Ребе без страха и упрека

— А, это вы, Друк, — протянул директор, бросив взгляд на вошедшего ребе, жестом пригласил его сесть и показал, что он должен закончить телефонный разговор. — Да, мне нужна хеврат никайон (фирму по уборке)  на завтра — это срочно! Да… Срочнее не бывает! Я вас знаю! — взорвался он. — Вы мне в прошлый раз оставили груду щебенки и… А, что?

Ребе Друк смотрел на свои руки и гадал, для чего его вызвали. Что может сказать директор? «Уважаемый рав Друк, мы вместе проработали столько лет, и вы неизменно пользовались любовью и уважением учеников, но, к сожалению, в последнее время участились, кроме всего прочего…»

— Так вот, — сказал директор, положив трубку. — В последнее время, кроме всего прочего…

— Кроме чего? — спросил ребе с невинным видом.

— Ну, кроме этого, — директор подтолкнул к нему несколько листов. — Письма родителей, благодарность, что Небо и наш хейдер послали им такого необыкновенного удивительного ребе. Но вы поймите, рав Друк, это же не ваш личный хейдер! Вы обязаны подчиняться общим правилам и выполнять указания! Ваш класс единственный не поднимает стулья после окончания занятий, а это дополнительный труд уборщицы и дополнительное время ее работы. Кроме этого на той неделе вы забыли раздать детям объявления об общем родительском собрании, из-за чего секретарше пришлось лишний час обзванивать родителей.

«А сердце у тебя по-прежнему прихватывает, — думал тем временем ребе, наблюдая, как рука директора машинально шарила по рубашке в районе нагрудного кармана. — И нагоняй от инспектора ты наверняка сегодня получил, и тяжба с муниципалитетом по поводу мусорных баков у ворот хейдера… нет, и что-то еще… новое, неожиданное… от чего нервы и…»

— Так вот, рав Друк, вы уж подстегните на этот раз вашу обычную рассеянность, потому что ну никак нельзя иначе, — директор прерывисто вздохнул, и его рука под пиджаком еще сильнее начала растирать карман рубашки. — Послезавтра нас ожидает визит г-на Эренфройнда из Англии — нашего главного спонсора, — директор задержал дыхание. — Вы понимаете? Вы с вашей вечной безалаберностью отдаете себе отчет? Я проведу его по классам, и вы на этот раз обязаны подготовиться и подготовить детей и помещение. Никаких экспериментов, новых идей и…

— Да? Аарон Фельдман слушает… а-а!.. Г-н инспектор? Рад вас слышать… Да, мы как раз… — и он жестом  руки показал, что ребе свободен.

Перемена была в самом разгаре. Ребе Друк в последнюю секунду увернулся от тугого мяча на бреющем полете. На секунду крик смолк, но он махнул рукой, показывая, что, мол, все — порядок, и гул и крик грянул с новой силой.

— Рав Друк, рав Друк, рав Друк, — на него в щелку забора смотрел умоляющий серый глаз. — Рав Друк, что мне делать?

— Габи?

— Да, ребе, это я, и я опоздал, а директор сегодня устраивает облаву на опоздавших, и тем, кто уже во второй раз на этой неделе опаздывает, — звонит родителям! А я — в четвертый!

— Однако, не слабо — в четвертый…

— А… Это… Мама в больнице, и я каждое утро одеваю Ривку, а она хочет только желтый сарафан, а сегодня я ей обул сапоги, потому что туфли остались у соседей, она там вчера играла, и я полчаса к ним стучал, а если директор позвонит сегодня маме, то она в больнице, и папа сказал, ее не волновать и даже не спрашивать ее, где этот дурацкий желтый сарафан, а только — что мы справляемся и папин суп очень вкусный, но я его выливаю, и Ривкину тарелку тоже, и за это она по утрам соглашается надеть кофту, какую я ей найду.

— А-а, — протянул ребе Друк. — Так она все же соглашается надеть кофту?

— Да, но сапоги нет, и из-за этого я и папа промучились с ней все утро!

— Ясно. Пошли за мной!

— Куда?

— Ты иди вдоль забора до дерева, а я тебя там подожду, — ребе подтащил стул к забору, отгоняя мысль о том, что если директор застукает его на таком деле, то вылететь из хейдера ему будет проще, чем струе кока-колы — из взболтанной бутылки. И с такой же пеной, пожалуй…

— Ребе, я уже на дереве!

— Давай руку! Я тут стою на стуле! Карабкайся! Так… Хорошо… А теперь отряхни колени… и — медленно! — иди в класс. Ребе Друк отряхнул руки, поправил пиджак, оглянулся и…

Встретился глазами с другим ребе, который с интересом наблюдал за этой сценой. И, подойдя ближе к ребе Друку, проговорил: «Вы очень рискуете… Все-таки стоило рассказать директору… он бы понял, если есть уважительная причина… Зря вы так…»

…

Визит спонсора в хейдер проходил как по маслу. Директор и мистер Эренфройнд заходили по порядку в классы, их приветствовали, вставая во весь рост, дети, иногда мистер Эренфройнд ронял несколько слов, директор благодарил ребе, тот хвалил детей, и торжественная церемония повторялась с точностью копипаста в следующем классе.

Сказать, что возле двери класса рава Друка у директора хейдера потемнело в глазах, — было бы не совсем точно. Во-первых, не «возле двери», а значительно раньше, задолго до двери, еще в коридоре, а во-вторых, потемнело не в глазах, а, скорее, в ушах… Шум стоял невообразимый… грохот опрокидываемых и расталкиваемых столов, гул, напоминающий  приближающееся цунами, какое-то волнами возрастающее жужжание и крик мальчишек, по децибелам превышающий возможности восприятия человеческого уха вообще и ушей директора хейдера, сопровождающего своего главного спонсора, — в частности.

Как ни неловко в этом признаться, но заявить, что при появлении спонсора и директора шум прекратился, как прекращается рев динамиков при коротком замыкании, — означало бы, мягко говоря, отойти от истины. И заявлять, что наступила мертвая тишина, как потом пытались клятвенно доказать ученики, мы, движимые мимолетным  порывом правдивости, утверждать отказываемся…

Их прихода в вихре хаоса просто никто не заметил. Кроме несчастного ребе Друка, который становился белее снега на Хермоне по мере того, как директор наливался огнем, уподобляясь образом и подобием костру на Лаг-ба-Омер.

Столы были перевернуты.

Стулья — тоже.

Проходы между ними, не без изящества взгроможденными друг на друга, являли собой улицы и перекрестки, по которым визжа и налетая друг на друга в порыве экзальтации, сновали машины дистанционного управления под чутким руководством гибких пальцев учеников достопочтенного ребе Друка…

Он, заикаясь и хватаясь за воздух, пытался объяснить, что давно пообещал детям в награду за усердную учебу провести в классе учения машинок, которые дети принесут из дома… И кто же… же… же… мог подумать, что им… им… им… им-менно сегодня…

Директор даже не взглянул на ребе, вернувшего мир в состояние первоначального хаоса и вместо достойного приема уважаемого спонсора устроившего настоящий тарарам! И что теперь подумает спонсор? Что в их хейдере нет порядка, нет дисциплины, нет учебы!  Это благо, что директор не удостоил ребе взглядом, это к лучшему… Ибо взгляд директора, подобно взгляду раби Шимона бар Йохая, преследуемого римлянами и поэтому проведшего в пещере двенадцать лет, взгляд, который он бросил на крестьянина после выхода из пещеры, не принес бы ребе ничего хорошего…

— Вы уволены… — произнес директор, хватаясь за сердце и покидая класс в сопровождении как громом пораженного спонсора…

Тщетно ребе пытался объяснить… тщетно родители… даром преподава-атели… время своё-о тратили… даром с директором му-учились родители самого бестолкового ученика…

Указ об увольнении остался в силе.

И, предвидя ваше справедливое возмущение бесчеловечным поведением директора хейдера, позволю себе маленький жестокий вопрос: давненько вам приходилось быть на его месте, а? Буксовать по рытвинам долгов муници (без амуниции) палитету... "Пусть сеют разумное, доброе, вечное каких-нибудь других культур! Китайской, например. Миллиард китайцев не смогут сделать это так, как сделают евреи… Или чем плоха — японская… Болгарская… Индийская… Далась им еврейская…"

Спонсор уехал, не сказав ни слова…

Директор провел две недели в больнице в предынфарктном состоянии.

Ребе, оглушенный происшедшим, мучился страшными угрызениями совести и угрызениями… отощавшего кошелька. И до того, так сказать, не страдавшего избыточным весом…

Впрочем, через несколько дней он обнаружил себя оглушенным звонками с просьбами позаниматься в вечернее время с отстающими учениками, а еще через неделю — предприимчивый директор другого хейдера отхватил его оптом и в розницу для своих учеников — с начала будущего учебного года.

Вернувшегося из больницы — похудевшего, с кругами под глазами — директора хейдера ждало на рабочем столе письмо от бывшего спонсора…

«Уважаемый рав Фельдман — говорилось в письме. — Много лет мы с Вами успешно сотрудничали…»

Директор расстегнул ворот рубашки, хотя, в принципе, ожидал подобного…

«В последнее время дела моей фирмы шли не так гладко, как в прошлом, поэтому я предпринял визит в ваш хейдер,

чтобы увидеть все своими глазами. Все преподаватели произвели на меня благоприятное впечатление.

Но тот ребе, класс которого мы посетили последним…»

Директор отложил письмо в сторону, не в силах читать… Встал, открыл окно… Вместо прохладного порыва ветра в кабинете неожиданно взмахнуло жарким опахалом приближающееся лето. Что, в свою очередь, потянуло мысль о кондиционерах в классах и счетах за электричество. Впрочем, директор был мужественным человеком. И письмо, из уважения к старым связям, все-таки надо было дочитать…

Где же это?.. А, вот…

«Но тот ребе, класс которого мы посетили последним… произвел на меня неизгладимое впечатление.

Он не подходит к обучению формально. Он умеет быть творческим, найти подход к детям. О таком ребе я всегда мечтал…

Кто знает, будь у меня такой в детстве, может, я и не ушел бы в бизнес…

Благодаря ему я нашел способ не только не прекращать субсидии хейдеру, но и увеличить их.

Искренне ваш, Дэйвид Эренфройнд"

Теги: Цдака, История из жизни, Учёба