Ориентация на местности

Вопрос, о котором пойдет речь, относится к той области, обсуждать которую на людях в досовском обществе не принято. И, если нас интересует польза дела, а не громкие заголовки в газетах — то такие дела действительно надо решать со специалистом в узком кругу. Но если вопрос поступает «снаружи», со стороны далеких пока от иудаизма клиентов — отвечать надо. Потому что, даже если мы сумеем элегантно уйти в сторону или перевести тему — вопрос никуда не денется.

На самом деле, спрашивают не так, чтобы часто. Меня «накрыло» этим вопросом аж дважды: один раз — лет пятнадцать назад, на заре моей работы в «Лев ле-ахим», а второй — пару лет назад, в модиинском клубе для скучающей молодежи, которая до иудаизма, как и до всего остального, никаких переживаний не имеет. Как уже было сказано, в этом развеселом заведении я взял себе на вооружение правило «никаких объяснений, пока не будет задан вопрос, но если спрашивают — надо отвечать». Короче, дело было так:

Сижу я в очередную среду в компании очень хороших, но вечно-ищущих-куда-приткнуться и вечно-притыкающихся-не-туда подростков и на медленном огне поддерживаю «разговор за жизнь». Мой собеседник — парнишка призывного возраста, чуть поинтеллигентнее остальных посетителей, но, как и большинство, смотрящий на меня через призму телевизионных штампов. И вдруг в наш разговор вмешивается местный футболист, весельчак и забияка, не упускающий случая подколоть каждого присутствующего:

— Слушай, Гади, пошли покурим, я хочу тебя кое о чем спросить.

Ну, если есть вопрос — значит, я не зря сегодня сюда шел. Но вскочить в седло и ускакать прямо из-под носа моего предыдущего собеседника невежливо, поэтому я отвечаю:

— Дай мне пару минут, мы тут посредине разговора.

— Та какой у тебя может быть с ним разговор? Тебе вообще с ним не разговаривать надо, а забить его камнями.

Я немного растерялся:

— И за какие такие заслуги?

— Ты что, не в курсе? Он же это, альтернативный! А их надо забивать, как мамонтов, так в Торе написано, нет?

— Ну, в общем-то, да, забивать… Вместе с тобой.

— А… а меня за что? Я ж не…

— По шабатам ездишь?

— Ну… бывает…

— Значит, в последний поход пойдете вместе, организованной группой. Эй, ты куда? Подожди, пока никуда идти не надо, еще рано.

Мой первый собеседник довольно напряженно следил за развитием событий, а футболист тем временем решил перейти в атаку по правому флангу:

— Гади, вот ты ж, вроде, неглупый, хоть и дос, ну скажи мне, чем вы отличаетесь от иранцев? И что, по-твоему, может поделать этот несчастный со своей природой?

— Так, стоп машина. Мы договаривались, что за один раз задается один вопрос, а ты задал уже целых два…

Но футболиста уже было не остановить:

— Нет, ты понимаешь, на что вы обрекаете живого человека? Если он решит жить по Торе — он же никогда не будет счастлив!

— Это уже третий вопрос.

— Считать я тоже умею, ты можешь ответить что-нибудь внятное?

Я вздохнул, вытащил сигареты, и пригласил всех «в сад». Толпа присутствующих, предчувствуя развлечение, последовала за нами.

На улице, под тем самым фонарем, за тем самым столиком, после того, как мою пачку безжалостно распотрошили («Тебе уже есть 18?» — «Мне будет через месяц» — «Вот через месяц и приходи»), я подытожил вопросы:

— Значит так: номер раз — насчет смертной казни, номер два — как можно поломать природу, и номер три — это ж какая трагедия в личной жизни. Все правильно?

Футболист кивнул.

— Ну, тогда приступим. Правда ли, что, согласно Торе, за нарушение некоторых запретов полагается смертная казнь? Да, правда. Только вот для того, чтобы ее применить на практике, необходимо соблюдение тридцати пяти условий. Так что, скорей всего, ты и твой приятель повзрослеете, поумнеете, сделаете тшуву и доживете до глубокой старости…

— А если не поумнеем?

— А если не поумнеете, то все равно останетесь жить, зная при этом, что ходите под смертным приговором, который по техническим причинам нельзя привести в исполнение. И это еще вопрос, лучше ли такая жизнь, чем смертный приговор. И этим мы отличаемся от иранцев. По первому пункту есть вопросы?

— Ну, допустим, нет. Что насчет следующих двух?

— Пункт номер два. «Как можно ломать природу?» Тут совсем просто. Ты в школу ходишь?

— Не, я работаю…

— И во сколько у тебя начинается рабочий день?

— В семь.

Я демонстративно посмотрел на часы и присвистнул:

— Ого! Уже одиннадцать тридцать! Пока мы тут закончим, пока ты доползешь до дома, поужинаешь, примешь душ…

— Я еще перед сном сериал смотрю…

-…посмотришь сериал, пока ляжешь спать — уже два часа ночи. А в шесть тридцать…

— В шесть. Я в Холоне работаю.

— …в шесть ноль-ноль — пип-пип-пииииип!

— Я понял, ты хочешь увильнуть от ответа и быстрее закончить…

— Ни в коем случае. Я хочу, чтобы ты обратил внимание: ты каждый день (в данном случае — каждое утро) заставляешь себя делать то, что тебе не хочется.

— А ты что, нет?

— Я? У меня это вообще трагедия всей жизни. Я не могу уснуть раньше трех, даже если выпью стакан вина, схожу в сауну, одену мягкую пижаму и упаду на любимую подушку. Даже если вылью на себя пол-банки «Сано-дай» и включу кондиционер на самый оптимальный режим. У меня такая природа. Называется «сова». Но в восемь я должен быть на шахарисе, а если мне вдруг надо сдать анализы (а лаборатория открыта с 7 до 9 утра) — то шахарис переносится на семь. Встреча у адвоката назначается на восемь утра (потому что с десяти у него слушания в Петах-Тикве), печатание книги — на семь тридцать, а мастер по ремонту стиральных машин стучит в мою дверь уже в семь. А если все эти люди от меня отстанут на какое-то время, то сосед обязательно начнет сверлить стенку в те же семь утра. И при всем при этом — если я в смешные 11 вечера, в самый разгар моего биологического дня, включу дрель — через минуту в мою дверь будет ломиться, в лучшем случае, возмущенный сосед, в худшем — полиция. Весь мир подстроен под «жаворонков», хотя половину человечества составляют «совы». Что нам делать? Создавать клубы? Ходить парадами? Или обвинять «жаворонков» в шовинизме, экстремизме и нетолерантном отношении? Ты же понимаешь, что это не поможет. Приходится подстраиваться под реальность. Да, в какие-то моменты это влияет на настроение, работоспособность, аппетит и иммунную систему, но есть специалисты, а у этих специалистов есть способы, которые помогают «прогнуться под реальность». Помогает. И это, как ты себе можешь представить, всего лишь один из тысяч примеров, которые я мог бы привести. А вообще — ты можешь мне назвать главное отличие человека от животного?

— Ну, человек ходит на двух ногах, разговаривает, носит одежду, работает и умеет думать…

— Медведь в цирке тоже ходит на двух ногах, обезьяна там же — носит одежду, дельфины разговаривают, верблюды работают, а полицейская овчарка умеет думать лучше некоторых людей.

— Человек умеет курить! — заметил кто-то и все заржали.

— Ага, — отреагировал я, — И ржать, как лошадь (все заржали еще громче). На самом деле, главное отличие человека — это то, что он может изменить свою природу. Ни одна корова никогда по доброй воле не сядет на диету, ни один пес не начнет работать над самообладанием, чтобы не кидаться на прохожих, и ни одна мышь не будет голодать, решив завязать с воровством. Второй пункт — всё. Есть вопросы?

— Но ведь есть вещи, которые невозможно изменить!

— Есть, конечно. Но Тора не заставляет слепого учиться, страдающему от несворачивания крови — делать брит, левшу — накладывать тфилин на левую руку, а того, кто падает в обморок при виде крови — работать шойхетом. Ну что, перейдем к трагедии?

— Валяй.

— Представь себе, что ты решил жениться на принцессе Монако. Не спишь ночами, не ешь фалафель и сидишь в депрессии. Нет, ты не смейся, это реальная история. Не веришь? И правильно делаешь, что не веришь. Потому что из-за монакской принцессы ты страдать не будешь. А знаешь, почему? Потому что тебе «не светит» — и ты это знаешь. Если бы ты точно так же четко и ясно осознавал, что в шабат тебе «не светит» зажечь сигарету — тебе бы даже не хотелось курить. Так же, как не хочется мне. Хотеться начинает, только когда у тебя есть хотя бы отдаленная надежда, что твое хотение достигнет цели. Причем, чем отдаленней эта надежда — тем хотение сильнее. Но если ты отрубишь предмет хотения, как недостижимый — он перестанет для тебя существовать. И не будет никаких трагедий, ни личных, ни общественных. Вопросы?

— А что, если человек в результате попытки себя изменить сойдет с ума?

— Ну, тогда он будет освобожден от всех повелительных заповедей, как все сумасшедшие.

— О, а это выход! (опять смех)

— Это не выход. Запретительные заповеди по отношению к нему остаются в силе. А теперь — все по домам и спать. И сегодня — без сериалов.

Теги: пробелы в информации, Острая тема