владеет, впрочем на поверку оказался приличным знатоком, – как тут же решили обсудить тактику ведения беседы: мол, надо бы задать такой-то вопрос, дабы он, не догадываясь, чего мы от него добиваемся, ответил нам так-то и так-то… ну и так далее. И едва, представьте себе, произнесли мы между собой пару фраз, как он почему-то поднялся с места, словно надо ему срочно выйти, да жандармы за плечи его тянут книзу, он садится, а в лице какое-то беспокойство. И тут – мы глазам не поверили – берет и, натурально, двумя руками закрывает себе уши. Председатель спрашивает, тихо и все еще по-французски, что случилось, монсеньер, а он руки опускает и, не отводя взгляда, отвечает – на том же языке! – что понимает нас и, если мы хотим поговорить конфиденциально, то надо или вывести его в коридор, или самим перейти на другую речь. Однако на немецкую тоже не следует, поскольку и с нею он знаком…
Вот и вся "раввинская история", которую мы хотели вам рассказать. Сидит человек перед судьями, которые ищут способы его обвинить, – ему бы притвориться, что он их не понимает, и построить свою защиту на основе полученных таким хитрым путем знаний, а он открыто предупреждает: извините, господа, но я знаю ваш язык, а поэтому меняйте код общения!
В книгах о жизни раби Давида Лурье написано, что члены судейской коллегии так удивились его поведению, что решили досконально изучить обвинение против этого благородного человека.
Обнаружилось, что листочки с подрывными речами были подкинуты в его личный архив недругами. Дело закрыли, приказ об освобождении был подписан рукой самого Николая Первого.
Так, прославленный раввин, не отсидев в крепости и пяти месяцев, что по тем временам выглядело как скоротечное следствие, был выпущен на свободу.
После чего вернулся к себе в Быхов, где его восторженно встретили все три тысячи местного еврейского населения, а нееврейского там практически отроду не наблюдалось. И дал на радостях – во славу Творца – обещание за сорок дней четыре раза повторить весь курс Талмуда. А в том курсе, надо сказать, двадцать неподъемных томов! И повторил, и своих комментариев после этого много написал, хотя и скончался не достигнув седой старости, прожив после Алексеевского равелина еще 17 лет, полных учебы и преподавания…
** **
Хорошее начало для разговора о Торе, вы не находите?
Написано в ней, как подослала Ривка своего сына Яакова к Ицхаку, его отцу. И напутствовала при этом: войди, дескать, в шатер отца, выдав себя за Эсава, твоего брата, и получи отцовское благословение, которое тот уготовил не тебе, да ведь Эсав его не заслуживает, а тебе оно очень даже пригодится. (Мы дали вольный пересказ, прочтите сами – 27‑я глава книги Берешит; эпизод крошечный, чтение трудов не составит.)
И отвечает на это Яаков (сейчас пойдет точная цитата): "Эсав – волосат, а я – человек с гладкой кожей. Вдруг случится, что ощупает меня мой отец, – и тогда предстану в его глазах обманщиком, так что будет мне проклятие, а не благословение".
Смотрите, как сказал. "Предстану в его глазах обманщиком". Яаков, тот самый, кого мы называем своим праотцем, ибо его потомки – и есть еврейский народ, не хотел выглядеть обманщиком. Ни в чьих глазах. Ни с благими целями, ни с ничтожными. Поскольку пуще всего стремился в своих мыслях, словах и поступках – к правде. Он так и вошел в нашу национальную историю – как человек правды, иш эмэт!
Про Авраама, старейшего из евреев, родоначальника святой семьи, говорили: человек милосердия. Про его сына Ицхака – человек доблести, силы, настойчивости. Оба качества – и способность к милосердию, и умение не согнуться, преодолеть, выжить – оказались необходимыми для еврейского народа. Как и стремление к правде во всем и всегда, при любых обстоятельствах.
Притвориться, выдать себя за другого, обернуться не тем, кем ты являешься на самом деле, – вещь постыдная. Так нам говорит Тора. И все поколения нашего народа учились на этом примере.
Другое дело, что Ривка нашла, что сказать протестующему сыну. Она-де пророчица и своим пророческим даром видит, что на этот раз Всевышний не будет против обмана, при помощи которого они получат благословение, предназначенное народу Яакова, а не народу Эсава.
Мать сама повязала на руки сыну две овечьи шкурки, чтобы и на ощупь он выглядел, как брат, и втолкнула к полуслепому отцу: ну же, входи!
Так был разыгран первый в истории спектакль. Драматург, постановщик и художник по костюмам – Ривка, наша праматерь; актер – Яаков, наш праотец; в зале – Ицхак, муж режиссера и отец исполнителя. Пьесу тут же повторили на бис (правда, уже вторым составом).
Из текста следует, что, не будь давления со стороны Ривки, Яаков ни за что не пошел бы на обман. Ибо переодеться – это обмануть. Ибо скрыть себя, свои мысли, намерения – это и есть ложь. А от лжи держись подальше! (Ну, кроме искусства. Там особые законы. Впрочем, и в искусстве случается своя, "искусственная" ложь. О чем и кричал в полный голос Станиславский, используя терминологию веры и безверия.)
"От лжи держись подальше". Это – точная цитата из этического трактата "Авот". Или еще точнее: от неправды удались.
Смотрите, любопытная грамматика: от убийства не удаляйся; сказано просто – не убивай. То же самое про все остальные заповеди. И лишь от обмана – удались, не стой даже рядом. Ибо, вроде бы, безвредное дело – стоять рядом; пусть кто-то другой притворяется и ломает комедию – я тут не при чем. Но оказывается, при чем: неправда, даже чужая, коли не остерегся, и на тебя накинет свою порочную тень. Так как грех совершается не только тем, кто обманывает, но и тем, кто потворствует, слушает, не спешит тот обман раскрыть, дает ему утвердиться.
Потому и говорят верующие иудеи в конце трижды произносимой за день молитвы: "Убереги (останови) мой язык от зла и мои уста – от ложных речей". Не от чужого обмана помоги мне уберечься, здесь я как-нибудь сам справлюсь, а от своего. Ведь вред, наносимый себе своими же лживыми речами, куда страшней и неисправимей вреда, нанесенного мне чужими притворщиками.
Впрочем, и здесь, в этом правиле, нельзя без исключений. Поскольку бывают ситуации, когда по-другому не выживешь.
Например, приехали мы с вами, стародавние израильтяне, в гости к друзьям в Москву. А те возьми да пригласи нас на громкую премьеру, какой-то потрясающий мюзикл, куда не сходить просто невозможно! Называется "Северо-Запад", весь культурный бомонд уже побывал. Понятно, что мы идем, почему не пойди?
И вот такая неприятная история – еще и половину программы не сплясали и не спели, как вдруг врываются в зал, ползут через сцену, как черная саранча, какие-то истерично кричащие люди с автоматами, стреляют, грозят гранатами и связками бомб.
Потом через час бандиты начинают нас, заложников, переписывать. Поставили в очередь и спрашивают зачем-то про национальность и гражданство. А у нас – вы не забыли? – израильский паспорт в кармане! Да они нас тут же, кликуши, расстреляют в партере.
Что делать? Выбросить в урну? А вдруг обнаружат, в нем же наша фотография! Выкинуть в окно? Моментально в новостях передадут, что найден паспорт израильтянина, хозяин, скорее всего, уже пущен в расход. Они же, эти моджахеды чертовы, не отрываясь слушают, что о них вещают по радио.
А может, наоборот, надо сказать, что мы не из России? Мол, воюют они с русскими, ну так вот – мы к вашей войне никак не причастны. Нет, не годится: эти сумасшедшие фундаменталисты, скорее всего, как раз израильтян первыми и постреляют, не про нас будь сказано.
Тем временем очередь приближается. Что будем говорить?
Выбора, на самом деле, нет. Нам не надо повторять подвиг раввина Лурье. Соврем, не краснея, – у нас не заржавеет.
Сама Тора велит: в подобных случаях прикинься кем угодно, но не иди на самоубийство. Ибо от твоей лжи никому не будет вреда. А только польза – поскольку спасешься. (Вот если от твоего вранья кому-то будет плохо – тогда, и вправду, задача трудно решаемая. Не в смысле неизвестности решения, а в смысле трудности исполнения: когда чужая жизнь поставлена на кон, свою спасать ложью запрещено!)
В нашем гипотетическом примере, при посещении Театрального центра в Москве, не о чем спорить. Потому и просим в молитве: не дай случиться такой ситуации, когда придется соврать. Но есть, оказывается, промежуточные состояния, пограничные области, где не все так ясно.
Например, мудрецы Талмуда серьезно обсуждают вопрос: можно ли хвалить чужую покупку, когда не вооруженным глазом видно, что она никуда не годится?
Представьте себе, были такие учителя, которые подобную похвалу, хотя и трудно назвать ее правдой, извинили и поддержали. По той простой причине, что, раз покупка куплена, значит эта вещь нравится покупателю. А раз так, то субъективная истина на его стороне.
То же самое можно сказать и о чужой невесте: можно поздравить своего приятеля с необычайно удачной женитьбой, раз ему досталась такая красивая (хозяйственная, умная и пр.) девушка. Хотя, между нами, давно мы не встречали такой, как бы это выразиться помягче, на редкость не самой очаровательной особы (и не самой хозяйственной и т.д. и т.д.). Почему так можно поступить? Потому что здесь нет никакого лицемерия. Раз он ее выбрал, значит она ему кажется самой-самой. А это и есть правда.
Много тем поднимает Тора. И все они имеют самый конкретный характер, касающийся нас, тех людей, к которым она обращена. Каждая ее фраза обращена к нам лично, каждый ее стих. Потому что, если не к нам, то кому она нужна?
Вот так ее и следует читать!
А все остальные прочтения – для клуба любителей философии или членов исторического кружка. Или, если хотите, салона ценителей древней поэзии, чем не досуг?
Впрочем, поэзия полновесно "обитает" в Торе не меньше других жанров. Например, чем не стихи – "И вот она, Леа"! Это про Яакова, воспылавшего любовью к Рахели и семь лет за нее отработавшего. Проснулся утром после свадьбы – "вот она, Леа!" И рифму можно подобрать, и трагедия налицо, и очищение через катарсис.
Не Рахель, заметьте, а Леа, ее сестра. Но, почему с ним так жестоко и неправедно поступили и что из этого мы можем извлечь, какую истину, чтобы пригодилась в нашей жизни, – об этом отдельный разговор. А сегодня у нас – про рава Давида Лурье, который не хотел выглядеть обманщиком даже себе во вред… Тоже ведь стихи, если по большому счету…
