Мои Ильичи

Празднику трудящихся Первомаю посвящается…
 

- А кто такой этот Ильич? – спросит однажды ваш ребенок, и вы замрете в недоумении. Мой спросил, услышав анекдот:

- Один хакер говорит другому: «Классный мужик все-таки был этот Ильич! Если бы не он, электронную почту до сих пор бы при свечах читали».  

И я замерла. Как мы, дети семидесятых, хохотали над этой искрометной шуткой. Моего ребенка девяностых она привела в замешательство, потому что у него в голове не было моста от хакера к Ильичу.

Что нам стоит мост построить?  Я рассказывала.

В моем детстве с самого начала было целых два Ильича. Портрет первого красовался на октябрятской звездочке, а второй всегда жил в телевизоре. Милый кудрявый малыш на звездочке мне очень нравился. Я носила ее в кармане еще дошкольницей. А в первом классе звездочку прикололи на мой школьный фартучек и сказали, что я теперь октябренок дедушки Ленина. Такие красивые звездочки были у всех в нашем первом классе. Но не у каждого были братья. А у меня родился как раз. Брат Николай. Коля. Он появился на свет в мое последнее дошкольное лето и почти сразу мне не понравился. Брат опрокинул мой маленький мир. После его рождения я вдруг стала старшей и, по словам мамы, уже большой и умной девочкой. Мне не хотелось быть большой и умной. Я хотела всеобщего обожания, неограниченного внимания и на ручки.

А тут Николай с пушистыми кудряшками, персиковыми щечками и губками бантиком.  Я не могла справиться с фактом его появления в моей жизни. Мне мешало все. Вот хотя бы его ужасное имя. Такое противное, тяжелое. Я сокращала Николая до франтоватого Ника. Кто же мог знать, что именно так малыша звали бы в Америке или Англии. В моем окружении практически никто. Белоруссия была слишком далеко от всех америк. Ее тогда называли Бэсесер. Братик никому кроме меня не напоминал никакого Ника. Некоторые родственники считали его похожим на шоколадную Аленушку из-за рыжеватых локонов и длиннющих ресниц. А бабушки видели в нем маленького Ильича. Впрочем, тогда в Бесесере многие видели маленьких лениных в писающих младенцах. Я же была искренним ребенком и понимала, что Николай не похож на Ленина с моей железной звездочки, потому что у него слюни текут. А с вождями такого не может случиться, это каждому ясно. Больше никаких мыслей об Ильиче я не думала приблизительно до средних классов школы, когда жизнь столкнула меня со смертью другого Ильича.
Брежнев умер, когда я училась в 6 классе. Ильичи сопровождали меня на протяжении всей моей сознательной жизни. Я привыкла к их постоянному присутствию. Вдруг этот второй так подвел.

Событие требовало серьезного обсуждения. Мы с подружками сидели на портфелях на перекрестке трех тропинок. Обычно это место было точкой расставания, но сегодня смерть второго после Ленина Ильича удерживала нас и не отпускала.
- Бабушка сказала, что теперь будет война, - грустно сообщила отличница Леночка.
Мы с Лариской глядели на нее с сомнением. 12 лет - возраст серьезный. В эту пору в Бесесере дети уже умели не верить масштабному максимализму. Я что-то чертила прутиком на земле и молчала. Лариска рассказывала, что Ильич ходить и говорить уже почти не мог, был совсем больной, потому что старый, поэтому его жалко. С ней я была согласна больше. Но все равно не понимала, откуда возьмется теперь для нас третий Ильич. Спрашивать у взрослых мы тогда уже перестали и молча переживали тягостную неизвестность. Молчать, когда не понятно, я хорошо умела, поэтому уже в детстве меня удивляли люди, которые точно знали, что нужно делать другим, когда всем одинаково не понятно. Вон Ильич сделал революцию всем. А может, кому-то она вовсе и не нужна была. Ильич ему ее подарил. Куда теперь человеку с этой революцией податься, что он с ней делать станет. Ильич же ее для себя затеял, а остальные просто под руку попали. Так, после смерти второго Ильича, я пришла к революционной мысли о политической безответственности лидеров и глав государств. А дальше жизнь била таким ключом, что никаких иллюзий по поводу вождей во мне не оставила. Даже той, что у них слюни не текут.

Мы с одноклассниками мужественно пережили смерти стольких рулевых партии, что по-настоящему расстраиваться по этому поводу не успевали. В 6-ом скорбели по Брежневу, в 8-ом, когда на моем школьном фартуке повисло скучное знамя комсомольского значка, сбежали с урока физкультуры в кино по Андропову, в 9-ом первой вечеринкой с шампанским проводили Черненко.

В общем, собака лает – ветер носит, а караван идет. Наш караван шел вперед, подгоняемый ветром юности, в 10-ом нам стало окончательно плевать на вождей. Страна отозвалась перестройкой, гласностью и ускорением.  

Брат мой, так и не ставший Ником, вырос Николаем, Колей. Теперь израильтянки вместо меня мучаются с его именем.
- Тебя как зовут? - интересуются девушки.
- Коля, - говорит брат.
- Действительно, кола? – поражается носительница еврейского языка, в котором л всегда мягкий согласный, а гласных вообще нет.

- А хакеры? – спросил мой ребенок с феноменальной памятью.

- А хакерам Ильич подарил лампочку, которую зажег в моем Бэсесере вскоре после его революции. Знаешь, революции делают обычно в полной темноте. Ту лампочку назвали лампочка Ильича. Она хакерам очень нравится.

- Ильич был троллем, а все повелись? - уточнил сын.

Теги не заданы