Про рава Хаима, хасида из Цанз

Свои уроки в прямом эфире я выстраиваю на основе заранее подобранных к определенной теме раввинских историй. А тема урока определяется каким-нибудь правилом, обязательно имеющим отношение к мусару, еврейской этике, взятым из очередного недельного раздела Торы. Чего-чего, а раввинских историй у меня полно – и на полке с бумажными книгами, которых я насобирал с избытком, и на диске компьютера.

Вчерашний урок назывался "Давайте молиться" – о том, что каждый из нас обязан просить у неба милосердия по отношению ко всему народу и к любому еврею, если им требуется скорая и действенная помощь. А истории демонстрировали силу молитвы наших мудрецов-праведников.

Так вот!

Сижу я вчера с утра в своем рабочем кабинете и готовлюсь к уроку. Отбираю истории поярче и перевожу их. Прочитал в книге рассказ о раби Хаиме Альбертштаме, адморе цанзовских хасидов, перевел, вижу, осталось только понять, в каком городе все это произошло. Написано: באדין סמוך לפעסט (вы на иврите читать умеете? – я умею, но тут ничего не понимаю). И в это время спускается в свой рабочий кабинет мой сосед рав Давид Шулевиц.

Это я так говорю – кабинеты. На самом деле это две комнатки-чуланы в подвале здания, по-еврейски махсаним; мы их каждый немного переоборудовали для работы с компьютерами, там и сидим часами – я со своими статьями и переводами, рав Давид – со своими книгами, он книгоиздатель. Сидим напротив друг друга при открытых дверях, через коридор, переговариваемся иногда. Слушаем музыку, он тихие хасидские напевы, я, как правило, камерного Моцарта.

Итак, он спускается, я его спрашиваю – что за местечко тут написано? Он входит ко мне, смотрит в лист, говорит:

"Второй город Пешт, а про первый не знаю"

"А, ясно, – соображаю я. – Наверное, Будапешт. (Хотя какая связь между Польшой и Венгрией?) Спасибо". – И снова поворачиваюсь к компьютеру.

Он, выходя, спрашивает: "Статья о раби Хаиме Альберштаме?"

"Ну да, – говорю, – про цанзовского адмора".

"У меня мама из семьи цанзовских хасидов[1]. А наш сын носит имя Хаим в его память".

Я поворачиваюсь лицом к соседу, он уже открывает ключом дверь своего "кабинета". Его сына Хаима я очень хорошо знаю. Он учится в хавруте с моим зятем, раби Яаковом Эстисом, в одном колеле.

"Т.е. не совсем в память адмора, а в память моего прадедушки (алтер-зэйде). Но тот был назван в память адмора".

"Ой, расскажи-ка", – прошу я его. И он рассказывает.

Заметьте, у меня через три часа урок в прямом эфире, каждая минута дорога, но ведь тут вырисовывается сюжет, который прямо сейчас на уроке мы и используем!

Рассказал он мне следующее (а я потом, так и произошло, пересказал на уроке перед камерой).

Раби Хаим Альберштам заведовал в городе Цанз огромным гмахом, кассой, которая помогала неимущим людям, – хотя он сам был очень бедным, и в доме часто не хватало самого необходимого. Другими словами, община собирала деньги – а ему как человеку праведному и бескорыстному доверили собранное делить и раздавать.

Еще известно, что каждый Пурим у адмора хасидов Цанз был обычай – ближе к вечеру, перед завершением праздника, танцевать. То был особый танец. Все хасиды стояли кругом и вели мотив без слов – а он медленно двигался перед ними, плавно поводя в воздухе высоко поднятыми руками.

И на этот танец к нему приходили со всего города за брахой. Т.е., каждый, кому нужна была особая браха, вставал в первом ряду и, когда ребе к нему приближался, произносил на ухо ребе несколько слов. И тогда танцующий цадик отвечал, что ему надо сделать, – тот соглашался – браха была передана, и ребе шел дальше.

Все знали, что браха, полученная во время пуримского танца, всегда сбывается.

И вот однажды встал в том кругу один местный богач – и сообщил раввину, что у него нет детей. А поэтому ему нужна браха, чтобы родился сын. Адмор ему тут же сказал, чтобы он дал такую-то очень большую сумму – и тогда родится сын.

Богач моментально ответил, что сумма очень большая, очень. Рав пожал плечами и двинулся дальше. Но богач прокричал, что должен пойти домой, посоветоваться с женой. Можно?

Можно, сказал рав, почему нет?

И тут к нему протиснулся другой еврей. Или даже не протиснулся, а крикнул через головы других хасидов. Вот он как раз и был далеким прямым предком рава Шулевица, моего соседа. Дедушка его дедушки.

У него тоже после нескольких лет супружества не было детей. Совсем не было! А тут, оказывается, раздают брохес на рождение сыновей.

Итак, появился дедушка дедушки моего соседа (по фамилии Иршман) и прокричал, что он даст эту сумму – лишь бы родился сын. Он так и завопил из заднего ряда в передний: "Я заплачу эту сумму, я. Пожалуйста, дайте мне!"

И ребе, не опуская рук и не прекращая танца, ответил, всмотревшись в его лицо: "Бери".

Тот и "взял". Заплатил деньги. А уже через год в его семье родился сын, которого назвали – в честь умершего к тому времени ребе – Хаимом. Реб Хаим бен Шмуэль по фамилии Иршман (такой была фамилия у мамы моего соседа до ее замужества).

Он был первым среди цанзовских хасидов, получивших имя в честь цадика раби Хаима Альбертштама, составителя известнейшего труда "Диврей Хаим".

Теперь эту историю знают почти во всем польско-хасидском мире, она в книгах "прописана". А я ее услышал впервые.

Вот и весь рассказ. Чем он хорош? Тем, что, обратите внимание, ни у кого сомнений не возникает в чуде, явленным через праведника. Так и должно было быть. Интерес во время рассказа может возникнуть только в связи с деталями: какая семья удостоилась того чуда? какие детали были у события? во что вылилось продолжение?

Но это еще не все! Тут же последовала вторая история. О том, что, когда Хаиму Иршману исполнилось 13 лет, он вместе с родителями и младшими братьями и сестрами поднялся в Израиль. Ступив на Святую землю в Хайфском порту, наши олим первым встретили подбежавшего к ним уличного торговца фруктами. На лотке лежали гранаты (римоним), которых семья не видела в Польше. Отец взял один плод и разделил его между детьми. Получил Хаим свою долю, выковырял зернышко, опасливо положил в рот, пожевал, не подал вида, что оно кислее лимона, обсосал и выплюнул косточку на землю.

Отец увидел это и возмутился: "Это плоды Святой земли, а ты плюешь их на землю". – И съел целый гранат вместе с кожурой!

Эту историю рассказывают со смехом вот уже пять поколений.

Была еще история, но ее я перед камерой на вчерашнем уроке уже не рассказывал. Иначе получился бы вечер памяти раби Хаима Иршмана, благословенно имя праведника и мудреца. Он, кстати, действительно стал весьма авторитетным раввином в мире изучающих Тору. Заведовал известной в Иерусалиме ешивой, воспитал сотни учеников. Его все любили и боялись – строгим был.

Вот как он умирал. Уже в его взрослые годы сказал ему по какому-то поводу адмор хасидов из местечка Лелев (или Лелов): "Тебя похоронят, когда чолнт будут накрывать".

То было не проклятие (ндБ), а наоборот, благословение. Означало: если умрешь – то сразу успокоишься – ибо похоронят тебя непосредственно перед наступлением субботы, когда хозяйки накрывают крышкой кастрюли с чолнтом и ставят их на печь (или в печь), чтобы чолнт всю ночь доходил и был готов к утренней трапезе[2]. Это самое последнее действие, которое делают по хозяйству еврейские женщины, а потом идут привести себя в порядок и зажечь субботние свечи.

Все восприняли слова лелевского цадика вполне серьезно. Реб Хаим стал готовиться к своей смерти. По еврейскому обычаю, умершего человека хоронят в тот же день, когда он скончался. А поскольку времени на захоронение реба Хаима не останется, надо было максимально облегчить сам процесс будущих похорон. Поэтому он заранее купил себе место под могилу на кладбище "Ар Аменухот".

Земля в Иерусалиме каменистая до предела. Извлекли мотыгами все камни на купленном месте, заполнили пространство песком – чтобы легко и быстро можно было выкопать. И стала могила ждать хозяина.

Но этого мало, реб Хаим даже плиту себе заказал, хотя как раз с плитой можно было не спешить. Мой сосед, реб Давид, рассказывает, что помнит, как к ним в дом приходили мастеровые по изготовлению могильных плит – и его прадедушка отчаянно с ними торговался. Старику в то время было уже больше девяноста.

Зачем он это сделал? Правнук рассказывает, что у прадедушки скончался друг и он, увидев, что написали на могильном камне наследники покойного, пришел в ужас от многословия похвал и восхвалений в адрес почившего предка. Сказал он на это: у меня будет написано только то, что я считаю нужным. И заказал себе на заранее купленной плите слова о самом себе.

Обычно на плите пишут две буквы פ''נ, "здесь захоронен". А он велел выбить – מ''ק, "место могилы". А внизу лапидарный текст: "Хаим бен Шмуэль, хасид Цанз".

И распорядился положить плиту на месте своей будущей могилы. Не поставить, а положить – чтобы все знали, что тут пока никого нет. И приходил сюда по нескольку раз за год. Для исполнения заповеди – как написано в Талмуде: кто хочет победить свое плохое начало – пусть чаще думает о дне своей смерти. Согласитесь, нет лучше места для таких размышлений, нежели рядом с собственной могилой.

А теперь заключительный аккорд истории. Он умер, действительно, за пару часов до начала субботы. Причем случилось это зимой, когда субботы наступают рано. Настолько рано, что вряд ли кто успел бы его похоронить.

Но его младший брат взялся организовать похороны – чтобы тело покойника не лежало еще сутки, и считается, что так поступить – значит, сделать большое милосердие (хэсед) умершему. Без долгих разговоров побежал брат к похоронной команде (хевра кадиша), а люди уже оставили работу и шли в микву. Он их буквально из миквы вытащил и привез в больницу, где лежало тело. Быстро покойника отвезли на кладбище, опустили в его же могилу (предвидел праведник, что нужна его помощь!), закопали и прочитали кадиш.

Успели по домам, когда евреи уже шли в синагогу. Надели свои меховые шапки (штраймл), хасидские халаты (халат), препоясались поясами (гартл) и пошли вместе со всеми.

Организатор похорон подошел к племянникам, сыновьям умершего брата, и только сказал: ваш тате умер, я его похоронил, можете ни о чем не беспокоиться.

Такие люди были в старые времена. Так они жили, такие истории с ними происходили. И учились они каждую минуту, не выпуская книг из рук.

Не то, что я. Вот, сижу за компьютером и печатаю двумя пальцами – вместо того, чтобы всей головой учиться. Как учился всю жизнь ребе Хаим бен Шмуэль Иршман, зацаль.

[1] Сам реб Давид происходит из Александровских хасидов. Но это отдельный рассказ.

[2] В обоих случаях – и с чолнтом, и с человеком – используется один глагол: להטמין, спрятать, скрыть, завернуть для сохранности, схоронить. Адмор сказал буквально так: тебе схоронят вместе с чолнтом.

Теги: Мудрецы, Видео-урок, Хасиды