Жизнь простого чайника

Послушайте, … пожалуйста - никому…  Договорились?...  Это тайна! Я очень боюсь…. Нет-нет, я никому не желаю зла, но … в последнее время… всё не так…. Столько лет, столько усилий, и всё в один момент может исчезнуть навсегда…. Меня просто уничтожат, если узнают. Да, я не преувеличиваю. Жизнь такова. Столько лет, столько усилий и всё – в дым! Нет, я должен себя сдерживать, я должен скрываться! Я должен претворяться надёжным крепким чайником. По сути, я чайник и есть. Правда, уже не такой красавец, как раньше. Стальные бока потускнели, голос больше не звенит, закипая, а просто сипит, как, помню, у моего дедушки, медного самовара. 

Дедушку я помню уже очень старым, буро-зелёным, во вмятинах, с нелепыми заплатками на боках, с тяжёлым придыханием от углей, раздутых старым сапогом. Он уже почти не мог греть воду, да и углей почти никто не приносил. Его все забыли. Я ещё видел его в кладовке, где он грустно вспоминал, как натёртым до глянца боком  отражал дрожащие звёздочки субботних свечей. Так он и сгинул на какой-то свалке.

Мой отец – огромный чайник, гордо гревший воду на газовой плите, был всегда главным в доме. Ни одно мероприятие не обходилось без него. Его закрученный нос возвещал о кипении художественным свистом. Его ценили все, потому что он был поистине неисчерпаем, и хранил тепло до последнего, даже когда вокруг не работало отопление. Он был островком тепла, к нему прикладывали руки с мороза, он удивительным образом собирал вокруг себя тихо беседующие компании, он создавал уют, под его свист было легко засыпать и весело просыпаться. Он был надёжным товарищем для всех, и, так или иначе, его любил каждый.

А потом пришло моё поколение. Поколение, с проводом и вилкой, воткнутой в стену. Я никогда не знал живого огня. Всё, что нужно было мне, это журчащий извне поток, приводивший ко мне невидимую силу. Достаточно было кому-нибудь коснуться моей красной кнопки, не сильно, бережно, как во мне возникал внутренний жар, грозивший спалить всё вокруг, но меня всегда спасала вода, вовремя налитая в меня заботливыми руками. Не важно, если вода была холодной, даже ледяной. Я грел её старательно, я играл ею, я подымал пузырьки, сначала медленно и неторопливо, а потом живей и живей, пока всё не превращалось в мощный неистовый хоровод. Я шумел, поначалу тихо и ровно, постепенно расширяя звук, а потом – тише и тише, как последняя тема симфонии, пока дело не завершалось победным аккордом, судорожными движениями, а потом, - как заключительный взмах дирижера – всё замирало, словно замолкал оркестр, оставляя эхо, вздох успокаивающейся стихии.

Дети любили смотреть, как вздымаются во мне пузырьки. Как разгорается шумный базарный говор, и как потом всё стихает, словно засыпает, одаряя приходящие чашки волнующимся кипятком. Так прошла и моя жизнь, жизнь взлётов и падений, жизнь холодного прозябания, ровного тепла и кипящего вдохновения.

А теперь я уже стар. Я грею воду с ленцой. Я нехотя кипячусь, хотя, говоря по правде, во мне вовсе не кипяток, а так – одно подобие. Моей водой уже не сварить настоящего кофе - он не даст правильной коричневой пены. Кое-кто уже морщится, попробовав чаю, согретого мною. И не зря. Изнутри – я весь в коросте от всех вод, перегретых мной. Сладости это никому не прибавляет. Словом, я уже не тот, хотя это тщательно скрываю. Это мой секрет полишинеля. И долго мне не протянуть. Но, послушайте, разве это повод, чтобы мною помыкать? Я ведь ещё грею! Ещё есть контакт с великой силой из стены. И пока этот контакт ещё держится, будьте так добры, не говорите никому, что мне пора на покой, что меня давно пора заменить новенькой микроволновкой. Я ещё могу послужить.  Да, да, я ещё могу. Прошу вас! Прошу вас…

Всем читателям Гмар Хатима Това и Радостных Праздников!

Теги: Литература, Оголтелый оптимизм