Из чего только сделаны мальчики?

— Я так понимаю, тебе не нужно рассказывать — из чего только сделаны мальчики, правильно? — с сарказмом, в котором проглядывал грустный опыт, спросила Ривка, удобно усаживаясь в кресле.

— Не нужно, — согласилась я. — Это мы проходили: они сделаны из…

— Нет, намного хуже! — воскликнула Ривка.

— Но я еще ничего не успела ска…

— Что бы ты ни сказала — все намного хуже!

— И…

— Они сделаны не только из птичьих гнезд, асфальтового катка для своих мам и головной боли! — воскликнула Ривка, в очередной раз показывая, каких высот самовыражения мы достигаем, когда нас что-то или кто-то выводит из себя.

— Из оторванных пуговиц, вызовов к директору, ушибов и царапин, — не отставала я.

— И еще из драных штанов, идиотских выходок и… — Ривка откинулась на спинку кресла и закатила глаза в пароксизме воодушевления. — И! И еще…

— …и из грильяжа в шоколаде глубоко под асфальтом.

— Да! — неожиданно согласилась Ривка. — Но только не под асфальтом, а под бетоном! Так и запиши в своем рассказе — по слогам — под бе-то-ном! Трехслойным!!!

— Ривка, тебе чаю или что-нибудь холодненького?

— Да, чаю. Со льдом. С лимоном, с сахаром. Нет, не надо. Просто воды. Да!

Со двора слышались и в открытые окна неслись… так бы и написала: стук мяча по асфальту и радостные крики детей, но что поделать, если этого не было слышно, поскольку окна были закрыты и слышался только слабый гул работающих на всех этажах кондиционеров, а велосипеды мальчишек сновали бесшумно и товарообмен из новых коллекций девчонок тоже шума не создавал. Что ни говори, шумы нашего детства не похожи на теперешние. Я поделилась этой мыслю с Ривкой, а она добавила, что детские послеобеденные шумы со двора были неизменными лет сто или больше, а потом в начале девяностых трансформировались в писк, скрежет и нажатие кнопок.

— Да уж, — Ривка попробовала воду и улыбнулась. — Холодная! Кто в нашем детстве пил холодную воду?

— «Заболеешь!!» — одновременно наигранно ахнули мы.

— Гениально, — кивнула Ривка и вздохнула. — Очень-очень многое изменилось, и больше всего изменилась я сама. И если бы я сама, такая, как сегодня, воспитывала своих детей лет двадцать пять-тридцать назад… да, всем было бы намного легче…

У меня их шесть — мальчиков, ты знаешь. И начинала я как нормальная мама из бывшего Э-сэ-сэ-сэ-ра, которая воспитывает детей в том же духе, в котором воспитывали ее саму. Быть ответственной и аккуратной, не пить холодную воду, не опаздывать никогда и ни при каких обстоятельствах, за опоздание расстрел. Сейчас смешно это вспоминать, но я поссорилась с несколькими новыми израильскими подругами, выговаривая им за опоздания, представляешь?

Ну, ладно. Первые десять лет жизни мальчишек прошли относительно спокойно, там были только падения с деревьев, сломанные руки-ноги, выбитые стекла и зубы и ничего хуже, чем томление в приемном покое и травмпункте. А, и да — несколько хватающих за поджелудочную минут, проведенных в кабинете директора или… — Ривка сделала паузу. — Или… скажем прямо, в кабинете директоРОВ, потому что не все директора… э… в первые школьные годы мальчишек э… были у нас, так сказать, в единственном числе.

Ривка улыбнулась, она была довольна фразой. Я тоже.

— Самое интересное началось позже, скажем так… когда они перевалили лет за десять… нет, не все мальчишки отличались повышенным темпераментом и известным портновским инструментом в одном месте, но… вот наш Дани… Дани, это да… Он уже женился сейчас, Дани наш, и поэтому я тебе рассказываю.

Его изобретательность переливалась через край, через бортик, через берег, дамбу и земную кору. Через кору нашего с мужем головного мосха она переливалась по нескольку раз в неделю.

Например, тот случай, когда во время каникул они с другом переоделись американскими туристами и попытались перейти иорданскую границу. Их поймали по дороге, хорошо, что они оставили записку, но полицию и всю прелесть с вертолетами они имели на свою голову. В другой раз, тоже в каникулы, во время поездки с классом на север Израиля — они отделились от основной группы и решили пойти к водопаду не в обход, а напрямую. А что такого? Да ничего особенного, кроме того, что дело было в Галилее и тоже недалеко от границы…

По телефону это прозвучало так. Начнем с того, что сам звонок мог поднять со дна моря капитана Немо. В тот полдень у меня раскалывалась голова и сначала я решила к телефону не подходить, но он трезвонил, как пожарная машина, не переставая, вызов за вызовом. Да что там такое? Уже испугавшись такого напора, я бежала к телефону. Они там что, все с крыши попадали? Оказалось, не так далеко от истины, и звучало это так:

— Г-жа, Гутман, вы мама Дани?

— Да, я, а что случилось? Его нет дома.

— Я знаю, к сожалению. Меня зовут Гидон, я веду их группу, и он с другом зашел на минное поле.

— Что? Он — что? Он… он… подорвался?!! Он жив?!!

— Пока да, если будет стоять на месте и не двигаться.

— Что? Он не умеет стоять на месте!! — Я была близка к истерике. — Ему пятнадцать лет, и из них он ни секунды не стоял на месте!!!

— Да, в том-то и дело…— Гидон что-то прокричал в громкоговоритель, чем оглушил меня совершенно. — Короче, госпожа Гутман, делать нечего. На поле они как-то прошли пешком, но возвращаться обратно им нельзя, они могут подорваться.

— Что же делать? Что нам делать? Я немедленно выеду!

— И чем вы поможете? Нет, нужно высылать за ними вертолет.

— А как он опустится? Он же взорвётся!

— Нет, он не будет опускаться, он скинет им веревочную лестницу или специальную сетку, канат или не знаю что.

— Конечно, пусть летит, сейчас же!! Немедленно!!!

— Еще как немедленно. Думаю, что он уже вылетел. Тут недалеко военная база. Только оплачивать расходы придется семьям мальчиков. Вы поймите, я предупредил их, что там минное поле. Да и плакат там висит. К другой семье я не смог дозвониться, вы принимаете расходы на себя?

Конечно, в воспитательных целях стоило бы юных саперов оставить там на денек, чтобы глубже поняли логику происходящего и, может, освежили свои навыки чтения набранных крупным шрифтом текстов, но, учитывая близость ливанской границы, пожалуй, придется нам скрепя сердце поступиться педагогическими принципами. И вертолет, кстати, обошелся недорого — тысяч сорок, кажется, ерунда, конечно, когда речь идет о том, чтобы вызволить родного беззащитного цыпленочка, безмозглого чурбана с минного поля близ добрых ливанцев. Так что забрали их, миленьких — тепленьких, чуть живых от страха и одновременно распираемых гордостью. Еще бы, такой тарарам — и все вокруг них. Пятнадцать лет им было, я сказала? Какое там пятнадцать, самое большее — четыре. Когда-нибудь они вырастают, эти мальчишки, там в твоих книгах по воспитанию что-нибудь написано на этот счет, а?

— Вырастают.

— И когда же? Любопытно…

— Приблизительно после рождения первого ребенка, своего, — пошутила я.

— А! Вот как? Это, кстати, совпадает с моими наблюдениями. Но это в книгах не написано?

— Нет, что ты. Такое никогда не напишут.

— Правильно, что не пишут. Кто же их в таком случае купит.

Ривка вздохнула и покачала головой. Потом продолжила.

— Да, мои разговоры с Дани — с той ли истории или с другой, похожей — носили односторонний характер. Такой. Я кричала. Долго. С чувством и со смыслом. Так мне казалось. Вот такой разговор. Вот так мы и перестали разговаривать с ним. Вообще. Мне было обидно, что он сваливает свою грязную одежду и смывается неизвестно куда и мне, человеку с кое-каким жизненным опытом, с которым люди иногда набирались смелости посоветоваться по разным вопросам, — мне оставалась роль прачки. Поэтому я часто кричала и по другим поводам, которые Дани не ленился нам давать. Пока я не поняла, что кричать бесполезно. Как и агрессивно молчать. Тот же результат. В детстве это молчание было для меня страшнее крика. Это пытка — молчание взрослых. А ему хоть бы хны. Другие дети стали подрастать к тому времени, и хлопот полон рот. Не все такие, как Дани, но дел хватало, и с Дани мы просто не… не… разговаривали. Если нельзя назвать разговором отдельные фразы, междометия и фу-фу, когда он дул на ложку с супом. И мои выговоры, после которых он оставлял суп в тарелке и уходил, не съев ни ложки. После третьего такого раза я задумалась. Разговаривать я с ним не могу. Я сразу перехожу на крик. Он молчит. Я тоже могу молчать, но на него это не действует.

И тогда я стала писать ему письма. Как раз к тому времени ему исполнилось восемнадцать. Я купила ему подарок и написала записку, я не собиралась писать письмо, но фразы складывались одна за другой. Я никогда не писала писем, а тут… мне было так обидно, так горько… уже три года мы не разговаривали. И записка получилась довольно длинной. И… он ничего не сказал, что получил ее. Но улыбнулся мне, а это случалось так редко, что на моих глазах выступили слезы.

Я писала ему письма три года. Потом еще год. Он ни разу мне не ответил, ни строчки. Но я знала, что он читает.

Ривка повернулась к окну и несколько минут, не отрываясь, смотрела туда. Минут пять, а может, двадцать. Я потеряла счет минутам. Было тихо. Мне казалось, Ривка мысленно перечитывала те письма, что писала сыну, когда ему было пятнадцать или восемнадцать, двадцать, двадцать один…

Ривка взяла с низкого столика книгу, пролистала ее машинально, положила обратно и продолжила:

— Раньше когда-то я думала, что критика исправляет, что раздражение помогает продвигаться, пробивает равнодушие, что оно — сильное средство. И ничего оно не продвигает, и никуда не пробивает, и действует так же, как кислота на порез. Со временем, и это заняло много времени, до моей постсоветской головы дошло, что раздражение и нотации разрушительны, что только тепло и привязанность сохраняют любовь и единственное, что человек хочет услышать, — это то, что его ошибки не так уж велики и он — такой, как он есть, — желанен и ему рады.

…Он женился три месяца назад, Дани, это большая радость для всех нас, и знаешь, что мне сказала его жена? После шева брахот (свадебных благословений), после всех поездок, гостиницы, моря, путешествий… Когда они, наконец-то, приехали к себе домой, в квартиру, которую сняли в Цфате. В тот вечер, когда они вернулись, мне позвонила его жена и сказала, что они еще не распаковали чемоданы, и… мне показалось, что она плачет… она сказала, что уже полтора часа они с Дани сидят и читают мои письма…

,

Теги: Дети, Воспитание, Женщина, Большие люди маленького города, Каникулы