Ворчливость или дальнейшие приключения Рабиновича

Последняя из семи привычек (или черт характера), которые являются глaвными возбудителями лашон ара, это нирганут--ворчливость.  Понятие нирганут настолько тесно связано с лашон ара, что глагол "лираген" (ворчать, ныть, жаловаться) иногда используется в качестве синонима лашон ара (см. Раши, Дварим 1:27).  Причину такой тесной связи между ворчливостью и лашон ара понять нетрудно.  Лашон ара,  это (цитируя р. Йона, Шаарей Тшува, раздел 3, пар. 216)   "избраниe обвинить другого и приговорить его, и злорадствовать над его бедой", а это и есть ворчание.  Ворчун всегда и везде видит только злой умысел и недостатки, иногда настоящие , а иногда вымышленные.  Это свойство в некоторой мере присуще всему еврейскому народу (см. Раши к Дварим, 1:12).  Мне кажется, что в определенных дозах критичность а также чувство постоянного неудовлетворения необходимы для совершенствования мира и самого себя.  Трудно нам было бы что-изменить, если мы всегда были довольны собой и положением дел вокруг.  Но, когда эти качества переходят нужные рамки, человек превращается в ворчуна. 

"Наша" ворчливость

Как известно, "нашего человека" видно за версту, даже после многих лет пребывания в Израиле или в Америке.  Обычно, по серьезному, сердитому, озабоченному выражению лица.  Р. Кушнир, в одной из своих лекций, очень хорошо определил это настроение--"недодали".  Действительно, "там" жизнь была сплошная борьба, а по приезду в свободный мир, мы неожиданно поняли, что даже то, что там доставалось было крохами.  А ведь приехав нужно было опять бороться.  Короче говоря, жизнь была несладкая, а как известно "собака бывает кусачей только от жизни собачей".  Вот поэтому один из моих учителей Торы (американец) очень точно описал (на идиш) эмигрантов из Союза--"битере менчен"--горькие люди.

Но не все так мрачно, обжились мы, обзавелись недостающим и недоданным, сердце потеряло свою горечь и стало доступным для Торы и..... опять оказалось, что недодали или, что еще хуже, сами недобрали.  А это выливается в горечь, обиду и некое озлобление, которое представляет все в черном цвете и ведет к лашон ара.  Как положено, приведем пример(ы) такого поведения.

О том как Рабинович путешествовал по миру не выезжая из Н-ска

Рабинович, потерпев ряд политических неудач (https://toldot.com/blogs/leib/leib_431.html) и разругавшись с друзьями по синагоге, решил поискать себе новое место.  Тем более, решил он, что мы все равно ничего в настоящей еврейской жизне не понимаем, так что чего удивляться, что я не уживаюсь с этими болванами.

Сначала решил Рабинович пойти к хасидам.  Хасиды народ теплый,-- думал он, топая к Бейт Мидраш Хасидим в пятницу вечером и страдая от хамсина.  В синагоге, через несколько минут, Рабинович начинает испытывать странное, давно забытое после 13 лет в Израиле, чувство.  Холодно,--догадался Рабинович.  Судорожно озираясь по сторонам в попытках найти источник обдувающего его холодного воздуха, Рабинович замечает, что хасидам совсем неплохо и даже уютно.  Информация к размышлению,--подумал Рабинович.  Но пока размышлять было некогда, у Рабиновича от холода зуб на зуб не попадал. 

Наконец-то, через 15 минут, Рабинович нашел себе место, где не очень дуло и прислушался к речи на идише, которую в тот момент произносил рав (или ребе?).  Рабинович речь кое-как понимал, благодаря своему закарпатскому дедушке.  Рав (или ребе?) рассказывал какую-то хасидскую майсе (притчу), в которой Рабинович очень быстро запутался, и, чтобы скоротать время, стал размышлять, почему ему было холодно, а хасидам нет. 

 Вдруг его осенило,--они же в меховых шапках, толстых чулках и халатах, конeчно им не холодно.  Ну хорошо, а причем здесь я?  Аa, это потому что им чужаки не нужны, вот они нарочно такой холод и сделали!

 В конце молитвы, хасиды затянули какую-ту длинную мелодию, но Рабинович уже не выдержал и выбежал на улицу.  Не нравятся мне эти австро-венгры,--думал он, греясь на улице,--в современном Израиле живем, а не в Закарпатье при императорe Франц-Йосифе.

Утром Рабинович идет с соседом-мароканцем в его синагогу.  Куда я попал--думает Рабинович через час.-- Кондиционера вообще нет, с меня пот струится, а им все равно, они меня прожарить решили.  Естественно, у них там до кондиционеров и прочей техники еще не дошли, а ихние арабы только что с пальмы слезли, так что им эта жара нипочем.  Да, и чего они арабские песни все время поют?
В конце-концов Рабинович по ошибке называет одного из мароканцев Махмудом (вместо Махлуфа), и понимает, что ему как "образованному русскому человеку" там не место.

На минху решил пойти Рабинович в колель аврейхим Шаарей Тора (https://toldot.com/blogs/leib/leib_277.html).  У литваков все на высоком интеллектуальном уровне,-- думал он,--и температура будет нормальная.
Однако и там Рабиновичу не понравилось.  Что это за место,--подумал он, зайдя в синагогу.--Никакой эстетики. Как будто кто-то играл в конструктор и сляпал бетоннную коробку.  И внутри как-то все безвкусно и немножко убого.  Им нужно немного больше денег подзаработать, нельзя все время жить в облаках. 
На Рабиновича в кепке внимание никто не обратил (хотя немного покосились), и он уселся послушать лекцию по недельной главе.  К его удивлению, лекция по недельной главе оказалась длинным и запутанным объяснением очень абстрактной талмудической темы, в которой Рабинович ровным счетом ничего не понял.  После урока все быстро помолились и ушли.  На Рабиновича никто внимание не обратил, кроме рава синагоги, который сказал ему "Гут Шабес".   Не приду больше сюда,--решил Рабинович,--все как-то сухо  и они меня из-за моей кепки нарочно игнорируют. 

На утро Рабинович идет молиться в синагогу Шавей Цион ( (https://toldot.com/blogs/leib/leib_277.html).  Войдя в туда он замечает большое количество вооруженных людей, некоторых в военной форме.  Народ в основном одет в рубашки навыпуск, длинные пейсы и сандалии.  Милитаризм,--думает Рабинович, косясь с опаской на автомат стоящий рядом.-- Какое отношение имеет оружие к Торе? Почему все при пушках ходят? 

Молитва идет довольно долго, все время поют какие-то странные мелодии , которые Рабиновичу напоминают студенческое бренчание вокруг костра или рок-н-ролл.  Не понимаю, зачем нужно так долго молится и петь,--говорит Рабинович.  После молитвы, заметив нового человека, его окружают несколько молодых людей и расспрашивают его о том, кто он такой, где он живет, чем он занимается и т.д.  Его тут же приглашают на Шабат и концерт еврейской песни.  Один из молодых людей называет его "ахи" (мой брат).  Тамбовский волк тебе брат,--думает Рабинович, в то время как автомат его нового знакомого хлопает его по ногам в такт с хлопками его владельца по спине Рабиновича,--что за панибратство, мы с тобой на брудершафт вроде бы не пили.
   
 

На следующий день Рабинович, немного расстроившись, думает куда еще ему податься.  Тут он вспоминает, что когда он был габай цдака (собирал деньги на цдаку), то все время слышал об одной синагоге, где люди давали большие пожертвования.  Может быть я туда пойду, --думает он,--народ там очевидно добрый.  Рабинович наводит справки и понимает, что дo этой синагоги нужно будет идти минут 30 пешком.   Ну ничего,--думает он,--тем больше будет награды. 

Через 30 минут Рабинович пыхтя подходит к синагоге.  Синагога издалека поражает Рабиновича своим великолепием.  Это я удачно зашел,--думает Рабинович.  Подойдя поближе, он замечает, что вокруг синагоги запаркованы новые и новейшие машины, а сама синагога наполнена мужчинами в элегантных костюмах и женщинами одетыми по последней моде.  Оказывается, все они приехали на брит-милу сына рава синагоги.  Трапеза в честь брит-милы тоже устроена роскошно. 

Рабинович чувствует себя бедным родственником. Ему нужно возвращаться домой, но стыдно, стыдно ехать домой на автобусe.  Да и поговорить ни с кем не получилось, все вокруг говорят на французcком, английском и на иврите настолько литературном, что Рабинович его еле понимает.

Да, здесь йошвим тов (хорошо устроились). Сколько денег они вбухали в гашмиют (материализм),-- негодует он.--Как так можно?  Разве так служат Всевышнему? И не стыдно им перед нами, небогатыми, нас так унижать?  Нет, моей ноги здесь больше не будет (ну, за исключением собирания денег на цдаку), по крайней мере пока не куплю машину.

У Рабиновича остается последний вариант--новая синагога, которая недавно открылась недалеко от его дома.  Рабинович о ней ничего не знает, но решает рискнуть.  К его разoчарованию, в синагоге одни американцы, все говорят на английском, и хотя народ дружелюбный, общаться с ними у Рабиновича не получается.  Что за идиотизм,--возмущается Рабинович,--как можно годами жить в Израиле и не знать иврит?  Эти американцы до сих пор думают что живут у себя в галуте в Америке.  Как они не понимают, что здесь Израиль,  и говорить нужно  на иврите. 

Придя домой, Рабинович рассказывает жене о своих приключениях (лашон ара!).  Ну и что ты будешь делать,--спрашивает его жена.  Рабинович отвечает ей подхваченной у американцев фразой:  there is no place like home (лучше дома ничего не найдешь),--пойду обратно к своим.

Все мы часто бываем такими рабиновичами.  Что делать? 

Продолжение следует
 

В качестве послеcловия

Один раз Хафец Хаим услышал как кто-то критиковал хасидов. 
Разве Талмуд в котором при напечатание были допущены ошибки, это не Талмуд,--возразил он.--Даже если мы считаем, что они где-то ошибаются, но ведь они верят в Б-га и следуют Торе всем сердцем, обучает ей своих сыновей и выдают своих дочерей замуж за тех кто ее соблюдает.  И что нам еще от них надо?
 

Теги не заданы