Ежедневно (кроме суббот и праздников) на этой страничке вы найдете свежий выпуск специально отобранных и адаптированных редактором для каждодневного изучения статей на разные тематики Иудаизма.
Первым из «трех китов», на которых зиждется еврейский Закон — алаха, стал Риф (рабби Ицхак бар Яаков Альфаси (1013-1103) — один из величайших еврейских законоучителей всех времен. Его перу, помимо прочего, принадлежит т. н. «Малый Талмуд», в котором он собрал все законодательные фрагменты Вавилонского Талмуда. Сегодня — годовщина его смерти.
14. Собирать сведения о потенциальном компаньоне
Если вы ищете себе партнера для бизнеса, вы имеете полное право интересоваться деталями характера и поведения человека, с которым собираетесь сотрудничать.
То же самое, если вы желаете вступить в брак (или жените своих детей). Подобный сбор информации разрешен даже в том случае, когда расспросы могут побудить расспрашиваемого к высказываниям, позорящим того человека. Разрешение на расспросы объясняется чистотой ваших намерений предотвратить неудачный брак или партнерство, ведь иначе вред будет причинен обеим сторонам!
То, к какому из двух способов кошерования следует прибегнуть, зависит от процесса готовки, при котором посуда стала запрещённой. Если запрещённый продукт впитался в стенки посуды во время варки, т. е. такого вида готовки, при котором пользуются водой или другой жидкостью, то впитывание происходит более слабо и для того, чтобы откошеровать посуду, достаточно агалы. В случае, когда запрещённый продукт попал в стенки посуды в результате жарки или печения, т.е. процессов готовки без использования жидкостей, впитывание происходит более основательно и посуда без того, чтобы из неё не был выжжен запрещённый продукт, не становится кошерной. Для этого посуду прокаливают до такого состояния, что от неё начинают лететь искры. Если удаётся нагреть посуду до такой температуры, то можно быть уверенным, что всё то, что в неё впиталось, сгорело.
Есть, однако, такие ситуации, при которых, несмотря на то, что запрещённый продукт «вошёл» в стенки посуды без участия жидкости, достаточно агалы. В случае, когда по ошибке разрезали «молочным» ножом горячее мясо, которое жарится в стоящей на огне сковороде, ножу необходимо сделать либун. Если же мясо разрезали, когда мясо уже не находилось на огне, ножу достаточно агалы.
Продолжение
Катера не было, не было и проводника.
Дорон помотал головой и вытер пот со лба. Неожиданно он почувствовал дикую жару и то, как парит от зелени. До этого, увлеченный сьемкой, не обращал внимания. «Может быть, я ошибся? Или он отъехал выше по реке?» Ветки загораживали ему всю правую сторону берега.
Помня слова проводника о том, что нельзя заходить в воду, Дорон, повесив камеру на шею и поплевал на ладони, влез на дерево, которое склонялось над водой. Он распластался во весь рос по длине ветке, подобно отдыхающему тигру, не доставало лишь только хвоста свешивающегося вниз к воде. Но было не до шуток. Увиденное так потрясло Дорона, что он едва не сорвался и не упал в воду.
По всей реке, насколько хватало взору — а это несколько километров — не было ни катера и ничего отдаленно напоминающее катер, на котором он причалил к этому берегу час пятнадцать назад.
Дорон сел на ветке и попытался оценить ситуацию. Но в это время большая яркая птица, с которой еще полчаса назад Дорон был бы рав ознаменовать встречу через глазок камеры, ударила его крыльями по лицу, чуть не сбросив в воду. Разцарапав руки, Дорон слез с дерева, вытер обильно катящийся пот, опустился на землю и положил камеру рядом. Пот стекал по лбу, бежал ручейком через глаза и капал с носа. Адски хотелось пить. Дорон решил провести опыт. Сорвал ветку подлинее, и, встав на ципочки, воткнул ее в воду. И тут же почувствовал, как в ветку вонзились острые зубы. Несмотря на то, что по спине струились жаркие струи, его пробрал холод.
Предстояло разработать стратегию выживания.
Проводник исчез. Это раз. Оставил его без продуктов, без воды, без документов и без денег. Это два. Выбраться отсюда нет возможности, ведь он сам просил маршрут как можно дальше от людей. Катера у него нет, дороги по лесу он не знает. Часового экскурса в лес ему хватило, чтобы понять: невозможно идти в определенном направлении, не имея с собой ножа, чтобы разрубать переплетенную растительность. Ничего острого у него нет. Не считая камеры, у которой острых углов тоже нет.
Положеньице.
Ладони так взмокли, что пришлось их вытереть о лист. Который сам источал такую обильную влагу, что еще не понятно, кто об кого вытер.
— Вот тебе, — сказал он себе мысленно, ты же хотел быть ОДИН. Совсем один. Наслаждайся. Даже проводника нет.
Дорон помотал головой и, прищурившись, стал разглядывать водную поверхность. Как ни абсурдной казалась мысль, но вдруг он вернется? Мозг работает по своим законам — ему легче цепляться за легкое решение, за иллюзию. Понятно, что проводник не вернется. Он заранее обдумал эту поездку, ждал случая выгрузить Дорона и удрать.
Если бы можно было пить испарину, ее было бы вдоволь. Фрукты? Что из них ядовитое? Надо поискать что-нибудь знакомое. Дорон встал, довольный тем, что у него есть хоть какое-то конкретное дело, начал пробираться сквозь спутанные ветки, задрав голову в поисках знакомого плода. Вскоре обнаружил что-то похожее на папаю. Добраться было нелегко и он начал бросать палки, чтобы сбить плод, и этим вызвал возмущение больших попугаев. Пришлось ретироваться и искать в другом месте. Вскоре ему повезло. Он набрел на манговое дерево и без труда сорвал несколько зрелых плодов. Ножа почистить не было. Он попытался ногтями содрать кожистую шкурку, но бросил эту затею и впился зубами в нечищеную мякоть. Ах. Уже кое-что… отбросил косточку и немного приободренный духом, направился обратно к берегу, а вдруг проводник там? Ему даже показалось, что он видит издалека борт катера, и уже не чувствуя царапин, не обращая внимания на укусы и продираясь сквозь заросшие завалы обрушенных ливнями деревьев, устремился навстречу…
Через полчаса, стоя на берегу и в тысячный раз обшаривая глазами водную поверхность, Дорон стал свидетелем потрясающего по красоте зрелища — стая розовых фламинго на фоне персикового неба. Торопливо, путаясь в ремне камеры, принялся наводить резкость, как нечаянно другая картина заслонила обзор: из воды, уставившись на него пещерами глазниц — выдвигалась, как подводная лодка, темная пасть крокодила. «Спокойствие», — пробормотал ему Дорон, — «тебе пока до меня далеко…»
Однако мысль расстаться с жизнью в желудке крокодила пока не улыбалась, и он начал пятиться назад пока не уперся спиной в ствол дерева, у основания которого и сел.
Положение было многообещающим. «Стану робинзоном», — подбодрил себя Дорон, — …если выживу, — добавил с сомнением, наблюдая, как поверхность воды пестрит и колышется множеством крокодильих морд.
От усталости, от испарины, от марева дрожащего воздуха над рекой его стало клонить в сон. Это был даже не сон, — апатия. Она обволокла мозг и разделила собой между ним и действительностью, она накрыла его словно колпаком, полным испарений воды и земли, и он дал себя накрыть…
…очнулся внезапно. Вдруг. От булькающего чавкающего звука. Уже стало темнеть, и Дорон вскочил, когда понял, что происходит. На берег, буравя воду и шелестя об зелень, начали выползать крокодилы. Один, три, семь, восе…
Продолжение следует