На широком подоконнике, или Вектор нормальности.

Да не осудят меня читатели – этот рассказ написан по вашим комментариям, дорогие друзья. По  мотивам коммента avivit  к этому посту. И поэтому надеюсь, что вы не будете против того, что рассказ, посылом к которому послужили ваши комментарии, и продолжение к нему будет тоже – они же. Так что, если у вас в памяти есть эпизоды из жизни, которые могут послужить основой для описания дальнейшей  жизни героев – пишите.

Он остановился на последнем перекрестке перед мостом – на светофоре.  Отсюда ему был виден беспрерывный поток машин – конвейер  деловой части города. Недалеко  была  остановка и он, как обычно, каждый раз проезжая здесь,  вспомнил, что когда-то давно, вышел на этой остановке, обнаружив,  что едет в одном троллейбусе  с отцом и  испугавшись встречи с ним. …И до рези в глазах желая, чтобы отец его заметил. Но отец не заметил. Костя вспомнил, как вглядывался тогда в окна уплывающего троллейбуса, надеясь поймать  взгляд отца, или, хотя бы, поворот его головы - тщетно, и как мстительно желал тому… Г-споди, чего он только отцу тогда не желал!

Чтобы отключиться от воспоминаний, посмотрел на телефон. Новые сообщения. Ну, правильно, он это предвидел, хотя заранее предупредил: он сегодня уходит рано, так что если у кого какие проблемы – думайте заранее. Бесполезно. Теперь они там спохватились. Отключить? Нет, отключать не буду, вдруг  будет что-нибудь срочное. Сын, конечно, заметит, что он изредка проверяет сообщения… С этим ничего не поделаешь. Сегодня олимпиада в школе сына, и, хотя Косте ясно, что его сын первое место не займет, тут Костя насчет своего отпрыска не обольщается, но какое это имеет значение, в конце концов? Не в этом дело. Сегодня он, Костя в роли отца и сегодня он занимает в своем внутреннем, только ему одному известном рейтинге,  –  первое место.

 Костя представил, как это будет на той – открытой всем олимпиаде. Сначала будут представлять жюри, и пойдут скучнейшие вступительные речи. Костя всмотрелся в  ленту скопившихся перед ним машин и оценил, что к нудному  началу олимпиады, он, наверное, опоздает. …Раньше выехать с работы было невозможно, но к оглашению имен участников олимпиады он уже будет в школе.

 Снова встали.

 Пока стояли, послал сыну: " Артемка, привет. Скоро буду на месте. Не дрейф. Знай наших".

  …Эсемеска от жены, почему он "до сих пор не приехал?" И ведь же она знает, что он в дороге, зачем дергается и его дергает?  Вообще, она последнее время часто придирается, все ей не так и все не то. Ведь он и зарабатывает неплохо, и с сыном старается побыть, чего ей надо? Недовольная ходит. Она все время им недовольна. Как бы его мать реагировала на него, будь он сейчас на месте своего отца? И вдруг Костя понял, что не знает, как реагировала бы мать… он не знает, что говорил бы своей жене его отец, будь у них хорошая семья, и не ссорься они.  Ткань нормальных отношений между мужем и женой, ткань, не разодранная разводом – ему совершенно незнакома… Как ведут себя обычные люди в такой ситуации? Я этого не знаю, - понял он, - я этого никогда и не видел… Поговорить с женой что-ли… рассказать, как отец с матерью жили…и потом развелись. Спросить у жены: а чего бы ты хотела? Без сарказма спросить, а правда, я ведь не знаю… объясни… Поговорить с ней просто… не хлопая дверцей холодильника… и не отвлекаясь на эсемески с работы… это поможет?.. кто знает? Не повредит.

 Новенькое  Вольво перед ним плавно тронулось вперед, а мысли Кости побежали назад. Он вспомнил себя в тот день – накануне окончания школы – как они сидели на подоконнике и обсуждали предстоящий выпускной вечер.

Его сыну не придется мучиться, как мучился он когда-то, тоскуя, скучая, любя, ненавидя и презирая своего отца. С его собственным сыном будет иначе. И внезапно Костя ощутил, как поднимается внутри  волна, омывая и смывая его – подростковую горечь и месть, и Костя вслух повторил: у моего сына все будет по-другому.

Не так, как с ним. Как тогда. Накануне выпускного вечера.

Они вдвоем сидели на подоконнике. Подоконник был широкий и удобный, нагретый солнцем начала лета. Кончились выпускные экзамены, завтра – выпускной вечер. Они еще не знали, что через несколько лет их разнесет по разным странам.  Миша с мамой уедут в Америку, Костя с мамой останется, хотя на метания – " ехать-не ехать" уйдет несколько лет. Вся страна уже ходила ходуном и разваливалась. Все, к чему привыкли, все чему их учили в этой самой школе – только несколькими этажами ниже – в первом, во втором и в третьем классе. Уже давно не было  ни красного знамени у входа, и куда-то сгинула  толстая веснусчатая пионервожатая Оксана,  и с ней "красный уголок" с гипсовым бюстом Ленина на алой тряпочке, все с треском лопнуло и провалилось в какую-то дыру. Но сейчас на широком, нагретом солнцем, подоконнике было удобно и прочно. Напротив них, поджав ноги, сидела Лариска. Она сама через три года уедет с родителями в Израиль, но еще не знает этого, никто всего этого еще не знает.

- Завтра будет тошниловка, - сказала Лариска, - все будут сидеть на торжественной части с орденами и медалями и говорить речи: "За выдающиеся заслуги", – торжественно передразнила она,  – "в области привития… нет… – прививания! Молодому! Поколению!..."

- Можно будет в это время выйти покурить… - предложил Костя.

- Выйдешь, как же, – фыркнула Лариска, - из зала, полного отцов и детей, и представителей общественности.

- Орденов и медалей на гимнастерках, – поддержал Мишка.

- Причем тут. Ордена и медали в это время будут смотреть программу "Время" и  спорить с бабушкой – главной строительницей коммунизма –  о… роли Ельцина.

- Отцы-и-дети придут на вечер и будут бряцать медалями.

- Ну и тебе какое что? Пусть бряцают, лишь бы пришли, - вздохнул Миша.

- Мой все равно не придет, - сказал Костя. – Я его вчера видел в троллейбусе. Он ехал со своей новой. Я сразу вышел, как только его увидел. Хотя мне оттуда было пилить почти через весь город, от Пушкинской. Только бы он не заметил, что и я тоже в троллейбусе. Потом я смотрел в окно с улицы – не видит ли он меня – как я вышел. Но он не смотрел. Он говорил со своей новой. Я просто быстро вышел. Мог бы и на следующей выйти. Но я вышел за Пушкинской. Очень надо. Может и не приходить завтра. Очень надо.

- И не придет. – пожала плечами здравомыслящая Лариса. – Он не знает, что ты школу кончил. Откуда он знать может.

- Мать могла бы ему сказать. Но она скорее лягушку проглотит, чем позвонит ему.

- Так позвони сам.

- Я?!? Чтобы я ему сам позвонил???

- Ну и что такого, - не понял Мишаня, - позвони, скажи: "Привет, предок. У меня завтра – золотая медаль вручается". Не дергайся, нет никакой медали, но ты все равно скажи, для понта. "Приходи. Захвати сигарет. Покурим".

- Я?? Ты – дурак, что ли? Чтоб я ему звонил? Да я вчера смотрел на троллейбус, из которого он даже не посмотрел, как я вышел, и хотел бы, чтоб этот троллейбус с моста звезданулся. Чтобы он со своей новой полетел с моста прямо в воду.

- Ты – чокнутый, - заключила здравомыслящая Лариска.

- Я – чокнутый. Как же. Я был чокнутый, когда он ушел с ногами от меня четыре  года назад. Это было в феврале. Был день советской армии. Мать сделала салат оливье. Два часа, как дура, стояла за зеленым горошком ради этого салата в день советской армии. А он ушел.

- Он – что – солдат?

- Кто – он? Причем здесь солдат? Он – зубной врач. Потом открыл кооператив. И прогорел.

- Так – что день советской армии?

- Так, маразм. Типа матери – 8 марта, а ему – этот …гмх…, - он поперхнулся, -  день.

- Не надо злиться, – попросила проницательная Лариса.

- Я не злюсь. Я констатирую факты. Как  газета" Известия".

- Все равно ты идио… - вздохнул Миша.-

- Что??

- Да ничего. Решил звездануть его с моста. Из-за салата оливье в зеленый горошек.

- Да не из-за салата! Нам с матерью, - он опять поперхнулся, - есть  нечего было!  Это был февраль месяц. Не август тебе, чтобы за грибами ходить.  Есть было нечего! Мать в две смены работала, я ходил в дыря…!   …Не важно.

- С моста! Придурок. Я бы бежал за этим троллейбусом через весь город. Только бы посмотреть сзади хотя бы на дуги, под которыми он едет. (Отец Мишки погиб). Я бы снег ел, если бы он ушел от нас в феврале, только бы знать, что он живой, что он ездит на троллейбусах и трамваях.  Я бы выброшенные им билетики подбирал и обклеил ими все стены в комнате. Лишь бы знать, что он живой и ездит на троллейбусе.

- Снег ел! – фыркнул Костя. – Больно ты знаешь, что ты мелешь!

- Ел бы. Я бы ел. Все равно что. И пусть бы он не пришел на выпускной. Я бы позвонил ему и дышал в трубку, как дурак. И он бы бросил ее и ругался, и кричал  бы своей новой жене на кухню: "Тут какой-то идиот развлекается!"

Лариса засмеялась.

- Но он не ездит на троллейбусе. Может,  только на небесном троллейбусе, если там они есть…

- Совсем крыша поехала, - вздохнула здравомыслящая Лариса.

- Все равно звонить не буду.  Я ему никогда не забуду тот день советской армии. И на похороны его не приду. Пусть просит. Пусть умоляет меня на коленях. Не приду…

Лариса внимательно посмотрела на двух, сидящих на подоконнике. Накануне выпускного вечера после одиннадцатого класса. И однозначно решила, что она здесь – единственная нормальная.

Лариса тогда еще не знала, что вектор нормальности можно повернуть вспять и через двадцать пять лет.

 Вполне...

Теги: семья, Учёба, Между людьми