Тами Хадад и белая «Субару»

Многое можно сказать о еврейских женщинах, а уж о еврейской маме можно говорить бесконечно, и нередко, согласитесь, к разговору о еврейской маме примешивается доля откровенной иронии: «Они сумасшедшие, эти еврейские мамы, они же просто ненормальные…»

И — знаете что? Таки они не так уж и неправы — те, кто так считает…

Вот история об обычной еврейской маме. Вы не поверите, она не просто «мама», она еще и воспитательница детского сада, проработала там двадцать лет.

Рассказывает Тами (Тамар) Хадад из Офаким — города на юге Израиля:

В 6.30 в ту субботу мы проснулись от звука сирены. Не сказать, что это очень нас удивило, такое происходит время от времени.

И тут над крышами показался вертолет и одновременно раздались автоматные очереди. Мы с сыном молча уставились друг на друга: откуда в сонном маленьком городишке — сонном даже в будни, а тем более в субботу — эти звуки, будто пришедшие из другой реальности?

Уж очень они не вязались с нашей неспешной жизнью… Мой сын Итамар прислушался и говорит:

— Мама, ты знаешь… это не криминал… это с безопасностью дела.

Достает  автомат и выбегает на улицу. На улицу! С оружием!

Я немедленно обуваю кроссовки и выбегаю за ним. Там где мой сын, должна быть и я!

Улицы тихие, пустые, еще очень рано и город не проснулся. Веет утренней приятной свежестью, если бы… если бы не звуки стрельбы, раздающиеся слишком близко… мы пока еще ничего не знаем и не понимаем, что происходит и что произойдет совсем скоро…

Сына я потеряла из виду, зато пока искала его, ориентируясь по звуку стрельбы, добежала до парка «Колокольчик».

Это парк в жилом массиве с несколькими детскими площадками и газоном между ними, и редкими деревцами.

По субботам и вечером по будням, когда спадает дневная жара, парк наполняется детским визгом и смехом, и скрипом натруженных качелей.

Я спряталась в кустах и слышу выстрелы, и вижу террористов, мелькающих между качелями и каруселями, и наших, которые отстреливаются. Террористов заметно больше.

Сына не вижу.

Вместо этого вижу террористов, которые, подняв автоматы дулом кверху, бегут к домам.

В парке сразу стало тихо.

Из тех домов — выстрелы.

Стали подтягиваться еще полицейские и просто те, у кого было оружие. Террористы переместились к следующему дому, и я слышу крики: «Ала Акбар, Ала Акбар», и от следующего дома слышны выстрелы. Там идет настоящий бой: автоматные очереди, дымовые шашки, взрывы.

Я упала на землю, закрыла голову руками. Тут подскочил ко мне какой-то паренек — в момент, когда ненадолго стало тихо, тащит меня в сторону:

— Что ты здесь делаешь? Беги домой!

— Я не могу, — отвечаю. — Тут мой сын сражается.

А на дороге уже там и тут тела: убитые, раненые. Никто к ним не подходит…

Потом гляжу: кое-где жители стали затаскивать раненых к себе домой — оказать первую помощь, кто как мог, но главное — чтобы те не стали добычей террористов.

Тут и частные дома есть, но вокруг того парка — трехэтажные старые амигуровские^[i] дома. Но главное — не могу понять, где же скорая, где амбулансы? Почему никто не едет? Тут же убитые и раненые прямо на асфальте… у подъездов… в парке…

— Знаешь, — говорю я тому пареньку, который рядом со мной прячется за автобусной остановкой. — Я бегу за машиной.

— Куда? — он не понимает. — Ты сумасшедшая?

— Я — мама, — говорю. — Просто обычная мама… Да и какая разница сейчас, кто и что…

Бегу через парк, пересекаю его наискосок, бегу через широкую автомобильную стоянку, перебегаю площадь, почти добралась до домов, за которыми я живу.

Но тут — выстрелы совсем рядом. Пригибаюсь пока за чужими машинами и чувствую, что не могу бежать: с моим весом и в моем возрасте такой спринт уже не под силу — задыхаюсь. Вижу молодого парня с пистолетом, который тут тоже на этой парковке:

— Вот тебе, — сую ему ключи. — Вот тебе ключи от машины, — задыхаюсь, тяжело говорить. — Беги вон за тот дом, видишь? За ним частный дом, одноэтажный. Две кадки с цветами у входа, ты легко найдешь.

Тут где-то совсем близко — пулеметная очередь, мы пригибаемся как по команде, я почти до земли, вижу окурки на асфальте, а он выглядывает из-за машины, целится и стреляет. Террористы — они повсюду, даже не знаешь, с какой стороны от них прятаться и отстреливаться.

Я опять тяну того парня за рукав:

— Белая «Субару», — говорю. — Напротив входа в дом с двумя кадками у двери. Ты легко найдешь. Я уже не могу добежать. Открой и подгони сюда, будь другом, а? Давай.

Он бежит, даже имени его не знаю, пригоняет через две минуты машину, меняемся местами, сажусь за руль и еду к площади рядом с парком. Открываю дверцу и кричу:

— Несите раненых!

Кто там был — несут раненых, за ними красный след тянется. И кого несут ко мне в машину первого?

Моего сына…

Итамар (рассказывает уже в больнице):

Я забежал в переулок, откуда слышались выстрелы, и там увидел террористов. Выстрелили десять, и потом еще десять, и тут у меня осечка, пытаюсь справиться с этим, меняю дважды место, и тут во второй раз.

Получаю две пули в живот, как будто всё тело подпрыгнуло, смотрю направо: Ави, полицейский, — его достали, он мертв. Смотрю налево: вот полицейский, с которым я приехал, не знаю, как его зовут.

Мы перебегаем в другой переулок, тут нас настигает автоматная очередь, он падает рядом со мной и умирает. Бегу зигзагом, и снова меня настигают две пули. Тут я понимаю, что если не доберусь к своим, то просто истеку кровью и потеряю сознание.

Я опускаюсь на колени и пытаюсь принять какое-то решение. Оставляю оружие у входа в подъезд, без оружия люди, может, не так испугаются меня. Кое-как обхожу здание, ищу там, где окна. Высматриваю людей в окнах. Вижу пару, муж и жена, в окне:

— Я солдат, — говорю и держусь за стену. — Я ранен. Если не остановить кровь, погибну. Нужно, чтобы кто-нибудь пустил меня к себе…

— Заходи, — машет рукой. — Первая квартира направо.

Затаскивают меня в квартиру, кое-как останавливают кровь или пытаются…

— Дави сильнее, — говорю. — Еще сильнее, так кровь не остановишь…

Тут в дверях двое наших, они видели, как я бежал. Выносят из квартиры, и тут мама с машиной…

Тами:

Приносят Итамара, моего сына.

Он изумляется:

— Мама, что ты здесь делаешь?

Я даже не отвечаю ему, вижу, что он ранен, не могу говорить…

— Несите еще раненых, быстрее.

Приносят еще раненых, выезжаю оттуда на главную улицу города, еду на бешеной скорости — город всё равно будто вымер — к ближайшему отделению скорой.

Смотрю в зеркальце: как они там, мои раненые, на заднем сиденье, и вижу, что у Итамара голова откидывается в сторону и он близок к потере сознания.

Понимаю, что он теряет много крови, два ранения — в брюшную полость, одно в печень, это кровеносная система, это не шутки… Он закрывает глаза, бледнеет и отключается…

Я кричу ему:

— Итамар, держись, мы скоро приедем, ты молодец, Итамар, ты герой, держись, мы уже близко! Старайся не терять сознание! Итамар! Итамар!!!

Прилетаю на стоянку скорой помощи, бегу к ним:

— В машине раненые, есть тяжелораненые, быстро носилки! Бегом! — там я будто начальник отделения, но все меня слушаются, раздаю указания. И мы достаем раненых, их относят и пытаются определить степень тяжести.

Подбегаю к носилкам, на которых сын:

— Итамар, хороший мой, ты ранен, сейчас тебя отвезут в больницу, но ты поедешь сам, я не могу, дружочек, с тобой поехать. Держись, береги себя. Старайся быть в сознании. Я возвращаюсь туда, к тем раненным…

Он уже не может говорить, едва ли слышит, но кивает так… еле-еле…

Бегу к машине, вижу, как его увозит скорая…, у него четыре пулевые ранения, два в живот, мой сын…

Выезжаю оттуда и рву на страшной скорости.

Обратно.

Снова я там. В домах рядом с парком по-прежнему выстрелы.

Крики. Раненые.

Автомат сына со мной, он сказал, где его оставил, уже не помню, в какой момент.

Я просто взяла на себя эту обязанность: вывозить их оттуда. Часть мне приносят, кого-то я подбираю по дороге, и когда уже нет места, везу их в отделение.

Все сиденья машины в крови.

И снова.

Ты просто действуешь на каком-то внутреннем взводе, ни о чем не думаешь, а делаешь, что нужно в тот момент. Плохо то, что среди этих криков и выстрелов ты не знаешь, откуда они появятся — террористы. Они стреляют из-за домов, из подъездов, а потом, когда заходят в квартиры, — и из окон.

Но ты просто не думаешь.

Подбираю раненых и везу их, еще раненого и еще раненого. Единственная машина в городе, видна как на ладони, легкая мишень.

И пока туда помещают раненых, машина на виду, я на виду, мы все на виду.

Я стою с автоматом сына, и тут подбегает ко мне такой приятный паренек, белая рубашечка, цицит, милый, вежливый:

— Вы можете дать мне автомат, пожалуйста? Мне нужно оружие!

Смотрю на него в упор.

— Нет, — говорю. — Не могу дать тебе оружие.

Он понимающе кивает и объясняет:

— Я из «Дувдеван»^[ii]. Пожалуйста! Мне необходим автомат!

Оглядываю его с головы до ног, такой субботний вид у него, он из тех, кто учит Тору, это так понятно. Я ему верю.

— Бери, — снимаю с себя ремень автомата и протягиваю ему. — Бери. Это оружие моего сына, он ранен, по дороге в больницу сейчас… Он не смог продолжить тут, ты продолжи…

Он говорит:

— Вы не знаете, какое это счастье, — весь искрится, и вид у него, как у ребенка, получившего конфету. — А где махсанит (обойма)?

— Там, — показываю.

Он хватает махсанит, автомат, поднимается на крышу и, прячась за солнечными бойлерами, стреляет оттуда. Хороший был мальчик… Его убили там, на крыше. Йонатан Элазари, да отомстит Всевышний за его кровь…

Тут уже подоспели армейские подразделения, тот мальчик погиб, оружия со мной нет, сын в больнице. Я поняла, что моя работа здесь окончена. Теперь я просто мама… Села в машину, поехала к сыну.

Он был в операционной, операция шла несколько часов. Потом вышел врач. Сказал, что есть шанс.

Вы знаете, что это такое — сказать маме, которая утром везла его, раненного, и видела, как откидывается от слабости его голова…, что у него есть шанс?

…Теперь я больнице, почти не отхожу от него… Он долго не приходил в себя, а я сидела рядом с ним и вспоминала… его детство…, мое детство…. Помню, нам рассказывали истории про евреев Торы… Я кое-что соблюдаю, а истории помню… Про то, как быть добрым, и про то, как быть храбрым…

Даже когда ты одна и нет никого, кто подберет раненных мальчиков… Я же все-таки еврейская мама…

[i] «Амигур» — израильская национальная компания, обеспечивавшая жильем нуждающиеся группы населения.

[ii] Элитное спецподразделение Армии обороны Израиля.

Теги: История из жизни, Война в Израиле