Ежедневно (кроме суббот и праздников) на этой страничке вы найдете свежий выпуск специально отобранных и адаптированных редактором для каждодневного изучения статей на разные тематики Иудаизма.
«Ну и как на нем сидел тулуп?» — Спросил рабби Менахем Каплан, известный как р. Нохумке из Гродно (1832-1880), когда его ученики собрались было в погоню за нищим, которого рав Нохумке приютил в своем доме — а наутро тот исчез, прихватив его теплый тулуп. «Точно впору», — ответил один из очевидцев. «Тогда оставьте его в покое, — попросил р. Нохум. — Он нищ и немощен, и может простудиться в такой мороз. А мне Всевышний даст другую одежду». Сегодня — годовщина смерти р. Нохумке из Гродно.
13. Не злословь о человеке перед его родственниками!
Двора не может пожаловаться матери на дурное поведение сестры, до того как она сама попытается урезонить ее, а та не обратит на ее упреки внимания (или же она заранее абсолютно уверена, что ее слова не окажут на сестру никакого влияния).
Перевод «мясной» или «молочной» посуды в разряд нейтральной — парве — с помощью агалы
В начале уроков по разделению мясного и молочного приводились условия, при которых разрешено переводить посуду из разряда «молочной» в «мясную» или наоборот для представителей сефардских и ашкеназских общин. Рассмотрим законы агалы для такого «перевода» отдельно, т.к. в отличие от предыдущих ситуаций речь идёт о «разрешённой» посуде. На кошерование посуды, в которую впитались два «противоположных» продукта так, что между первым и вторым впитыванием прошли сутки и более (хотя ею запрещено пользоваться без того, чтобы её откошеровать), также распространяются нижеприведённые законы, т. к. впитавшаяся в неё смесь не является запрещённым продуктом.
Если верить тому, что женщины любят скрывать и утаивать, то мужчины, по закону жанра, должны любить обратное: первооткрывать и захватывать. Расследовать и раскапывать. Искать клад, например. Труднодоступный. А из чего клад состоит — индивидуально.
Вот, например, реб Шауль. Он только тем и занимался, что разыскивал клады и вкладывал в это дело все сердце и всю душу. Он разыскивал таких родителей, которые готовы были смотреть сквозь пальцы на то, что в нежном возрасте их детям не преподадут научный материализм или современный детерминизм. Реб Шауль болел за то, чтобы в неокрепшие детские уши не влилась душераздирающая история об обезьяне, которая сама, без физиотерапевта вылечилась от сутулости, да так резво, что срезав у себя с хвоста пучок ворса, привязала его к палочке и, присев на кокосовый орех, принялась водить по холсту, рисуя «Портрет неизвестного» Боттичелли, и затем, зажав за щекой банановую косточку, старательно вывела летящей кириллицей задорные пушкинские строки: «Унылая пора! Очей очарованье!».
Детские очи, если верить реб Шаулю, должны очаровываться золотисто-апельсиновым пламенем ханукальных свечей и озорным Пуримом, хрумкой мацой, и багряно-коричневой халой. И пышным увяданием дневного светила, на смену которому приходят звезды, и Кидуш, и песни, и покой. И свобода…
Да, свобода. Реб Шауль хотел дать детям свободу. Свободу определить, что закинуть в рюкзак, с которым они пойдут скитаться по зигзагам своей судьбы.
Кажется, я начала говорить слишком высокопарно. Простите. Надо слезть с верхнего регистра и говорить по-человечески…
Да, свобода! Это великое дело!
Карманы реб Шауля были чаще всего свободны от любой имеющей хождение валюты, но он имел другую валюту: легкий характер, доброе сердце и — книжечка Теилим, с ней он покорял рынки и устанавливал монополию.
Так вот, монополия реб Шауля и Ко состояла в том, что он и супруга, (как уже понял догадливый читатель), открывали детские сады и учили еврейских детей тому, без чего любое знание и любая жизнь крошится, как кость, если из нее удалить кальций. Они рассказывали им то, от чего появляется вкус даже у приевшегося апельсина и портится вкус у ветчины… Они рассказывали детям, почему растет трава, и Кто зажигает звезды по ночам.
Они рассказывали им о Б-ге.
Родители детей — кто по незлобивости характера, кто из соображений близости к дому и отсутствию других садиков в радиусе удобной парковки посылали своих горячо-любимых личных террористов в сад жены реб Шауля. Дети были под присмотром, обеды были обильными и вкусными, чада возвращались довольными и без проблем собирались под зеленую крышу утром — чего еще желать родителю?
Они, конечно, были идеалистами — эта пара, у которой не было своих детей. И поэтому с добросовестностью крестьянина, чьей силы хватило бы на пашню, а досталось ему только две кадки на подоконнике, с восьми и до шестнадцати пополудни эта пара ухаживала за чужими детьми, словно это были дивные тепличные растения, нежные орхидеи, тающие между ладонями, а не проказливые дети крикливого Средиземноморья.
Но в том-то и дело, что плотненькому коренастому реб Шаулю и его жене было все равно, в какого цвета тело одета душа и в какую радужку — глаза, если душа смотрит с восторгом и сохранит в живом колодце глаз то, чему ее учили.
Да, братцы, но денег на всю эту дивную музыку у реб Шауля нет, он не получает от государства на свою партизанскую работу ни шекеля, они с генеральной линией партии работают в разных музыкальных стилях… И так туго приходилось этой милой паре, что им пришлось закрыть садик. Сжав зубы. Денег на съем помещения нет, оплаты родителей хоть и хватает на что-то, кроме банановой шкурки, но ее, все же, не хватает, из нее ведь не сложишь стены и не выложишь кровлю.
Продолжение следует