Расставание

Как это выглядело со стороны? Да никак… Обычно выглядело.

Телега, кобыла обмахивается от мух хвостом. Возница, спасибо, что хоть терпеливый попался, не торопит, паренек лет одиннадцати — босой, его мама — обычная еврейка в платочке, каких немало. Что еще? Пастушок ведет коров, мычание, пыль на выезде из местечка. Так, вроде и всё.

— Лейзерке, на ночь укрывайся потеплее…

Если услышишь, что в Понявеж кто-то от нас из Вябойльника приехал, обязательно сходи, мы-то уж пошлём из дома тебе что-нибудь.

Наконец, телега, скрипя и покачиваясь, тронулась в путь и, Вы думаете, что камни, по которым катилась телега были обычными литовскими булыжниками, а пыль , что выбивалась из под копыт лошади была обычная придорожная пыль: из тех, что забивается в нос и в поклажу?

А вот и нет…

Все камни земли собрались на этой дороге, чтобы и у них была честь служить опорой повозке, на которой едет Лейзерке. Вы слышите, камни, вы слышите, деревья, облака и травы, этот мальчик будет великим мудрецом, и вам выпала честь провожать его в пути…

И долго ещё стояла мама Лейзерке, шепча молитву, а повозка, удаляясь, всё уменьшалась и уменьшалась, пока , превратившись в точку, не растаяла вдали…

Всё началось с того, как родителей Лейзера — реб Азриэля и Бат-Шеву Шах — вызвали в хейдер. Реб Шмуэль — легендарный вябойльниковский меламед был необыкновенным человеком . В общении с детьми и со взрослыми он (не в пример многим людям) целиком полагался на сообразительность собеседника. К примеру, когда он учил букву еврейского алфавита со своими учениками, то для начала рисовал эту самую букву в воздухе, тем самым предоставляя пространственному воображению детей невиданную свободу; и уж только после того, как ученики представляли букву в уме — он писал её форму на доске.

Вот и сейчас, беседуя с родителями Шах, меламед начал издалека, понемногу подготавливая их самим прийти к соответствующему выводу.

(Помня цель разговора, он бы мог начать и от Сотворения мира, но, подумав, перескочил через несколько тысяч лет и подошёл вплотную к моменту рождения Лейзерке.)

«Мальчик необыкновенно одарён от природы. Даже очень одарён,» — поднимая глаза к верху и почему-то вздыхая, сказал реб Шмуэль. (Быть может, тем самым давая родителям возможность оценить всю сложность ситуации, когда родителям Свыше достаётся очень одарённый ребёнок.)

«Но, как Вы понимаете», — продолжал меламед, возвращая взгляд с потолка на родителей , а мысль с Неба на землю, — «У меня уже были одарённые ученики». (Тут реб Шмуэль снова выдержал паузу, тем самым давя родителям оценить и эту идею: что есть существенная разница между просто способным учеником и их мальчиком.) «У Лейзерке одарённость сочетается с не менее важным даром — это способность сосредоточиваться на учёбе длительное время. Для него учиться интереснее, чем играть! Поэтому он и достиг того, чего он достиг: его знания почти на уровне взрослого человека! Я имел удовольствие, уверяю Вас, когда видел в синагоге, как Лейзерке спорил с нашими вябойльниковскими шойхетами, и его маленький пальчик резал воздух направо и налево, как у заправского знатока! Я таки имел удовольствие!»

После того, как реб Шмуэль удостоверился, что ему удалось наполнить своих собеседников аидише нахес, и сердца их поют от родительской гордости, то решительно повернул ход беседы в нужное ему русло: туда, где собственно и находилась цель их «плавания», да, собственно, и не только их…

Но то, что меламед сообщил родителям в следующую минуту не столько доставило им идише нахес, сколько прозвучало, как гром среди ясного неба:

«Лейзерке уже извлёк из нашего маленького местечка всё, что он в состоянии ему дать. Такому мальчику нужно учиться в ешиве!»

«Но в Вябойльниках нет ешивы!» — воскликнул реб Азриэль, скорее выдавая тем самым своё замешательство, чем сообщая собеседникам неизвестную им информацию.

«Однако и у нас есть юноши, которые учатся в настоящих ешивах», — напомнил меламед.

«Да-да, семь в ешиве в Слободке, семь в Тельзе и ещё несколько в Лиде», — поддержала г-жа Шах.

«Но те взрослые юноши, а Лейзерке всего одиннадцать лет!» — возразил реб Азриэль. Если бы не искреннее многолетние уважение к меламеду, родители бы не стали тратить время, а поторопились бы поблагодарить за совет и раскланяться.

«Спасибо, реб Шмуэль, — тихо произнесла Бат-Шева по окончанию беседы, — Спасибо за всё. Мы подумаем.»

Дома беседа продолжилась. Отец был против, и мать, как настоящая еврейская жена, приняла бы его волю, но Лейзерке их уговорил. Его отчаянное желание учиться в ешиве растопило и решительный отказ отца, и невысказанный материнский страх перед разлукой…

И вот теперь он уезжает.

…Есть матери, чьи сердца так полны любви к себе, что даже любовь к детям — это обратная сторона этой любви. Они попрекают ребёнка всем вложенным в него добром и жаждут получить от них благодарность, оправдания и …причитающиеся проценты.

Есть матери , чья любовь к себе — это обратная сторона любви к детям. Эти матери, дают им силу расти и становиться на ноги. Такие матери с любовью вспоминают детские годы своих детей и считают их лучшими годами своей жизни, иногда упрекая себя тем, что могли бы быть лучшими родителями…

А есть матери, которые видят не веснушчатый нос и короткие штанишки, а величие и святость души, которая передана им из объятий Творца…

Пройдут годы и Лейзерке вернётся к матери, пройдя через границы и заставы, которую прошедшие войны успели раскидать. Вернётся полулегально, имея визу только на три недели и потратив две недели на дорогу: туда и обратно. Он вернется, а с ним вместе вернется его Тора, которую он учил в голоде, в холоде, в одиночестве и в страдании.

Его мама оторвала сына от сердца, но Тора, которая тоже сердце — этого мира — вернётся к ней, раскинув объятия, осушив слёзы невзгод и раскрыв перед нею Врата Вечности.

Раби Элиэзер Менахем Ман Шах

(1898—2001)

Родился в Литве, в местечке Вябойльник.

Легендарный глава Поневежской ешивы в Израиле,

Глава поколения, десятки лет несший на своих плечах

Мир Торы и ешив Израиля и диаспоры.

Теги: Тора, Святость, Вечность, Мудрецы Торы, Учёба