Я не хотел потерять свою дочь

Я был единственным ребенком у родителей, и не знаю, что их заставило отправить меня в интернат. Мне тогда было четыре года.  Я брыкался и пинался каждый раз, когда нужно было возвращаться в интернат из дома, но меня силой заталкивали в автобус. Трое взрослых мужчин из интерната, которые вместе со специальным автобусом собирали детей обратно в интернат из домов, хватали меня за руки-ноги и буквально запихивали вовнутрь.

Меня никто не спрашивал, помню, как плакал и умолял не посылать меня туда. Все продолжалось несколько лет. Это было страшно. Я не мог понять, почему мои родители хотят выставить меня из дома? Что я сделал? Что я сделал плохого? Я старался быть хорошим мальчиком, слушаться старших, но это не помогало и снова, после выходных, меня каждую неделю отправляли обратно в интернат. Наверное, моих родителей можно понять и оправдать, что-то заставило их так поступать по отношению ко мне. Но мне тогдашнему четырех-, пяти-, шести – летнему этого было не понять… И думаю, что именно тогда, и из-за этого у меня развилась такая сильная потребность ощущать, что меня любят…

Потом, когда  я окончательно вернулся из интерната домой и пошел в школу, я понял, что для меня самым важным в школе – это быть любимым детьми. Случайно я обнаружил и подходящий для этого путь. Я понял, что, если буду смешным, тогда дети в классе будут мня любить. Так именно и случилось. Что значит смешным? Это значит --- кривляться, когда учитель объясняет что-то, это обращать в шутку тогда, когда учительница настраивает детей быть серьезными, это смеяться и открыто пренебрегать школьными правилами, устраивая из всего серьезного шоу. Понятно, что при таком раскладе, не знаю, заслужил ли я настоящую любовь детей, но уж ненависть школьного педагогического состава я заслужил по полной программе.

Если ты классный шут и клоун – учителя возненавидят тебя, так что жди беды. Из двух вариантов: быть послушным и незаметным или популярным у детей разгильдяем и клоуном, я выбрал второй вариант: «плохого мальчика». И этого шута, разгильдяя и клоуна, ставшего мне родным, ставшего моей второй натурой, я мысленно обнимал, хлопал по плечу, когда удачной выходкой или шуткой мне удавалось «уложить» весь класс на пол от смеха, вот его самого, родимого я нес в себе в школу каждый Б-жий день.

При таком поведении и соответствующих оценках (когда ты не слушаешь материал урока, а стараешься найти за что зацепиться, чтобы вызвать смех в классе, понятно, что успеваемость –   ниже порога любой терпимости), моих родителей не редко вызывали в школу и там бранили на чем свет стоит. Для меня свет стоял на трех китах, которые стояли на одном слоне, а слон стоял на корчащей рожи обезьяне, сердце которой сжималось от страха, что, «если я не буду смеяться и смешить всех, меня никто не полюбит и снова отправят куда-нибудь силой».  

Мои многострадальные родители мечтали, чтобы что-то вышло из их проблематичного ребенка.  Они обратили внимание, что дома я не отходил от радио. Причем с трех-четырех летнего возраста. Я  был поражен и очарован радио, его таинственным устройством и тем, что оно исторгало звуки: разговоры,  музыку, передачи, шутки, песни без перерыва и без всякого видимого для него усилия. И родители благополучно решили, что меня нужно обучать музыке. Сказано – сделано.

 У нас дома было пианино, мне наняли учителей, и началась мука мученическая. Я хотел стать футболистом. Футболистом! Вот где настоящая популярность у детей и подростков, да и старше –  тоже! Я был быстрым, стремительным, подвижным, неусидчивым ребенком, не привыкшим серьезно относиться к учебе, но легко двигающимся. Футбол был бы для меня идеальным вариантом. Все в нашем дворе играли в футбол, и тот, кто забивал гол – становился популярным, минимум, как певец. Минут на пять, но и что из того? Эти пять минут или полчаса – ради них стоило жить.

Я ненавидел, ненавидел музыку, ненавидел учителей музыки, которые приходили к нам домой мучить меня, обзывать «балбесом, бездарностью, тупицей», и как еще? В их глазах я был нулем, так с какой такой радости мне было учиться музыке? Ведь я давно уже делал только то, что делало меня любимым и популярный в чьих-бы то глазах… Но родители верили в учебу и заставляли меня часами играть на пианино.

За короткое время у нас сменилось восемь учителей, они просто не выдерживали то ли моего темперамента, то ли тупости, то ли нечуткости к великим произведениям музыки и к их наставлениям –  в особенности. Я мучился, ненавидел каждую минуту обучения.

Внизу мальчишки играли в футбол, мне слышны были их крики и удары меча сквозь открытое окно, а тут я как последний дурак негнущимися пальцами играю какую-то дребедень с пышным и глупым названием «Мазурка».   Последний учитель, который, не могу понять, как вообще согласился ходить к нам с самого начала, видя мои страдания, сказал родителям, что мое здоровье важнее ему, чем возможность заработать у нас на преподавании музыки.

Когда мне исполнилось восемь, родители наконец-то отчаялись обучить меня музыке. О, какое облегчение, какое избавление! Не чувствуя над собой гнета наставников с их «комплиментами» моему уму и таланту, я начал играть все больше и больше, и мне это нравилось. Мне всегда на самом деле нравилась музыка, еще с тех пор, как я открыл, что она льется из радио, но мне были не по душе методы, которыми меня обучали.

И вот, что самое главное: я открыл, что это умение здорово влияет на популярность у сверстников, и таким образом место музыки в моей жизни было навсегда установлено.

После школы я поступил в музыкальное училище, потом в консерваторию. Еще мы с друзьями создали рок-группу, сами писали песни, некоторые из них стали популярными, и выступали вместе несколько лет.

Я рос в совершенно светской среде, и с точки зрения еврейской традиции, мои познания были ниже всякого уровня. Насколько помню, у моих родителей не было ни одного еврейского знакомого.  я был уверен, если вообще давал себе время думать об этом, что новый год наступает 31 ноября, а Йом Кипур празднуется в апреле.  Мои родители время от времени ходили в синагогу, а я посещал церкви, это становилось популярным среди молодежи.

Я был молодой подающий надежды музыкант, у меня была вторая степень по музыке, и я раздумывал, где строить свою музыкальную карьеру. Когда мне исполнилось 27, я решил посетить Европу и Америку. Израиль с этой точки зрения был чем-то вроде перевалочного пункта между Парижем и Канадой. Почему бы его не посетить, если это сравнительно по дороге?

 Я приехал в Израиль и… не могу этого объяснить… я почувствовал внезапную и сильную связь с этой землей. Ничего подобного не было со мной раньше. Я привязывался к людям, часто и иногда сильно влюблялся, но вот, чтобы так –  привязаться к месту? Это, как минимум, странно, ведь с этой землей у меня не было связано никаких воспоминаний, ни приятных, никаких вообще. Когда я думал о тех местах, где побывал с момента моих отъездов в интернат, то не мог припомнить сколько -нибудь запоминающихся подробностей. Мня всегда больше всего интересовали или люди, или музыка. Мы немало разъезжали с нашей группой, нас любили, ждали, но сами места? Города? Природа? Это оставляло меня равнодушным. Я не мог бы отличить одного места от другого, как городской житель не отличит поляны в лесу: они  для него они все на одно лицо: те же трава, деревья, комары и пчелы

  Я решил остаться в Израиле. Я и «окончательно»? Я спрашивал себя: «почему?»: почему что-то необъяснимо духовное (слово то какое…) привязывает меня к этим местам?  Ведь здесь у меня нет культурных корней, я воспитан в другой культуре, в другом языке, в другой стране! Ответ был один: я еврей и поэтому ощущаю связь. Тогда возникал вопрос: что же это  значит –  быть евреем? Я начал знакомство с еврейством, и уже через год постился в Йом-Кипур и на Песах купил мацу. Мацу! Никогда такого не ел, и это оказалось не так и плохо, только живот болел с непривычки.  

Я всю жизнь пощусь в Йом Кипур и ем мацу в Песах, как и многое другое, что обязывает еврейская традиция, хотя не понимаю почему нужно так делать. Просто чувствую, что так правильно.

Есть в иудаизме много прекрасных вещей, и лично я особенно выделяю важность, с которой иудаизм относится к теме радости и к тому, как важно радовать людей. Еврейские шутки, юмор, песни давно стали известными по всему миру, но не только это. Я люблю людей, я стараюсь их радовать и поэтому отдаляюсь от всего что может огорчить кого-то. Я стараюсь отдалиться от сплетен, злословия, и, если кто-то представляет себе мир эстрада, театра и музыки, то знает, как это бывает.

Я также стараюсь мирить кого могу. Если я еду поздно ночью и вижу драку на улице, то выхожу из машины и пытаюсь их разнять. Мне повезло, и я всю жизнь занимался тем, чем люблю – музыкой и мне посчастливилось работать с очень талантливыми людьми.

Моя дочь стала соблюдать заповеди, когда ей было 17 лет. До этого она была невероятно враждебна ко всевозможным правилам, ходила с коксом и с высоким гребнем волос над лбом, я и ее мать только диву давались, но я помнил свою мятежную юность и старался молчать, хотя это не всегда удавалось. Когда это твоя дочь, то сложно быть спокойным, слишком близко и больно бывает, и близко воспринимаешь то, что с ней происходит, как она себя держит по отношению к тебе, и с кем проводит время, чье мнение ставит выше твоего, а на твое – ей плевать, а ты жизнь готов отдать за эту девочку…

 Ее отношение ко мне изменилось, когда она хазра би-тшува (начала исполнять заповеди). Дочь сказала мне: папа, если ты хочешь сделать мне приятное: начни делать омовение рук и говорить «спасибо» каждое утро.

 С точки зрения еврейской традиции, можно сказать, что она продолжила там, где остановился я, хотя, на самом деле, у меня до сих пор нет ни малейшего представление, из-за чего она решила изменить свою жизнь. Вдруг ни с того ни с сего, она начала слушать уроки Торы, и все более приближаться к религиозному образу жизни. Я относился к этому с пониманием, не делал ей проблем, но для моей жены это было слишком тяжело.

Это не просто, когда твой ребенок так меняется, становится другим и начинает ценить и исполнять вещи, к которым его не готовили, но я много думал об этом и пришел к выводу, что нет причины, чтобы из-за религии я потерял бы связь с моей дочерью.

У меня есть знакомые молодые люди, которые очень успешны в своей карьере, например, в музыке или на эстраде, которым сейчас по 35 лет. Они были дома все это время (во время карантина) одни, никуда не выходили, и у них началась настоящая депрессия. В еврейской традиции у дома, у семьи основная роль, это цель – и это путь достичь своей цели как личность. Человек сам создает свою семью и это самое важное, что есть в жизни. И те, кто не женат и не замужем, будь это по их вине или нет, столкнувшись с таким одиночеством, понимают, что семья – это так важно… так важно, потому что семья –  это те люди, которые тебя любят. Или, скажем так, я это всем и самому себе хотел бы пожелать…

Рассказ написан на основе истории
израильского музыканта и артиста-комика Нэнси Брандеса

Теги: Воспитание, История из жизни, История тшувы