Простая жизнь с запахом бензина

Я рос очень непростым ребенком. О-о, насколько непростым. Я задавал задачки своим родителям и тем, кто меня учил. У нас дома не было ничего, связанного с еврейством, и всех, кто рос со мной, интересовали только кинозвезды и зачетно провести время в Тель-Авиве.

Потом меня призвали в армию, и там мое беспокойство было переведено в дело: меня определили в подразделение Дувдеван, которое проводит самые опасные и рискованные операции, это спецназ Шабака.

Вот картинка: небольшой базарчик, груши там, апельсины — арабская деревня. Тут же столик, где играют в шеш-беш двое арабов, им подают кофе с кардамоном, тут же стоит кальян чеканной работы. Пара таких столиков и играющих под открытым небом.

Всё спокойно, но нам известно: тот, что справа за первым столиком, — тот, кто выигрывает, у него еще арафатка небрежно намотана вокруг шеи, типа дань моде, а не арабскому обычаю… Но по тому, с каким почтением прислуживает ему официант с замотанным в красно-белый платок лицом так, что видны только глаза, — так в арабском мире не только женщины носят платок, но и мужчины, — ясно, что тот, за первым столиком, — важный крокодил в этом питомнике.

И мы прогулочным шагом идем мимо, типа арабские рабочие, пыльные джинсы, грязные футболки, головы и лица тоже замотаны шарфом-арафаткой, главное — демонстрировать непринужденность походки, пока мы не начали.

Мы прекрасно говорим по-арабски, используем палестинский диалект и террористический сленг, ведь мы проникаем в среду террористов.

Нам известна их тактика, но мы обязаны изолировать террористов от гражданского населения. Вот и сейчас мы идем в этот рассадник и работаем как пинцет, чтобы никого из посторонних не затронуть — этого парня-официанта или редких покупателей базарчика, или хозяина кафе, хотя он тоже не выглядит овечкой.

Это просто средоточие террора, отсюда в последнее время — сопровождаемые запахом превосходного кофе с кардамоном — выходят самые кровавые убийцы. Вот их организатор: молодой, красивый как черт араб развалился на стуле и подбрасывает в кулаке, и кидает на доску кубики шеш-беш, которые падают с сухим треском. Вот он сегодня — наша цель. Он ловок и опасен, он гибок, как пантера, он убийца. Он «пчеломатка», «убийце-матка».

Мы всё отработали.

Ни одного неверного движения.

Нас трое — один хватает молодого главаря, другой обезвреживает хозяина кафе, вздумай тот сопротивляться, а третий всех остальных тут держит под прицелом и изолирует тех, кто попытается отбить главного.

Главное — действовать молниеносно, у нас полминуты. Это наше главное оружие — внезапность. Чуть задержались — и налетят, как саранча, жители, и нам не уйти живыми.

Уйти живыми, уйти живыми. Мы тут ради того, чтобы жили люди, и мы тоже хотим уйти живыми.

Подходим на расстояние трех метров.

Начали!

Мой друг Миха первым со спины нападает на того, кто сидит напротив главаря, локтем захватывает его под подбородок и стаскивает со стула.

Мы на несколько секунд отходим с ним назад, пусть думают, что он — наша цель. Они пока не поняли, кто мы. Мы для них арабы, которые пришли забрать долг — или тут личные дрязги, или семейные распри.

Так главный и подставляет себя под удар: привстает со стула, чтобы лучше видеть, как того бросают в пыль, кричит ему типа: ты, урод, я за тебя партию в шеш-беш… Но что дальше он собирался выкрикнуть — уже не узнать: я выдергиваю его из-за стола, он сопротивляется. Хорошо натаскан, опасная тварь. Короткая борьба, валю его на землю, курок к виску, взят.

Третий наш пока держит под контролем хозяина «питомника», рыжего такого, он может быть опасен.

Закидываем главаря в мятый строительный джип со шлангами и пустыми канистрами в открытом багажнике. Прыгаем сами.

Уходим.

На все ушло: сорок две секунды.

Удалось.

Ушли живыми.

«Сорок две секунды, — докладываем. — Возвращаемся на базу». Новое задание. Отрабатываем, тренируемся. Это не точечное нападение, это целый клоповник с оружием, взрывчаткой в доме, в нижнем кухонном шкафу «простой» арабской семьи из деревни, известной своей ядовитостью.

Мой друг ранен.

Новое задание. Проникнуть в деревню, лечь в засаде на въезде, завтра в четыре утра оттуда выедет джип со взрывчаткой для иерусалимской автобусной станции. Сейчас 8 вечера, дети в иерусалимских квартирах вспоминают, что есть домашнее задание, хнычут, не хотят салат на ужин, мамы загружают стирку на завтра. Молитесь, молитесь, чтобы была стирка и было завтра, молитесь, чтобы мы смогли остановить эту машину.

Мы снова в старых джинсах, головы обмотаны, рабочие, прилегли на дороге, пьем кофе, когда совсем стемнеет, отползем в канаву, будем до утра ждать, пока не выедет джип.

Я рос в светской семье, но в таких условиях тебе нужно что-то, что держало бы тебя, что-то кроме того, что говорят командиры, я потом сам стал командиром. Ты получаешь поддержку от друзей, конечно, но ты хочешь большего.

Ты лежишь на земле всю ночь, не смыкая глаз, ты следишь за каждым шорохом, дико холодно лежать, но не можешь пошевелиться, согреться, и ты думаешь: я хочу знать, что меня Кто-то охраняет, бережет там, Наверху.

Небо безмолвно. Там, в немыслимой глубине, в сотнях световых лет от тебя скользят галактики, а ты тут, под ветками куста, с затекшим локтем, не видишь своих друзей. И ты не можешь быть один, ты понимаешь, что ты не один, так просто не может быть.

В армии я начал накладывать тфилин. Я так выжил, я уверен. Это давало мне моральную силу, а откуда еще ее было черпать? А черпать приходилось — большими ведрами. Да какими там ведрами — канистрами, цистернами.

Как те пустые цистерны, в которых мы прятались шесть часов, задыхаясь от запаха бензина, выслеживая смертника.

Выследили, захватили.

Автобус выехал по расписанию.

Он и приехал по расписанию, вот что главное.

Из него вышли люди — на работу, за покупками, навестить пожилых родителей, снова провалить экзамен по вождению.

Простая жизнь.

Б-же, береги народ Свой.

По расписанию.

Теги: История из жизни, История тшувы