Семнадцать лет

Окно. Штора.

Стена.

Еще одна стена с книжными полками. Дальше – пустая стена.

Чистая. Белая. Отвратительно чистая и белая стена.     

 Без подтеков, без рисунков, без пятен…

Стол. Овальный большой. Для чего им такой большой стол? В субботу только два прибора – Эфраима и ее: только две тарелки, только две вилки, два ножа и два стакана. Эти стаканы у них лет семь уже, и хоть один бы разбился… Иногда ей хочется швырнуть в сердцах стакан, чтобы услышать звон стекла, звон бьющейся посуды, чтобы звон заглушил невыносимый звон тишины в ушах. В ее детстве там – куда она запретила себе заходить, был большой стол, огромный, много детей и крика, шума, папа сидел во главе стола и каждый, каждый из них пытался перекричать общий гвалт, чтобы быть услышанным папой. И он как-то слышал всех… Нельзя, нельзя, - сказала она себе. Не вспоминать… перестань…

… – Перестань, - говорила мама, когда что-то падало и разбивалось, - чтобы у нас больше горя не было.

…Чтобы у нас больше горя не было… мама, старшие сестры, младшие братья – все там… Она одна тут, одна. И Эфраим, конечно… и нет никого, кто разобьет тарелку или обовьёт руками твою шею… какие худые руки были у детей в гетто… Б-г мой, кто мог на это смотреть… Она не могла.  Теперь она смотрит на пустые белые стены… вот уже семнадцать лет…

Они поженились с Эфраимом почти сразу после войны … Доползли, добрели, доплыли сюда из последних сил, цеплялись за эту землю ногтями, вгрызались в нее, целовали ее, думали теперь все будет иначе, все будет по-другому. 

Хлопнула входная дверь. Эфраим. Встань и улыбнись, - сказала она себе. Зачем нужно мучить его, достаточно тебе. Осталась сидеть, не шелохнувшись. Эфраим придвинул стул, сел напротив нее. Через столько лет, проведенных вместе, не нужны слова, всё и так видно. Он видит - по вздрагиванию ее бровей,  она – по усталому прищуру его глаз и по складке в углах рта.

- Скоро Рош – а-Шана, - начал он.

- У нас уже были семнадцать Рош-аШана, - ответила она одними глазами.

- Я думаю купить Мафтир, - продолжал он, - в синагогах читают молитву Ханы. Это сгула – для тех, кто хочет …детей. Б-г ответил Хане в Рош-ашана. Люди говорят, что это испытанное средство.

- Нами не испытанное средство, - спросила она с иронией одними глазами.

С иронией… может быть ирония там, где так много тоски? Да разве ж это тоска? Это вспоротые железными скобами души, это вой, это захлебывающийся изголодавшийся вой от края земли и до края…

Эфраим вздохнул и поднялся:

- Ну, - спросил он, - ты уже купила мед для леках?

 «…Семнадцать лет, семнадцать лет», - шелестело ему вслед в синагоге, когда он шел, как обычно – прихрамывая, договариваться с габаем о чтении Мафтира – на сегодня – Рош-ашана, - «Несчастные люди… последняя надежда…Дурачье, разве может быть у еврея «последняя надежда»? к тому же это испытанное средство – Мафтир… Тем более - Рош-ашана – Врата Небес открыты…

Она тоже просила и требовала, и уговаривала и умоляла… Мама ходила в синагогу слушать шофар, и только я здесь весь день… У мамы были  маленькие, где ей ходить в синагогу… она… крутилась по дому и, раздавая большими ломтями нарезанный  леках: «А гит юр, зисале - чтобы у тебя был хороший год…» -  так и молилась…

Эфраим договорился с габаем, что тот вызовет его на чтение Мафтира. Ради неё, ради Рахили… Сам бы он  смирился… нужно радоваться тому, что есть: они живы, они живут на святой земле, они есть друг у друга. Но ей этого мало… Как сказала Рахель праотцу Яакову? «Дай мне детей, или я умру!..». И что ей ответил Яаков? «Что я – вместо Б-га…?». Он – Эфраим – не вместо Б-га, но он рассказывает ей каждый раз про новую сгулу, новый способ вернуть надежду, чтобы появился блеск в её глазах, чтобы появилась живость на лице. Может, это ошибка? Может, не перепахивай он каждый раз обугленную пустыню её отчаяния в попытке найти новый способ  дождаться ребёнка, может, зарубцевалась бы надежда, и Рахиль постепенно смирилась?..

Легкое похлопывание по плечу. Он торопливо оборачивается:

- Да-да?

- Слушай, какое дело, Эфраим, - торопливо шепчет, оглядываясь,  Аврум –  его сосед, - Ты вот что. Я купил алию к Торе и Хаим - мой брат – купил… Так, слушай, мы забыли, что братьев к Торе зараз не вызывают… -  Смущенно покашливает и продолжает: Так как быть? Давай, это… поменяемся что ли? Ты выйди к Торе, а я или Хаим – к Мафтиру. Идет? Тебе ведь все равно, правда? А?..

- А… Ну то есть…. «Дай мне детей, или я умру!..». Но двух братьев к Торе ведь не вызывают… Рахель уступила Яакова сестре своей…. А что я ей скажу? Рахель уступила  Лее… «… и ты пошла за Мной в пустыню». Нет, это по другому поводу сказано…

- Ты, наверное, не понял меня… Тут такое дело. Мы с братом…

- Да-да, я всё понял.

- Ну, так…. Согласен поменяться?

- …она уступила… - прошептал.

- Спасибо, реб Эфраим. Пойду, скажу Хаиму, а то он совсем извёлся. Ну, все…гит юр!

После по дороге домой она, всматриваясь в его лицо, спросила:

- Так что с Мафтиром? Я ждала, ждала, когда ты выйдешь…

Краем глаза она увидела, как их сосед – Аврум –  сделал движение по направлению к ним, остановился и оглянулся, словно ища вокруг поддержки, потом нерешительно направился в их сторону:

- Это…, реб Эфраим! Что же ты сразу-то не сказал? Вот это… чудак человек… Так я и не понял… Стал бы я, честное слово… Эфраим, а?.. – Аврум плёлся за ними, совершенно расстроенный, -  Так ты не это… А?..

- Аврум, не стоит, не стоит… А гит юр, Аврум, а гит юр…

Аврум остался стоять, бормоча, давясь словами: «Мы же это… не подумали… да кто мог знать…».

Прошел год.

Снова Рош-аШана… медовый леках, белая скатерть огромного пустого стола, белые стены, чистые до отвращения…

Аврум и Хаим, подталкивая один другого, подошли к Эфраиму:

- Мы не забыли. Ты не думай, мы не забыли, - весь год помнили. Ты это… ну, короче, мы тебе купили алию к Мафтиру!

…Ожидали увидеть радость, изумление, умиление… И близко – нет.

 …н-не стоит… ну, зачем вы…, - в смущении пожал плечами, - а гит юр, - принуждённо улыбнулся и быстро отошел, прихрамывая по обыкновению.

Братья переглянулись, пожали плечами. Нет, не обиделись… кто станет обижаться на человека в таком состоянии, как Эфраим?..

Перед Песахом…

…Перед Песахом их стало четверо: Эфраим, она и два сына – брата-близнеца.

Теги: Женщина, Молитва, Катастрофа, Йом-Кипур, Синагоги, История из жизни, Между людьми