Раньше я был молодым львом

Последний комментарий на мою прошлую статью был изумителен. Посмотрите сами. Некто Аленка написала: "Спасибо большое. Я поняла о чём Вы. Нам часто свойственно критиковать других".

Давно замечено, что, когда говоришь о еврейской морали перед израильской или американской аудиторией, людей надо уговаривать: будьте хотя бы иногда требовательны к окружающим, порой надо дать отпор или сделать замечание, иначе вы нарушите такую-то и такую-то заповеди. Но обращаясь к русскоязычному еврейству, приходится держаться другого правила: надо объяснить людям, что критиковать других, одергивать, поучать – недопустимо! Никого, даже собственных детей, ибо они тоже люди, которые входят в множество тех, кого надо любить. Как любить? В частности, не доставляя им страданий – даже крохотных. Понятно, что тут у русского (или украинского еврея) возникает куча вопросов, буря вопросов, ураган – особенно на тему его личных детей, – ну так этому и посвящен урок, чтобы медленно, но неуклонно учиться. Что другим евреям дано с рождения, от родителей и окружения, то нашим евреям дается с трудом уже во взрослые годы: не будьте тиранами, а будьте братьями!

И понятно, что после моих призывов ничего не меняется: как были американцы мягкими и терпимыми, так и останутся; как был наш русскоговорящий брат всеобщим контролером и запрещателем, так тоже им останется. Но тешу себя надеждой: а вдруг однажды вспомнит мой урок на семинаре. Если даже я чуть-чуть улучшился, то почему не мои ученики?

Это вступление. А вот рассказ. Много лет назад, в самом древнем кайнозое, я посещал семинар молодых драматургов, который вел Михаил Филиппович Шатров. Это был замечательный человек, еврей, плодовитый драматург, пьесы которого ставились почти во всех городах Союза. Меня он любил. Он всех любил, но меня особенно. Почему? Вот об этом и рассказываю.

Встречи проходили в самой доброй обстановке. Пили чай, смеялись. Михаил Филиппович рассказывал разные смешные, а иногда грустные истории из своей жизни. О писателях, о советском театре. (Слушать это было тем прикольней, что писатели сидели этажом ниже – в ресторане Московского Дома писателя.)

А потом начиналось главное действо. Кто-то один, игравший роль очередной жертвы, выступал со своим произведением. Короткой пьесой, скетчем, зарисовками. Все остальные слушали молча, а потом говорили о своих впечатлениях. Я, будучи в ту пору студентом ВГИКа, отделывался киношными мизансценами или диалогами.

Заметьте, то были отнюдь не религиозные евреи, соблюдающие заповедь любви к своему ближнему, как ее соблюдаем мы с вами. То были совсем не евреи – хотя и наших среди них затесалось полным-полно, не я один. Я бы назвал наш коллектив прайдом молодых львов, полных охотничьего задора и желания разорвать, уничтожить очередного "писаку", показав, как мелок и ничтожен, а то и смешон его труд.

И в этом деле я участвовал наравне со всеми. Каюсь. А то и в первом ряду.

И вот однажды, некий словоохотливый и очень удачливый гений взялся зачитать перед нами свою пьесу, уже принятую к постановке в театре "Ромэн", был такой театр в Москве. Пришла с ним и его жена, чтобы присутствовать на триумфе супруга. Сидела в сторонке и предвкушала, хотя уже знала, что тут у нас не богадельня, а ристалище голодных до крови гладиаторов. Но уж очень она верила в талант своего избранного!

Пьеса посвящалась революционной борьбе в цыганском таборе. Молодой герой пришел к соплеменникам с идеями Ленина и Маркса, его встретили в штыки бароны и богатеи, но простой люд был на его стороне. Все участники представления говорили по-русски, хотя из русских там мельтешил один комиссар из бригады Чапая. Он ходил с видом Брежнева и всех поучал, пока его чуть не убили. Я был на стороне подосланных убийц. Но особенно у автора хорошо получались сцены, когда действие заходило в тупик и тут на сцену вываливался цыганский хор с гитарами: ай-нана-нана!

Да, чуть не забыл! Там, среди действующих лиц, обретался некто Мошка Кац, владелец соседнего шинка, придуманный для того, чтобы смешить зрителей одесским акцентом. Он пел колыбельную. Автор на читке спросил: "Вам зачитать? Песня на идиш". Мы заорали: "Пропусти!" И он пропустил. Право на жизнь Мошка Кац получил, наверно, потому, что в оркестре цыганского театра "Ромэн" две трети были еврейского происхождения, что по внешнему виду на фоне цыган сразу не скажешь – и еврейская колыбельная должна была получиться у них на ура.

Короче, критиковать такую откровенную агитку представлялось мне легким занятием. И я уже предвкушал удовольствие. В моем предстоящем выступлении уже сложились самые неожиданные ходы для развития сюжета, когда возлюбленная юного героя, читая "Декрет о земле", вдруг начинала радоваться и хлопать в ладоши: "Ну наконец-то! Ура, слава Октябрю! Земля наша!" Тут вбегал Мошка Кац, и они – лысый шинкарь в лапсердаке и юная цыганка в трех юбках до ушей – исполняли интернациональный танец семь-сорок. Я сам был готов сплясать перед всеми.

Оставалась дождаться своей очереди.

И вдруг меня будто током ударило. Не сильно, но заметно. Я перехватил взгляд жены автора. Она смотрела на меня с ужасом, как на зверюгу, которая приближается, чтобы сожрать ее мужа, ее детей и вообще все прогрессивное человечество. Слава о моей кровожадности, видимо, дошла и до нее.

Точнее, то был не взгляд, а мольба: только не ты, монстр, только не ты, ну пожалуйста.

И я отказался от выступления. Так и просидел в углу, озадаченный и удивленный. Меня, оказывается, боялись. Я критиковал, получается, не для смеха, а вызывая боль. Для меня это было откровением.

Шатров потом меня спросил: "А ты почему смолчал?" Сказал ему, что пожалел супругу нашего гения. Мэтр сказал мне одобрительно: "О, я вижу, ты растешь, Пятигорский. Так держать!"

Вот с тех пор так и держу. А когда занялся Торой, нашел для себя в ней два главных занятия – изучение мусара, еврейской этики, и Талмуд. Чего и вам желаю!

P.S. Моя жена прочитала этот текст и строго спрашивает: "А где ссылки на Талмуд?" Потом взглянула на меня и добавила: "Нет-нет, я не критикую, не подумай. Посылай так".

Я вздохнул и добавил: "Сказано: опасайтесь учить других, потому что иногда человеку лучше не знать, что он нечаянно нарушил запрет, чем нарушить нарочно". – И это не критика в адрес мой супруги – а исполнение ее совета дать ссылку. Наверно, для солидности текста.

Что означает, тут не объясню. Так написано в трактате Шабат на листе 148, вторая страница. Сами откройте.

Теги: Мусар