"Монти"

В прошлый раз я вывесил тут одну лит. заявку. Почему не вывесить вторую?

Предлагаемый текст шел, действительно, как литературная заявка на документальную серию телевизионных передач "Тропами еврейской истории", а также как начало киносценария для мюзикла "Монти". Два проекта в одном контенте. И из них не один не прошел, ура, поскольку все накрылось все тем же приснопамятным кризисом.

Итак!

** ** 

По городским проспектам мчится карета, украшенная дворянскими гербами. Народ провожает ее взглядами, городовые на перекрестках отдают честь.

Два немца стоят в дверях булочной, чинно курят трубки. Один говорит другому, кивая на карету: "Каждый русский есть лихач".

"Я-я, – соглашается второй. – Чистые разбойники".

Несется карета, молодой возница привстал на облучке. Он размахивает кнутом, громко смеется, присвистывает во всю мочь. На нем ермолка, по ветру развеваются пейсы, борода стоит дыбом.

Прохожий в чиновничьей шинели приподнимает головной убор, потом всматривается в возницу, кривит лицо и начинает креститься, как от нечистой силы.

У возницы орлиный нос, он облачен в долгополый лапсердак местечкового еврея. "Ну, залетныя!", – кричит он лошадям.

В карете у окна сидит пожилой господин в шапочке, похожей на те, что носят академики. Он смотрит в огромный фолиант, что-то читает, шевеля губами.

**

Вдоль длинной аллеи, украшенной перголами и фонтанами, карета подкатывает к загородному дворцу. К ней по ступеням парадной лестницы бегом спускаются слуги в ливреях.

В зале второго этажа стоят группами придворные. Один из придворных, всматриваясь в лорнет через окно на подъехавшую карету, что-то говорит своему соседу на ухо и криво усмехается. Тот строго отвечает: "Посланник Британской короны, однако".

У другого окна среди дам в кринолинах одна из девушек громко заявляет: "Ой, маман, какой гламурчик".

Внизу еврейский возница, протянув руку, помогает спуститься пожилому господину. Тот сходит по ступенькам, все так же держа перед собой фолиант и не отрываясь от чтения.

Мать дергает дочку за рукав, шипит почти по-французски: "Фи, Полин, какой репримант". Добавляет по-русски: "Дура, мы ж боярского роду".

"Ах, маман, – отвечает дочка и обижено надувает губки. – Хорош понтовать-то".

**

Господин с фолиантом в руке поднимается по лестнице.

Возница задержался: он достает из кармана короткий парик и натягивает его себе прямо на ермолку. Смотрит на свое отражение в оконце кареты, затем быстро извлекает из-под парика ермолку и кладет ее сверху. Темная ермолка на парике с буклями – по самой последней еврейской моде! Из-под белого парика торчат длинные черные пейсы.

**

Два еврея – пожилой и молодой – стремительно идут сквозь анфиладу богато обставленных зал императорского дворца. Слуги отвешивают церемонные поклоны, часовые гвардейцы стоят неподвижно.

Перед входом в приемный зал, господин передает слуге фолиант.

Камер-лакей распахивает перед ними огромные двери, объявляет зычным голосом: "Барон Мозес Монтефиоре!"

**

Император стоит на возвышении, рядом с ним группа министров.

Монтефиоре быстрым шагом пересекает зал, останавливается, учтиво кланяется. Сзади него стоит возница, он тоже склоняет голову, потом почему-то приподнимает ермолку и взмахивает ею в воздухе, словно это борсалино.

Император Николай: "Добро пожаловать, барон, в нашу страну. Рады видеть у себя особу столь высокого ранга из дружественной нам Британии. Как здоровье королевы Виктории?"

Монтефиоре: "Королева чувствует себя превосходно и передает вашему величеству наилучшие пожелания. Специальное послание, скрепленное королевской печатью, я передал в канцелярию вашего министра иностранных дел, графа Нессельроде".

Император поворачивается к графу.

Граф Нессельроде (с сильным немецким акцентом): "В записке просьба содействовать сэру Мозесу в его миссии".

Император (в сторону Монтефиоре): "И в чем заключена ваша особая миссия?"

Монтефиоре: "Я приехал помочь своим соплеменникам, кои порой излишне притесняемы".

Император (бегло просмотрев бумагу, поданную ему графом): "Тут сообщается, что вы ратуете за отмену черты оседлости на территории России, наподобие того как мы это сделали в подвластной нам Польше".

Монтефиоре: "Совершенно верно, ваше величество. Мы полагаем, это пойдет на пользу в первую очередь самой Российской державе".

**

Император подходит к окну. Задумчиво смотрит на природу, потом поворачивается к барону:

"Я знаю, барон, вы много и с большой пользой помогаете евреям во всех странах. Не щадите ни времени, ни здоровья, ни своего капитала. Недавно, вы усмирили антиеврейские страсти в Дамаске. Что там произошло?"

Монтефиоре: "Кровавый навет, ваше величество. Мне он обошелся в пол миллиона фунтов. Спасены несколько жизней и доброе имя одной из древнейших общин мира".

Император: "Похвально, барон, похвально. Рад слышать, что внутри вашего племени есть люди, готовые многим пожертвовать, чтобы помочь соплеменникам".

После короткой паузы император задумчиво произносит:

"Пользуясь случаем, барон, хотел бы вас спросить. Принято считать, что у любой нации есть, как бы это выразить, своя основа, то, чем она отличается от остальных, то, что ей позволяет жить. Говорю не о наречии или природных свойствах, это не суть важно. А только о чистых идеях, столпе народного существования. У русских – терпение в быту, военная доблесть, а также верность трону. У немцев – чистота, порядок и чинопочитание. Англичане славятся тягой к приобретению власти и денег, а вместе с ними любовью к морским путешествиям. А что вы скажете про евреев? Что позволяет вашему народу пройти сквозь века и не пропасть? Если вас не стесняет мой вопрос, прошу, ответьте".

Монтефиоре: "Ваше величество, я думаю, что для евреев такой основой можно назвать только два свойства – взаимную выручку и беззаветную любовь к своим традициям".

"Отличный ответ, барон. Я так и знал. Взаимная помощь – иначе вы бы сюда, так далеко от дома, не приехали, верно? Но вот что касается верности традициям… Не кажется ли вам, барон, что именно в упрямом отстранении от всего нового и заключается главная беда еврейского обывателя? Не антисемитов вашему племени надобно бояться, не врагов, а своих суеверий. Посудите сами, в ешиботах, как мне докладывают, читают только Талмуд, а ведь ему от роду сотни и сотни лет. Ваша молодежь не интересуется современными науками, языков не изучает. Извините, барон, на скольких языках вы свободно изъясняетесь?"

"Ваше величество, по роду деятельности мне выпала нужда освоить тринадцать языков. Но еще с десяток понимаю и могу разобрать написанное".

"Ну вот, видите. А ваши раввины не умеют ответить мне даже по-русски".

Пауза.

"Иногда меня посещает мысль, что евреи даны нашему отечеству для какой-то тайны. Хотел бы я знать, как долго мы пробудем вместе – двести лет, триста? Кто они в нашей истории и кто мы для них? Скажите, барон Мозес, есть ли у евреев своя, самостоятельная история?"

"Мне кажется, ваше величество, у нас есть история. И эта история – не что иное, как летопись всего человечества. Мы побывали везде, все видели. Мы застали все знаменательные события и лицом к лицу общались со всеми великими людьми – как сейчас я с вами, ваше величество. Если люди в будущем попытаются дать общую картину своей памяти, никого лучше, чем еврея, им в проводники по этой памяти не выбрать. Россия – только одно из звеньев длинной цепочки поколений. И я надеюсь, воспоминание о ней отзовется в сердцах наших потомков самым сочувственным образом".

**

Аудиенция закончена. Раскрываются широкие двери. Монтефиоре и его слуга, кланяясь, делают несколько шагов назад и поворачиваются, чтобы выйти из зала.

Уже в дверях Монтефиоре берет у слуги фолиант.

Император: "Да, кстати, барон, что за книгу вы носите с собой?"

Монтефиоре: "Ваше величество, это всего лишь один из многих трактатов Вавилонского Талмуда".

Император с улыбкой: "Я так и знал, сэр".

**

Перед загородным дворцом стоит карета с еврейским посланником. Возница берет в руки кнут, смотрит на окна. Сверху кто-то посылает ему воздушный поцелуй и призывно машет обеими руками, растопырив пальцы буквой V. Маман недовольно шипит на свою дочь.

Сэр Мозес сидит у каретного окна и внимательно читает том Талмуда. Его возница размахивает кнутом и озорно свистит. "Ну, залетныя!"

= Конец эпизода =

** **

Дальше по сценарию, Монти едет в Северо-Западный край вместе со своим слугой по имени Шайка Гирцке, евреем из Цюриха, чистокровным сефардом из Андалузских – тем самым, который только что на приеме у Николая напялил на себя парик.

А там, в Северо-Западном крае, как раз стоит усадьба Собакиных. Полина, спасая малолетних евреев-кантонистов, поет арию-реп "Как вы мне надоели со своим антисемитизмом". Прямо живому отцу в лицо.

Потом она делает гиюр и уезжает с Шайкой за границу. Теперь она ребецен Пейся.

Теги: история, Беллетриза, Темы Торы