Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
Этот прекрасный рассказ прислала Екатерина Козлова из Москвы.
ПО ОДНУ СТОРОНУ
— Ты перестанешь, наконец, портить обувь?
Роза Марковна, выпрямленная как струна, шагала по тротуару, держа за руку Нину, и стук каблуков Розы Марковны, казалось, слышится за квартал. Она приезжала редко. Роза Марковна жила в далеком и незнакомом Куйбышеве, и ее приезд обычно не сулил Нине ничего хорошего. Когда она появлялась на пороге их дома, и даже еще за порогом, задолго за порогом, мама начинала тщательно мыть всю квартиру, все игрушки по настоятельной просьбе мамы расставлялись Ниной по местам, и в доме начиналась такая дикая суматоха и суета, которая заканчивалась совершеннейшей чистотой и полнейшим порядком. Такой чистотой и порядком, от которых Нине было плохо. Игрушки брать было можно, но тут же, поиграв — а кто знает, когда могла закончиться игра — нужно было ставить на место. И какой был в этом интерес?
— В доме должно быть чисто — объясняла мама. — К нам Роза Марковна едет, ты же понимаешь.
Нина понимала, но мириться с таким порядком вещей не хотела. Такой порядок просто ее выводил из себя. И она, в силу своего возраста, как могла протестовала. Вот поэтому и сейчас, шагая в «Школьник» за ручками, тетрадями и прочей ерундой к школе (выражение «ерунда к школе» можно было говорить только при маме, Роза Марковна категорически бунтовала против всякого рода вольностей, и подобные шутки ею совершенно не принимались), вот поэтому, да и еще много почему Нина сейчас шагала в магазин и нарочито громко шаркала своими не новыми сандалиями.
С этими сандалиями была целая история. Нина категорически отказывалась их носить, они были такие детские и всем своим видoм, как считала Нина, выдавали ее «с потрохами»; и то, что они очень дешевые, и то, что выглядела онa в них не как все девчонки ее возраста, а как первоклашка, а ей все-таки уже двенадцать, и вообще, складывалось впечатление, что Нина в них очень уж сильно отличалась от своих сверстников. А она, Нина этого не любила.
— Перестань портить обувь! — во второй раз потребовала Роза Марковна. Нина, не любившая спорить ни с кем, а особенно с Розой Марковной, перестала нарочито шаркать и в знак продолжающегося протеста перешла на рысь.
— Ты что, теперь впереди меня бежать будешь? — снова обратилась Роза Марковна к Нине.
Нина сбавила ход и подчинилась. Ох, как же тяжело ей давались эти походы куда бы то ни было c Розой Марковной. Она всегда обращала на себя внимание. И даже стоя в очереди — казалось бы, что такого, стоишь и ждешь, пока подойдет твоя очередь — но даже в очереди, Роза Марковна начинала, как говорил папа Нины, «искать правду и качать права». Она опытным глазом сразу выявляла тех, кто хочет пробраться к вожделенному продукту без очереди и молниеносно объявляла об этом, громогласно призывая «подозреваемого» к совести или просто со словами «Ну, сейчас» становилась во главу очереди и не подпускала «захватчика» к желаемому продукту или товару. Правда, бывало и так, что в процессе обороны Роза Марковна успевала так «подружиться» с продавцами, что те сами были рады обслужить ее без очереди, тем самым избавившись и от скандала, и от грозных комментариев Розы Марковны, которая, когда ей казалось, что происходит обвес или обман покупателей, начинала грозить продавцу милицией и призывать очередь следить за продавцом.
«Опять за правду боролись», — комментировал папа вечером, когда Роза Марковна в очередной раз на кухне рассказывала Нининым родителям о своих подвигах.
Жизнь в доме без Розы Марковны была обычной, а с Розой Марковной яркой и… невозможной. Нина, несмотря ни на что, любила ее, любила запах ее духов, любила ее нежные куриные котлетки с зажаренной аппетитной корочкой, любила все ее рассказы.
Все рассказы Розы Марковны Нина слушала затаив дыхание и часто забравшись с ногами на диван — так было интереснее. Роза Марковна рассказывала как во время войны, на фронте, вытаскивала раненых «с того света», как на фронте же познакомилась со своим будущим мужем.
Ее образ, сам вид Розы Марковны был довольно внушительный, но когда она рассказывала о войне и о том, как ей было страшно, по-настоящему страшно, то для Нины она тут же превращалась в совершенно другого человека родного, близкого кого, к удивлению Нины, хотелось прижать к себе и просто обнять.
Роза Марковна была родная сестра Нининой бабушки, маминой мамы, которой не стало задолго до рождения Нины. Нина много слышала про Эсфирь Марковну, но никогда ее не видела, только на фото. И когда Роза Марковна появлялась в их доме то, буквально на следующий день доставался старый альбом и начинались рассказы. Все рассказы которые Нина слышала и уже могла сама пересказать, были услышаны ею от мамы, а вот Роза Марковна всегда, в каждый свой приезд, добавляла к своим рассказам все новые детали и подробности. И когда в следующий раз открывался альбом на Нину с фото смотрели уже как будто другие люди, будто бы фотография становилась цветной и к ней каждый раз добавлялись все новые и новые краски. Нина любила разглядывать старые фото. Она могла подолгу всматриваться в лица знакомых и незнакомых людей и думать, фантазировать, что это были за люди, какими они были. Известно, что дети любят когда им рассказывают о том, какими они были когда были маленькими, но Нина любила не рассказы про ее детство, она их уже почти выучила наизусть, а те рассказы, что вспоминала Роза Марковна в каждый свой приезд.
Нина знала, что в далеком Куйбышеве у Розы Марковны есть сын Валера, у него есть жена Ксения и маленький сын Алешка. С каждым приездом в старый фотоальбом добавлялось все больше фотографий Валеры, Ксении и особенно Алешки.
— Опять привезла? — недовольно спрашивала Нина у мамы, уже начиная ревновать Розу Марковну к ее настоящему внуку.
— Ниночка — ты же понимаешь Алексей ее внук, и Розе Марковне приятно, что тебя нравится наблюдать за тем, как он растет.
— Ничего мне не нравится — тут же парировала Нина. — Не нравится мне.
— Роза Марковна все равно считает тебя своей внучкой тоже. Нина чувствовала, просто не знала как выразить, что вот в этом «тоже» и скрыто все не приятное. Она хотела быть единственной, единственной внучкой. Имеет же она на это право? У Нины не было родных бабушек, так уж сложилось, а иметь свою, настоящую, пусть и называемую по имени отчеству бабушку, очень хотелось. Вот поэтому-то она и любила фотографии и рассказы Розы Марковны, так она становилась ей ближе и была совсем похожа на настоящую бабушку, которую так хотелось иметь, ту которая любит только тебя и если и ругает, то только потому, что крепко тебя любит. Так думала тогда Нина в свои 12 лет.
— Там на ней все держится, — часто любила повторять мама. И Нина сразу представляла себе бусы и такую прочную, толстую, черную нить на которую нанизаны хрупкие шарики бусинок и вот рвется нить и все бусинки рассыпаются кто куда и поди собери их…
О том, что вся семья Розы Марковны собирается уезжать в Израиль, Нина узнала случайно, когда за ужином мама читала письмо из Куйбышева, которое почему-то шло не как обычно четыре дня, а целых десять дней. В письме Роза Марковна писала, что больше нет сил сопротивляться уговорам сына и они все подали документы.
— Что такое подали документы? — поинтересовалась Нина.
— Уедут значит… — задумчиво сказал папа.
— Ну уж если Роза Марковна согласилась — даже не знаю, как ее Валерка уговорил-отвечала мама.
— Хотя она и скала — но капля камень точит — отозвался папа все так же пребывая в задумчивости.
— Роза Марковна уедет? — наконец спросила Нина — куда, зачем?
— Да, дочь, уедет да не одна, видишь, они все поднимаются — ответил папа.
Нина из папиного ответа поняла только то, что все уезжают, ее детское воображение на минуту представило, что вот огромный океан он спокоен и тих, и вдруг огромная волна на гребне которой, оседлав ее верхом как коня, сидит бабушка Роза и как предводитель или капитан корабля вывозит всю свою семью в далекую неизвестную страну.
— А куда, куда они едут? — Нина не унималась.
— В Израиль, дочь, куда же еще.
— Митя, ну подожди, Роза не пишет куда, может в Штаты, может в Вене задержаться — отозвалась мама.
— Катенька ,ну какая Вена, какие Штаты — ясно же все.
— Вероятность все же есть — не сдавалась мама.
Дальше события развивались столь стремительно, что Нина, которая очень любила приезд родственников, даже не успела похвастаться в классе, что ее родня «едет в загранку навсегда, между прочим». Из многочисленных разговоров по межгороду, которые последовали сразу вслед за письмом — а почему вы так долго не отзывались?, — а мы только получили письмо, — а нам билеты брать и на какое число? — из всей этой суматохи последних дней перед приездом, было ясно, что семья бабушки Розы делится на две группы — Роза Марковна, Ксения и Алешка выезжают первой группой а вот с Валерой задержка, он должен закончить какие-то дела и выехать к ним только спустя год.
Ясно было, что Роза с невесткой и Алешкой должны были приехать на десять дней в Москву, уладить все дела и окончательно оформив все документы улететь в Израиль. В течении этих десяти дней к ним же в Москву вылетит Валера, который их проводит и потом вернется обратно в Куйбышев «отбывать» свой положенный год. Такой был план.
Нина очень любила быструю смену событий, суету, многочисленные просьбы о помощи и непременное ее, Нины, в них участие, и исполнение этих просьб, и поэтому все вышеперечисленные события были восприняты ею с огромной радостью, приятным волнением и ожиданием всего, что ни на есть быстрого, радостного и счастливого.
Так они все вместе стали ждать приезда куйбышевской делегации. Уже через два дня поздно вечером в их квартире раздался звонок и через несколько секунд Нина услышала радостные возгласы, детский смех, поцелуи и громкий, совершенно не собирающийся переходить на шепот, голос Розы Марковны — Как спит? Еще и десяти нет — и Нина как была, прямо в пижаме, выскочила в коридор.
— Почему босиком — нарочито грозно спросила Роза Марковна.
— Я не успела… — только начала Нина.
— Вижу, вижу — не оправдывайся.
Роза Марковна протянула свои пухлые руки вперед и Нине ничего другого не оставалось, как подбежать и обнять Розу Марковну. Она, или Нине показалось, как — то необычно долго обнимала Нину, гладила ее по спине и незаметно шепнула ей на ухо — А я тебе подарок привезла.
— Какой? — тут же отозвалась Нина.
— Покажу, покажу , только завтра — мы теперь тут у вас поживем с недельку, еще и надоем тебе — неожиданно сказала Роза Марковна и хитро подмигнула Нине и ей показалось, что никто кроме нее этого не заметил.
Появилась в Розе Марковне какая-то перемена, какие-то не видимые глазу изменения и даже не внешние, хотя от нее как и прежде пахло все теми же духами, что — то неуловимое, хрупкое появилось в ней. Она, несмотря на их десятидневное пребывание, теперь часто была с Ниной, рассказывала ей все больше историй про ее родную бабушку Фиру, своего мужа Сеню и их сына Валеру. Ее фирменные котлеты становились все вкуснее и кусочки, подкладываемые Нине даже на глазах мамы и Алешки, становились все больше.
Это было очень необычно и очень, очень приятно. Так приятно, что эта последняя неделя из этих десяти дней казалось растянулась на год, a Нине этого и хотелось, хотелось, чтобы они подольше были вместе, чтобы бабушка Роза обнимала ее за плечи и тихонько шептала ей — Что тебе прислать — то оттуда? — Там, говорят, очередей нет и в магазинах всего полно. И Нина, еще не знавшая, как это «очередей нет», все крепче прижималась к бабушке Розе и тихо говорила ей — Да, ладно, ба, не надо ничего, все есть у меня.
Нине казалось тогда, что именно в эту последнюю неделю перед их отъездом и завязалась у нее с «ба» та самая крепкая дружба, та самая теплая и трогательная для которой не нужно ни слов, ни объяснений, ты просто знаешь, что так будет всегда. И ты не волнуешься о том, что ты можешь кого-то обидеть, просто этот кто-то никогда не обидется, а если это и случиться, то вы сразу все выясните, просто потому , что нет поводов и причин обижаться, когда мы все свои и все здесь, по одну сторону. Нина тогда, в далеком 1989 году, это чувствовала, просто не знала как это себе объяснить, но чувствовала — ведь когда чувствуешь и не знаешь как объяснить значит и объяснять не надо, ты просто знаешь, что тот, другой свой, такой же как и ты и значит и он чувствует то же самое.
Они настолько сблизились с бабушкой Розой, что Нина уговорила маму постелить ей на раскладушке рядом с бабушкой Розой. И та, дождавшись когда Алешка, которого мама определила спать с бабушкой Розой заснет, потихоньку звала Нину к себе и рассказывала ей то истории их знакомства с дедом Сеней, то истории из жизни ее сестры, бабушки Нины — Фиры, и потом Нина уже полусонная и счастливая тихо перебиралась к себе на раскладушку.
— Роза Марковна — вы Нину так совсем разбалуете — начал как-то за завтраком папа, стараясь подбирать слова, ясно было, что слово разбаловать не подходило к сложившейся ситуации, но по — другому Дмитрий Ильич не знал, как объяснить бабушке Розе, чтобы она прекратила свои и Нинины ночные бдения.
И вдруг Нина почувствовала как — будто Роза Марковна сдалась, сразу и не понятно, почему сдала все свои позиции.
— Да, что ты, Митенька, — вдруг неожиданно тепло отозвалась она — Ниночка мне родная внучка кого же мне баловать как не ее.
Мама с папой переглянулись и ничего не ответили.
Наступал день отъезда куйбышевской родни. Все чемоданы были уложены, документы оформлены и в день отъезда должен был прилететь Валера, чтобы проводить своих родных. Но Валера задерживался, о чем прислал многословную телеграмму с извинениями и просьбой отправить Розу Марковну, Ксению и Алешку без него.
На следующий день, отпросившись с работы и взяв такси до Шереметьево, папа с Ниной, которая слезно умоляла взять ее с собой, Розой Марковной, Ксенией и Алешкой еле — еле разместившись в такси, отправились в аэропорт. Основные вещи были упакованы Валерой еще в Куйбышеве и высланы в известном направлении контейнером, который был заказан сильно заранее Розой Марковной и только, как она говорила, благодаря ее связям.
Нине казалось, что за эти дни бабушка Роза так сблизилась с ней, что совершенно позабыла про собственного родного внука Алешку. Но это все же было не так.
В такси Алешка сидел между Ниной и бабушкой Розой и, прижавшись к ней, всю дорогу молчал. Бабушка Роза как всегда шутила с водителем, отпуская ее обычные шуточки, которые Нине казались наигранными и было видно, что она шутить не хотела, но очень хотела показать всем, что ничего не изменилось, все как и раньше. Нина сидела молча и тихо и вдруг всем своим существом почувствовала, что все как раньше уже никогда не будет, никогда. И ей почему-то захотелось вдруг встать, выбежать из этого дурацкого такси, выбежать прямо сейчас, встать на асфальт и тереть, тереть эти ее старые сандалии, тереть до тех пор пока она снова не услышит этот знакомый и такой родной, чуть с хрипотцой голос — Ты перестанешь, наконец, портить обувь?
