Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
В первый раз я увидела Израиль, когда мы с моим первым мужем приехали навестить его родственников. Тогда я в первый раз увидела Иерусалим, евреев, немного почувствовала этот город.
Я и раньше, конечно, встречала евреев, и на моем факультете они были, и среди друзей. Я не ощущала различия между собой и ими, это было бы даже неприлично: ощущать различие… А тут, в Иерусалиме, я его почувствовала.
Конечно, мы посетили и христианские святыни, но еврейский Иерусалим, его пронзительное небо, эти лица… глаза — с золотистыми крапинками, отражающие сияние солнца.
Всё это вставало передо мной еще долгое время после того, как мы вернулись домой, намного дольше, чем это было бы «логично»…
Я выросла в католической семье в Колумбии, у нас был очень хороший теплый дом, много родственников, и с детства никто из моих близких не мог понять, откуда у меня такая жажда восстанавливать справедливость и бороться с беззаконием.
Как будто я вышла из трущоб или столкнулось с неравенством, или была обижена системой. Ничего подобного, просто такой родилась. Так что было естественно, что когда пришло время поступать в университет, я пошла на юридический. Тут никаких других вариантов просто не было.
После написания экзаменационных работ меня позвал профессор и сказал, что моя работа произвела большое впечатление на ректора и декана. И тогда я поняла, что это правда и я далеко пойду. Это дало мне как бы таблетку уверенности в себе.
Это вообще важно в жизни — не разбрасываться хорошими словами о вас и словами поддержки. Я могла упустить их эффект, если бы подумала: «Да ладно вам, профессор, я что — не понимаю? Просто вы делаете комплименты хорошенькой студентке…»
Или: «Вы всем это говорите, чтобы завоевать популярность у студентов». Нет, я взяла его слова и сделала их своим стимулом, не стала в них сомневаться.
Я очень хотела работать в Конституционном суде, и действительно, моя карьера развивалась стремительно.
Я не была к такому готова, была совершенно незрелая как юрист и не обладала достаточным опытом как профессионал, когда сразу после университета меня пригласили на работу в Конституционный суд. Я не могла поверить, что это случилось так быстро.
Я подумала: «Это неподходящий момент, я еще слишком зеленая». Но вышла на работу в ту неделю, и в следующую тоже. Я получила свое первое дело, одно из самых запутанных и неоднозначных, какие только можно себе представить.
Дело касалось наркотиков, которые выращивали исконные жители этой земли, индейцы, на своих территориях. Это касалось их прав и их автономии на их землях, и дело сразу приобрело национальную и расовую окраску.
То есть сразу мне, новичку, пришлось окунуться очень глубоко, и было архисложно.
Одним из следующих моих дел — оно составило прецедент, на который можно было опираться в разборе похожих дел в суде, — было дело 89-летнего старика, который хотел уйти из жизни с помощью эвтаназии. У него не было семьи, он страдал и не видел для себя никакой надежды...
В Колумбии разрешена эвтаназия, но оговорено, в каких случаях. В этот список не входит старость, одиночество и депрессия…
Это дело рассматривал суд, и надо было решать вопрос жизни и смерти! И начались разговоры: может ли правительство вмешиваться в вопросы жизни и смерти, насколько одиночество серьезная причина и т.д. А я предложила: почему бы не поехать и не навестить этого человека у него дома?
И мы поехали к нему, ко мне присоединились юристы из Конституционного суда. Поговорив с тем человеком, я испытала счастье, что догадалась навестить его. У меня в глазах стояли слезы: всё, чего он хотел, — это поговорить с кем-то. Чтобы кто-то просто пришел и поговорил с ним.
Он был так счастлив, он показал свои фотографии в молодости и свои грамоты, он не хотел умирать, он хотел, чтобы кому-то было не всё равно, что с ним и как он живет.
Мы вернулись в столицу и предложили закон, согласно которому, если человек просит разрешение на эвтаназию, судья обязан посетить его лично и поговорить с ним.
То дело, попав на мой стол, стало прецедентом.
В то время я стала все больше и больше вникать в мир евреев и Торы. Первая поездка в Израиль не прошла даром.
Обычно после тяжелого дня в суде я приходила домой усталая и первая мысль была: «Когда следующие еврейские праздники?» Меня не оставляли вопросы: «Что происходит в Израиле?», «Что сегодня я могу выучить из Торы?»
Это было тяжелое время огромного внутреннего конфликта: с одной стороны, остаться нормальной женщиной, у которой прекрасная, хоть и очень тяжелая, но дающая огромное удовлетворение (часто) работа, красивый и заботливый муж, семья, дом, сказочные совместные отпуска…
Нормальная жизнь: общество, общение, статус…
С другой стороны, встретиться со своей еврейской душой, которая очень-очень медленно, но всё же пробуждалась и подавала свой голос.
Я не могла понять, хотя и ощущала: кто же из них настоящая «я»? Что моя суть? И тогда я решила попросить помощи. Я нашла раввина, раввина Колумбии, и договорилась о встрече.
Он принял меня в своем кабинете, выслушал мою прекрасную отрепетированную речь, покачал головой и сказал:
— Не осложняйте себе жизнь. Зачем вам это? У вас всё есть: стремительная карьера, муж, семья… зачем вам проблемы?
И я подумала: «Наверное, он прав: зачем мне проблемы в семье, я могу потерять мужа, если буду упорствовать, у меня сейчас всё хорошо и благополучно… Он прав». Я поблагодарила раввина, взяла сумочку, ключи от машины и вернулась домой.
Мужа дома не было, наш прекрасный дом встретил меня тишиной и чистотой. И вкусным ужином, приготовленным приходящей поварихой. Я зашла в спальню, сбросила шпильки, приняла душ, и, выйдя, посмотрела на нашу огромную свадебную фотографию: она была сказочной.
«Я люблю всё это»: коснулась обивки кресел — мы вместе заказывали это с такой любовью. «Я не хочу ничего разрушать, я хочу всё сохранить, он прав, этот раввин».
Я попросила накрыть ужин на террасе и, когда прислуга ушла, зажгла свечи для нас двоих, достала бутылку вина и сигарету и села ждать мужа, наблюдая, как солнце, исчезая, окрашивает золотисто-оранжевым светом колонны и портики колониальных особняков пригорода.
Мысли вернулись к сегодняшнему делу в суде, и когда за моей спиной раздались шаги мужа, я снова подумала: «Он прав, раввин, у меня всё по-настоящему хорошо…»
Прошло шесть месяцев, и я снова сидела напротив раввина в уже знакомой комнате, кивала и слушала его доводы, понимая, что приду снова, хотя он прав. О, кто лучше меня знал, насколько прав!
Я пришла снова, и снова кивала, и через несколько месяцев снова, но уже не кивала. Прошло два года, я сидела перед ним в четвертый раз. Он вздохнул и тихо, без обычного пафоса, спросил:
— Скажите мне… зачем вам это нужно?
И я оглядела его комнату, уже хорошо знакомую, такую для меня неприветливую, подумала и честно сказала:
— Не знаю, насколько вы меня поймете… у меня нет выбора… Я уже не раз пыталась… отодвинуть всё в сторону, забыть, закрыть и не вспоминать и… потерпела неудачу.
Я пожала плачами и продолжила:
— Сегодня я здесь в четвертый раз и понимаю: единственное, что я хочу — это быть еврейкой, и я буду ей…
Он отвел глаза и с сомнением покачал головой.
— Помогите мне, пожалуйста, — попросила я и почувствовала, как глаза помимо воли наполняются слезами. — Или подскажите кого-нибудь другого, кто поможет. Я заплачу, сколько это будет стоить, и… я старательная ученица.
Через три месяца меня приняли на учебу:
— Вы должны нанять себе учителей и начать выполнять всё то, чем живет религиозный еврей: кошерная еда, субботы, выбросить старую одежду и купить полностью новую и т.д.
У меня мелькнула мысль, которую я отогнала:
Возможно, они думали, что когда дело коснется практических вещей, отказ от привычного образа жизни, любимых ресторанов, развлечений, уикэндов и прочие ограничения сделают свое дело и «эта богатенькая выскочка быстро откажется от своего каприза “быть еврейкой”».
Но они ошиблись… я была очень серьезна. Я всегда была серьезным человеком, особенно в том, что касается принципиальных вопросов жизни и смерти. И это был именно такой вопрос. Не смерти, но жизни, как я ее понимала и хотела.
И начался очень глубокий процесс изменения, когда я должна была привыкать и отказываться, и учиться, и находить решения в новом образе жизни для моей работы.
Например, мы на работе всегда ели вместе, а тут я стала есть отдельно — еду, которую приносила с собой или заказывала из кошерного ресторана. Этого не могли не заметить. А праздники и субботы? Но Творец был со мной, больших сложностей не возникало.
На работе приняли меня и мои новые привычки достаточно лояльно, и каждый день, каждый день, когда я училась и преодолевала новые препятствия на работе и (в основном) в семье, приближался день, когда я стану еврейской, день миквы[i].
С этой мыслью я засыпала и просыпалась, это должен быть день счастья, день которого я ждала, как не ждала ни одного праздника в детстве! Это был не просто праздник, это было, это должно было стать началом совершенно новой жизни!
Жизни, в которой у меня вырастут крылья, я стану дочерью Творца, я стану частью вечного народа, который так и не смог понять ни один историк или философ!
Я засыпала с улыбкой и считала сначала недели, потом дни и часы до того заветного архи-мега-суперпрекрасного дня! Я не думала, что ожидает меня потом, мечтала только о том дне, когда я, наконец, обрету покой, моя душа успокоится и я стану целостной, буду по-настоящему, внутренне, счастлива.
И утро этого дня настало!
Я надела новое красивое платье, обула элегантные шпильки — то, что выбрала и купила ради этого дня. Побрызгалась новыми духами: дочь Творца должна быть прекрасной, когда она, наконец, приходит к своему Отцу.
Села в машину, которая после мойки сияла на солнце — как этот день, как весь город.
По моему лицу катились слезы, и я плакала и по дороге, и в микве, я не знала, что можно вместить такой глубокое чувство благодарности…
Все обнимали меня, незнакомые женщины, которых я встретила в тот день в раввинском суде:
— Мазаль тов, мазаль тов, теперь ты еврейка!
Да — мазаль тов! Да, спасибо, это необыкновенный день!
Суббота, моя первая еврейская суббота наступила на следующий день.
Я купила халы, вино для Кидуша, заказала еду: курицу, рыбу, салаты из кошерного ресторана. Зажгла свечи, закрыла, как положено, глаза, прочитала молитву.
Никто не пригласил нас на субботу. Рядом со мной за столом сидели мои мама и сын. Я сделала Кидуш, произнесла благословение на халы. Вот ради этого я билась, старалась, училась, надеялась. Вот оно. Было тихо за столом. Мы ели, негромко переговариваясь.
Чего-то не хватало…
Где зажигательные песни, где особая атмосфера субботы? Разве мы можем создать ее сами? Я купила что нужно, но то, о чем я читала в книгах или слушала на уроках, почему-то не пришло… само по себе…
Мама почувствовала мое настроение, тихо попрощалась и уехала домой. Сын пошёл спать, я осталась одна за субботним столом.
У меня крепло убеждение, что это не настоящий субботний стол, в нем нет настроения субботы: где гимны Царице-Субботе? Где ощущение праздника? Где слова Торы? Где грандиозная Постановка: приход Святости в мир суеты и материальности?
Где талмид-хахам (знаток Торы), который объяснит недельную главу, и я, услышав его объяснение, стану чуточку лучше, чуточку мудрее?
Ничего этого не было.
Был стол с дорогой покупной едой, была новенькая блестящая посуда, льняные салфетки с вышитыми свечами и крошечными золотыми халами, тарелки с остатками салатов. Никто не стал есть основное блюдо…
В высоких дизайнерских подсвечниках догорали свечи…
Отнесла тарелки на кухню. Отдернула руку от посудомоечной машины. Сложила тарелки в раковину. Вернулась к столу.
Долго сидела и смотрела на белую скатерть, и слезы катились по моему лицу и капали на скатерть, образуя расползающееся мокрое пятнышко.
Ради этого я перевернула свою жизнь? Я была один на один со своим еврейством в тот момент. Я попыталась сделать то, что было в моих силах: заказала, купила, накрыла стол. «Теперь ты можешь сидеть тут одна и плакать», — сказала я себе, и это то, что я сделала.
А потом подумала: «Ну уж нет, я буду бороться, чтобы получить всё это, я сделаю всё, что смогу, ради этого и не отступлю! Я не хочу провести так всю субботу, мою первую настоящую субботу и все следующие, не для этого я проходила гиюр».
Я посидела и еще немножко поплакала, а потом начала молиться: «Я хочу мужа, — сказала я Б-гу. — Я хочу еврейскую жизнь, не просто “еврейскую”, а кипящую еврейскую жизнь!»
После очень многих молитв мне предложили шидух[ii], мы понравились друг другу и через шесть месяцев после первого знакомства поженились. Год после свадьбы жили в Израиле, я училась в мидраше[iii], а потом мы переехали в США — мой муж оттуда, а потом переехали в Бразилию.
Мы искали место, которое станет нашим домом, и это оказалось не так просто. Через несколько лет мы окончательно осели в Израиле.
Когда мы встретились впервые, он спросил меня:
— Что сделает тебя счастливой?
Я ответила:
— Учиться жить еврейской жизнью, жить по Торе и поделиться этим желанием с евреями Израиля. А что сделает счастливым тебя?
Он ответил:
— Посвятить свою жизнь Израилю.
И тогда мы поняли, что подходим друг другу.
И вот мы тут. Я, конечно, не работаю в суде, мои корочки юриста — в тумбочке, под стопкой других документов. Но стараюсь помогать тем, кто проходит путь, похожий на мой, стараюсь делиться своим опытом.
Испытания не кончаются, жизнь полна сюрпризов, приятных и непростых, но после всех изменений, которые мне пришлось пройти, я поняла, что человек, который по-настоящему хочет изменить свою жизнь, должен собрать все силы.
Не бояться процесса, который ведет к изменениям, потому что сам процесс, сам переход очень ценен, а не только конечный результат. Не бояться смотреть внутрь себя, чтобы понять: кто я? Спрашивать у Б-га: «Скажи, кто я?»
Процесс, который ты проходишь, твой путь снабдит тебя инструментами, которые пригодятся тебе в тяжёлые времена. Чем длиннее путь, тем мудрее и внутренне богаче ты становишься, чего не случится, если сразу достичь цели.
И помни, как ценна дорога — каждый ее шаг, — по которой ты идешь.
[i] Бассейн для ритуальных омовений. Погружение в микву является одним из важнейших элементов процесса гиюра (принятия иудаизма).
[ii][ii] Еврейское знакомство в серьезных целях.
[iii] Мидраша — учебное заведение для женщин.
Теги: История из жизни, История тшувы