Последнее кино

Всегда через секунду после того, как к нему возвращается сознание, он хочет провалиться в сон и больше не просыпаться. До того момента, как включается сознание, всё хорошо. Так хорошо, что он внутренне согрет… тем нежным золотистым светом, какой окутывает нас, когда мы на миг возвращаемся в раннее детство… Ему видится, что Эмма и девочки живы… что они не ссорились в дороге и он не был уставшим и раздраженным.

Нет, они ужинают на веранде… Люси смеется, кажется, это день, когда он сделал ей предложение. Или это день, когда родились старшие, двойняшки?

И тогда сознание, пытаясь подобрать дату к внутренней картинке, начинает прочесывать линию времени, выбирается из присыпанного золотой пыльцой тумана сна. И тогда он вспоминает и аварию, и что их уже нет и никогда не будет. И слепящие мигалки полицейских машин: кажется, его сетчатка, обожженная этим холодным слепящим светом, так никогда и не восстановится. 

Скрежет носилок, когда их устанавливали на «полозья» машин скорой помощи. На носилках трое — Эмма и девочки. А он — на деревянных ногах, не знает, на каком он свете и почему не на носилках… И эти их вопросы, их вопросы, их вопросы: вы видели встречную машину? В какой момент вы ее заметили? Когда она вырвалась на вашу полосу? Вы помните тот момент?

Джейкоб со стоном поворачивается и закрывает глаза сгибом руки. Нет, не просыпаться никогда, никогда, это мука — просыпаться. Кто ее выдумал? Того надо повесить. 

— Папа? – Линда осторожно заглядывает в комнату. — Папа, мне нужно внести плату за обучение. Извини, что разбудила… но… мисс Прайз сказала, что если я не… мы не внесем сегодня или в ближай…

— К черту мисс Прайз!  — так это по ее милости он проснулся? — Ты поняла? Чтоб шла туда скорым шагом, бегом и никогда оттуда не возвращалась. 

И медлила и хотела добавить, что в классе собирали деньги на Хануку и на Кристмас. Но после направления, указанного папой для мисс Прайз и всей школы, и, очевидно, для нее, Линды, тоже, понятно, что денег на вечеринку ей не видать.

Опять просить у бабушки? Та снова начнет плакать, причитать, жалеть ее, ругать папу, клясть его, жалеть себя, тосковать по маме и девочкам. И эта пытка — ради 50 баксов?

Она уже попыталась, когда бабушка пригласила ее в гости: типа Ханука и приходите с папой, семейный традиционный ужин. Бабушка зажгла свечи. Папа не пришел. Кажется, он даже не понял, что сейчас Ханука...

Где же взять деньги на классный взнос?

Пойти сделать бебиситтинг у соседей, семьи Рассвел? Но она как огня боится их папашу с его маслянистым блеском в глазах. И, хотя он никогда ничего себе не позволял, — почему у нее останавливается дыхание, когда он смотрит на нее?  Кстати, а разве ей, Линде, не положены хануке-гелт — ханукальные деньги? Кажется, и бабушка, и папа в этом году об этом забыли.

Всё это Линда обдумывала, заталкивая учебники в сумку и встряхивая одеяло на кровати: вдруг там лежит потерянный учебник. Не так легко следить за своими вещами, когда тебе шестнадцать и нет никого, кто посетовал бы, что «ты уже три недели не меняла постельное белье».

Линда тряхнула одеяло еще раз, нашла не книгу, но расческу — очень кстати, прошлась ею по отросшей челке и, задвинув ногой пижаму под кровать, вышла из комнаты. Помедлила в дверях. Развернулась. Забралась в обуви на кровать: над ней на стене была большая фотография ее старших сестер-двойняшек. Содрала ее со стены, сползла с кровати и засунула фотографию в самый нижний ящик стола. Так лучше. На секунду у нее в ушах зазвенели их голоса, их смех, их поддразнивания. Перед глазами всплыли их милые и никчемные подарки на ее дни рождения. Кто-нибудь вспомнит в этом году, что у нее через неделю после Хануки день рожденья? Линда со стуком задвинула ящик стола, и голоса сестер в ту же секунду смолкли. Так лучше. Она на минуту прислонилась лбом к столу. Обмякла.

Что-то тянуло ее за плечо. Она скосила глаза: ремень сумки зацепился за ручку ящика.

Линда прошла на кухню, смахнула со стола на пол пару пустых упаковок от пиццы, сгребла в сторону остальные, нашла в самом низу россыпь монет и бумажных денег: они остались с того ужина, когда папа вывернул кошелек на стол. К ним тогда пришел газонокосильщик с просьбой заплатить их часть за стрижку газона, и только потом они вспомнили, что ему платит муниципалитет… Или не платит. Какая разница…

Линда подставила ладонь к краю стола и сгребла в нее все деньги, которые были на столешнице. Пошарила в кухонных шкафах — нашла упаковку рассыпушек. Так и есть, они уже потеряли всю хрусткость, но лучше, чем ничего.

Окинула взглядом кухню. Надо прибрать. Мама бы сказала: что за бардак вы развели? Так, стоп… Выйти из дома. Выйти. Выйти. Выйти. Выйти.

Джейкоб окончательно проснулся и даже сел на кровати, когда дверь за Линдой захлопнулась. Как всегда, ему стало стыдно, что он опять не приготовил ей завтрак в школу. Только стыд заставляет его окончательно просыпаться. Только стыд. Кажется, это единственное чувство, которое у него осталось.

Поплелся в ванную и снова вспомнил, что надо купить зубную пасту. Как можно об этом помнить, когда ты в супермаркете? Он уныло почистил зубы водой и бросил щётку в стаканчик. Промахнулся и оставил ее лежать в раковине.

Развернулся, но оступился и, чтобы не потерять равновесие, ухватился за занавеску над ванной. Та натянулась под его весом и в следующий момент сорвалась, и он практически впечатался в стену с занавеской в руке.

Посмотрел на устроенный им разгром: завтра все сделаю.

В широкое окно комнаты ему было видно окно квартиры напротив. Он знал, что на том окне стоит ханукальный светильник, сейчас он еле серебрился за отсвечивающим стеклом, но вчера, закрывая свое окно от ветра, Джейкоб его четко видел.

Такие огоньки в окне напротив.

Но только сейчас осознал. Что, уже Ханука? Не может быть… что уже Ханука. Если сейчас декабрь, то, значит, Ханука. Это логично. Сейчас точно декабрь: вчера он заполнял какую-то декларацию или платил счет. Или еще была какая-то там… важная фигня, которую он вчера оплатил.

Или это было не вчера? Он смотрел, не отрываясь, в окно. Бедная Линда. Если Ханука, значит, ее отец даже не постарался распаковать светильник.

Спустился вниз на кухне. Открытые шкафчики. Заваленный стол. Кажется, она что-то просила сегодня утром. Что это было? Что-то оплатить... Почему они все от него не отстанут...

Опустился на ближайший стул и устремил унылый взор в пространство. Девочке нужна Ханука. Да что Ханука, ей нужен нормальный отец, который сам оплачивает то, что ей нужно, до того, как придется напоминать. Ей нужен отец, который дает карманные деньги с избытком, который помнит, что нужно зажечь… Что там, на фиг, нужно зажечь или потушить, или поднять, или снять, или сдать, или вложить. Который живет, который готовит еду или — что там люди обычно кладут себе в рот и жуют, если им скучно или радостно. Или — что они еще делают, нормальные люди, у которых в одночасье на их глазах не погибли жена и две дочки.

Ходят в кино, жуют горстями попкорн, ржут в несмешных местах, принимают гостей, носят костюмы и галстуки, помнят о праздниках, что-то там дарят на них и выглядят как обычные люди, у которых не разрывается сердце. Линде нужен такой отец.

Не такой, как он. Живая тряпка на загаженной кухне с сигаретой в руке. Как оказалась в его руке сигарета… Зажжённая… Он что — нашел спички или зажигалку? Вот это хорошая новость.

И пока Джейкоб докуривал сигарету, в его голове начала принимать очертания мысль, которая до тех пор невнятно маячила внутри.

Линде нужен нормальный дом. Это очевидно. Семья. Где кто-то готовит ей завтрак в школу. Вносит плату за школьный автобус. Это очевидно, как и то, что автобус существует.

Ей нужны обеды на обед и ужины на ужин. И праздники. Подарки. Отпуск с семьей. Машина и тот, кто возит ее на кружки… Она еще ходит на кружки? Для этого возраста есть кружки? Надо спросить у Эммы. Ей нужен отец, который отвозит ее в бассейн и привозит вечером от подруг, если она задерживается. Он всё это делал. Когда-то.

Не сейчас. Сейчас он может курить, спать и обрывать занавеску над ванной. Это у него получается.

Вывод: такой отец Линде не нужен.

Вывод: ей нужен другой отец. (Тут Джейкоб приободрился, потому что впервые за долгое время его мысль начала приобретать какую-то последовательность).

Другого она не получит… Не получит, пока у нее есть нынешний — он.

Когда Линда вернулась из школы, он по-прежнему сидел на кухне. Сидел и курил, а не спал, как бывало обычно, когда она приходила домой.

— Привет, пап. Ой, как накурено тут… — она швырнула, сумку не доходя до кухни.

Села напротив него, положила голову на руки:

— Нет сил на эту школу… Можно, я больше не буду туда ходить? Никогда.

— Да ради чего ходить? Живи как я.

— Ты не всегда жил так, как сейчас. Ты ходил на работу, зарабатывал деньги, ты был…

— А… я был, когда зарабатывал деньги, а теперь вроде меня и нет… Это ты хотела сказать? — он стряхнул пепел в бумажный стаканчик.

— Что за фигня. Я говорю, что меня задолбала эта школа и мисс Прайз.

— Пусть катится твоя мисс Прайз.

— Она не моя. И она говорит, что это я скатываюсь. Пап, дай тридцать баксов.

— Не больше? — он опять затянулся.

— Можно и больше. В классе со всех берут, я последняя, кто не сдал. И за завтраки надо, и за автобус, и у меня день рождения на сле…

— За завтраки… А те завтраки, что я тебе готовлю, — уже плохо?

— Какие завтраки ты готовишь? Ты о чем? Ладно, проехали. Сегодня Салли устраивает вечеринку. Я приду поздно.

— Я не хочу, чтобы ты уходила сегодня.

— Почему... Если ты сидишь дома целыми днями и прованиваешь всю комнату этими дурацкими сигаретами, которыми… которыми… — Линда приходилось наполовину проглатывать слова, чтобы они успевали проходить по горлу до того, как застрянут. — Которые… мама говорили тебе не курить дома… сколько раз… а ты… если на меня… тебе плевать, и можно курить, и… ты не пускаешь меня к Салли, а у нее нормально можно дышать в доме и не только эта вонючая пицца… еще до того, как ее достаешь из коробки, она уже воняет этим твоим вонючим куревом, и я даже смотреть на тебя…

Закрыл глаза. Они сами закрылись. 

Следующее, что он услышал через вечность, был ее соскальзывающий бег вверх по лестнице. И еще он почувствовал боль в пальцах от догорающего окурка.

Другой отец, — сказал он себе тихо и отчетливо. — Уронил голову на руки, отщелкнул окурок. Через вечность приоткрыл глаза, когда понял, что окурок упал на крышку коробки от пиццы.

Запах гари пролезал ему глубоко в череп. Этот запах гари... Почему... Авария — это же не пожар... И сверлящие мозг и сетчатку мигалки полицейских машин, и скрежет каталок.

На следующий день он побрился. Всматривался в зеркало, брея щеку: не известно, как там заведено, но пусть девочка увидит чистое лицо в окружении венков. 

Смочил кожу одеколоном — по привычке, чисто машинально, но запах вернул на секунду ту жизнь, которая была частью когда-то. Та жизнь, в которой люди бреются каждый день, надевают костюмы и галстуки и ходят в кино. Встречаются с друзьями, ужинают в кругу се…

Стоп.

Отмотал мысленно ленту назад. Там было: «ходят в кино». Он пойдет со своей девочкой в кино. Ее последние воспоминания о нем будут такие.

Линда явно повеселела, увидев его побритым. Хорошо, она пойдет с ним в кино.

— И дашь денег?

Он усмехнулся: она получит завещание — не очень много, но кое-что.

— Можешь не волноваться...

Не сказать, что ее сильно увлекала идея совместного похода в кино, но, с другой стороны, он побрился и обещать подкинуть баксов.   Ей даже не придется ехать к бабуле за хануке-гелт, и не надо сидеть с детьми. Оставалось надеяться, что на дневной воскресный сеанс не придет никто из их класса.

Он не обратил внимания на ее блеск для губ. «Излишне розовый», — сказал бы он раньше, но теперь она для него — пустое место. Но ничего, главное — он вышел из дома, они идут в кино, он вспомнил, что она вообще существует… Линда посмотрела на отца, и тот неожиданно ответил ей слабой улыбкой и дружески похлопал по спине. Она шмыгнула носом и засунула руки поглубже в карманы. Торопливое зимнее солнце уже заканчивало дневной обход. Они опоздали на дневной сеанс, и им пришлось дожидаться следующего.

— Сейчас у нас начнут краснеть носы и слезиться от ветра глаза, — наклонившись к дочери, пошутил Джейкоб. И она улыбнулась: только им двоим из всей семьи слезы зимой постоянно застилали видимость. И мама, и близнецы и стужу, и ветер встречали одинаково сухими глазами. 

Неожиданно откуда-то сбоку грянула музыка. Джейкоб и Линда вздрогнули. Они и не заметили, как молодые евреи в пейсах и шляпах зажгли переносной ханукальный светильник и врубили музыку. И тут же непонятно как Джейкоб был втянут в круг отплясывающих евреев. Линда стояла и смотрела: а что ей еще оставалось. Хорошо, нет никого-никого-никого из их класса.

Джейкоб притопывал под музыку, охваченный чьими-то руками, и он тоже положил руки в танце на чьи-то плечи. Огни ханукального светильника плавились и кружились вокруг него, дробясь на зигзаги в полных слезами глазах. В какой-то миг он увидел среди глазеющих прохожих Линду: она улыбалась.

Она была такая хохотушка, когда была маленькая, вдруг вспомнил он, всё время хлопала в ладоши. Смеялась. 

Музыка продолжала греметь на площадке возле торгового центра. Людей вокруг ханукального светильника становилось всё больше. Одни подходили, другие отходили, шли двльше по своим делам.

Джейкоб танцевал. Вокруг чьи-то лица, сливающиеся в одну линию огни ханукии, и среди всего этого — лицо его девочки, его ребенка, единственной, что осталась у него. И также, как и у него, у нее уже текут слезы на ветру.

Линда поймала его взгляд и слегка помахала рукой. Он продолжал танцевать, но его сердце от взмаха ее руки, от ее улыбки, от ее сияющих из-за слез глаз, — его сердце вдруг сбилось, споткнулось, запнулось — и с болезненной оттяжкой застучало снова. 

Он отыскал среди незнакомых ее худую девичью фигурку, ее лицо, растрепанные волосы, слишком розовую помаду, блеск брекетов в отблеске ханукальных огней. И знал, уже понял в самой глубине своего уставшего разбитого сердца: он останется с ней.

Джейкоб через несколько лет рассказал это раввину синагоги, который организовал тогда танцы на Хануку у торгового центра. Ту Хануку он никогда не забудет. Постепенно он втянулся, стал ходить на уроки Торы. Но он никогда не расскажет Линде. Никогда.

На основе реальной истории,
рассказанной р-т  Ривкой Вайс
 

Теги: История из жизни, История тшувы