"Летний снег" - 6

На следующий день Майя проснулась и долго лежала с закрытыми глазами. Ади проснулась тоже, но молчала. Через пару часов Майя спросила:

— Что будем делать?

— А что ты делаешь сейчас?

— Я… наблюдаю борьбу…

— Борьбу? Между кем и кем? Дикие звери? Этого еще не хва…

— Нет диких зверей. Это борьба… между моей ленью и моей жаждой.

Майя снова закрыла глаза. У нее не было сил даже улыбнуться… Она заснула или провалилась куда-то. Прошло еще какое-то время… кто знает, сколько… Было тихо. Совершенно тихо. Майя заставила себя повернуться и проверить, что с Ади. Только по дрожанию ресниц можно было увидеть, что она еще жива. По щеке полз муравей. У Ади не было сил его смахнуть…

Внезапно пошел снег…

Опускался мелкой манной крупой. Ложился им на лоб, на щеки, стекал по подбородку. Они слизывали его с губ, открывали рот, как птенцы…

Снег шел почти повесь день, прозрачная завеса белой крупы, а назавтра Ади и Майю нашла группа китайских туристов, путешествующих большой семьей. У них нашлись даже складные носилки. Один из них вызвался идти быстрее вперед, чтобы позвать помощь и та двинулась им навстречу.

Все это Майя и Ади воспринимали урывками. Опускаясь и снова выныривая из обморока. Семья Ади, чье состояние было угрожающим, прислала за ней медицинский самолет. Майя оказалась крепче. Ее поместили в местную больницу, врачи обещали, что она быстро восстановится.

Через пару дней она уже могла вставать, ходить. Пери разыскала ее через посольство, и Майю позвали к телефону.

— Алле, мама?

— Майя, дорогая, как ты?

— Ничего… нормально… Ади хорошо долетела?

— Да, она в больнице, я вчера была у нее… Она еще очень слаба…

— Передавай ей от меня привет…

— Я передам, но она еще не может говорить. Что — у тебя? Сегодня врач сказал, что тебя уже через несколько дней выпишут. Я с ними каждый день говорю. Ой, Майя, что я здесь пережила!

— Да… мама… бедная…

— Я — не бедная. Все уже позади. Главное, что ты — в порядке. Какие у тебя планы?

— Не знаю еще… Я пока не решила…

Через два часа ее позвали еще раз к телефону. Майя набросила халат и поплелась в коридор к телефону. Прислонилась к стене, скрестила на груди руки, приготовилась выслушивать от Пери новые указания.

— Май-йя? — раздался в трубке позабытый волшебный голос с чуть заметным терпким акцентом. — Майя… внученька моя.

У Майи перехватило горло, волна теплых солнечных дней подхватила ее, унесла в детство, на пыльную скамью остановки, когда они сидели обнявшись и легкая бабушкина рука лежала на ее голове: «Я подожду, пока ты вырастешь и приедешь ко мне… если захочешь… сама… Вспоминай обо мне, моя маленькая Майя. Я всегда буду тебя ждать…»

— Я уже выросла…

Мазаль улыбнулась на том конце провода:

— Я знаю… Ты уже большая… очень взрослая, — И снова при звуках этого голоса Майю обдало нигде больше в этом мире не встреченным ощущением покоя, тепла, живительных соков, идущих от самых корней — прямо к ней.

Они недолго говорили, Майя повесила трубку с ощущением большого облегчения и бренной досады на себя, что упускала что-то очень важное для себя все эти годы.

 …Майя задумчиво поправила провод. Рассеянно посмотрела на висящие на стене правила. Села на стул. Обратила внимание, что кто-то забыл разговорник рядом с телефоном. Прислонилась головой к стене. Да-да, точно. Это было перед тем, как она пошла в первый класс… Майя закрыла глаза… Тот летний день встал перед ней:

— Я больше не приеду, моя маленькая Майя... Бабушка больше тебя не увидит… Я подожду, пока ты вырастешь и приедешь ко мне… если захочешь… сама… Вспоминай обо мне, моя маленькая Майя. Я всегда буду тебя ждать…

Приехал, чихая и кашляя, старый автобус, подняв пыль знойной летней песчаной дороги, и увез ее с собой...

Дома мама говорила только про школу, о бабушке – ни слова… Никогда. Потом была армия… И Мазаль была так близко… пятнадцать минут езды от базы, и так далеко…

Майя встала, вышла в коридор, оттуда в большой больничный сад. Нашла там самую дальнюю скамейку, сорванным листом сбросила с нее окурки, села. Багряное солнце, садясь за горы обжигало их вершины и склоны.

«Ты — мое солнце, Майя… ты солнце моего сердца», — вспомнилось ей.

Майя открыла глаза в поисках носового платка в карманах, и увидела стоящего напротив нее Илана с букетом цветов в руках. Он рассеянно похлестывал им себя по ногам, но, увидев, что Майя открыла глаза, придал цветам вертикальное положение.

— Я узнавал в посольстве, где ты… — пояснил он на ее изумлённый взгляд. И, поскольку она пока молчала, добавил: — Мне… вы тогда ушли… и меня мучает совесть… Я… не должен был вас тогда отпускать… уходить.

— А-а, тебя, значит, мучает совесть… жаль, конечно… Но не переживай… — постаралась улыбнуться Майя, но у нее не очень получилось. — И пусть тебя совесть не мучает… мы все-таки не маленькие… Мы — уже довольно большие девочки.

— Конечно, что и говорить. Вы даже не заблудились.

Майя оперлась локтями о колени, закрыла ладонями лицо:

— Не очень удачная шутка…

— Извини, я… не… в горах кто угодно  заблудится, это же не…

— Я не про… я… про чувство вины. Я сейчас говорила с… впрочем, не важно… ты ведь не… но она меня ждала, ты понимаешь, ждала четырнадцать лет!.. Каждый день ждала, что я позвоню или приеду... Ха, мне было не до нее! Так что чувства вины у меня более чем… Но дело в том, что я не хочу с этим жить, понимаешь?.. Я хочу все начать сначала. Вина — это как язва, от нее — бегут, ее боятся. Ненавидят. Если ты пришел сюда с чувством вины — спасибо, и на этом мы поставим точку…

 Илан несколько секунд стоял неподвижно, потом  сжал стебли и в них что-то хрустнуло. От резкого звука Майя вздрогнула и подняла голову.

— Я ничего не понял, но... я кажется… все понял, — Илан  положил цветы  на скамейку рядом с ней и, на ходу поднимая  молнию на куртке,  направился к выходу.

«Это второй человек в моей жизни, — сказала Майя, глядя, как он удаляется, — который говорил мне о Б-ге… И он сейчас уйдет… Навсегда… И пройдет еще… четырнадцать  лет, и я пойму, что потеряла… И здесь не останется ни одного… человеческого лица...Что же со мой происходит?.. Я  всегда была… как инфузория… на дне пруда — в общем потоке… Но я хочу большего от жизни!..»

— Илан! Илан!

Она догнала его у выхода. Он остановился, повернулся вполоборота, не глядя на Майю.

— Илан, — еле переводя дыхание, проговорила Майя. — Просто я… Я… не знаю, что сказать…

Он поднял глаза. Ободряюще улыбнулся:

— Это уже легче… Большинство людей не решилось бы на такое признание… Это делает тебе часть.

— Ты хотел сказать «это делает тебе честь»?

- Пожалуй, — отозвался он. — Но сказал то, что хотел сказать. То, что было в горах — это была только часть… Должно быть продолжение… Я его сейчас ищу… Ты готова искать?

Ей вспомнилось, как она подумала тогда: «Мы — двое потерявших себя и встретивших друг друга в горах…»

— Я… хочу посмотреть, что это такое, — проговорила Майя.

Так Майя попала в еврейский центр. Илан через две недели вернулся в Израиль, в ешиву, она вернулась почти через год...

…

В аэропорту Бен-Гурион Майю ждала Пери. Она уже давно приехала, заранее готовилась и страшно соскучилась. И больше всего была рада, что в разговорах с дочерью чувствовалось, что Майя очень довольна и в голосе у нее появилось что-то такое, не свойственное ей раньше. Пери затруднялась это сформулировать, но сердцем однозначно чувствовала.

Рядом с Пери проходили люди, прибывшие этим рейсом, фонтаном били и рассыпались радостные возгласы встречавших. Майя пока не появлялась. Пери вытянув голову, напряженно высматривала ее. «Самое главное, Индия пошла Майе на пользу!» — удовлетворенно думала Пери.

Пери с неудовольствием посматривала на проходящих рядом с ней религиозных пассажиров: «Как их вообще в аэропорт пускают? С их идишем, многочисленными детьми, фраками и лапсердаками? Как они смеют самолетами летать, они, которые хотят вернуть нас к средневековью? Позор, позор для Израиля… У Дальи дочь стала религиозной, так мать в истерике… и правильно. Таких надо выселять…»

Рядом с ней остановилась религиозная девушка, рукава по локоть — в такую-то жару! И юбка…

— Да где же, наконец, Майя? — не выдержав, вслух воскликнула Пери.

— Ма-а-ма! Я ждала, чтобы ты меня узнала! Это же — я!

— Майя?? — ошарашено проговорила Пери, не веря своим глазам, и застыла на месте. — Что произошло? На самолет напали религиозные террористы?.. Заставили всех переодеваться??

— Да нет же, мама — рассмеялась Майя. — Это я сама так оделась. Дай мне тебя обнять! Я так соскучилась!

— Секунду, секунду… Где твои джинсы?? Я не могу в таком виде везти тебя домой!

— Мама!.. Ну чего ты пристала ко мне с джинсами?

— Вот что, — проговорила Пери, чувствуя, что у нее голова идет кругом, и нет, не так она представляла встречу с дочерью. — Это твой чемодан, так? Достань-ка оттуда свои джинсы!

— Мама!.. В чемодане у меня то же самое! Что и на мне! Копи-пэйст!

— Как — "копи-пэйст"? А где твои джинсы?

— У тебя  с джинсами какой-то фетиш!

 — Ты тоже меня попрекаешь папиными джинсами!!! Да кто ты такая, чтобы меня попрекать?

— Я тебя не попрекаю! Но человек — это еще не его одежда!!! Это он сам!!! И если он умер, то его джинсы можно снять со стула, это не "святая корова", и если я приехала, то это Я приехала, а не одежда, которая на мне!!!

— Ну, конечно, ты у нас теперь "святая", чтобы матери… такое говорить… Ты и есть — "святая корова"!

— Я не святая! Но я говорю то, что думаю!

— Так… — медленно, стараясь справиться с кипящим внутри вулканом, проговорила Пери. — В таком виде ты дома не появляешься…

— Что же ты предлагаешь мне сделать?

— Думай сама!

— Но у меня нет другой одежды! И джинсы одевать не стану!!!

— Тогда как знаешь, — Пери открыла сумку, достала, позвякивая, ключи от машины. — Я возвращаюсь домой. А ты — как знаешь!

— Мама… ты что? — растерялась Майя. — Ты это… серьезно?

— Вполне, — ответила Пери, стараясь не смотреть на Майю. — Деньги у тебя, надеюсь, еще есть? Магазинов везде полно!

Майя осталась смотреть, как Пери выходит из здания аэропорта. Потом открыла чемодан, прямо так, на проходе, плевать, кому какое дело, стала искать, в каком же это было кармане?.. Огляделась вокруг, закрыла чемодан, оттащила его в сторону. Снова открыла, достала жакет, кажется тут… Да, вот он — вчетверо сложенный лист бумаги. Этим номером она собиралась воспользоваться дня через два-три… когда отдохнет… привыкнет снова к дому… Закрыла молнию чемодана, подняла за ручку и, катя за собой на колесиках, пошла искать телефон-автомат… Набрала номер. «Только бы никто не ответил!.. Ой, нет-нет! Только бы ответили!!»

— Шалом… Меня зовут Майя Садэ. Я сейчас прилетела из Нью-Дели… Ваш номер мне дали в еврейском центре… Я… мне говорили, что у вас есть общежитие… — Договорилась, что приедет и ее примут.

 Потом останавливаясь и, кусая губы, набрала свой домашний номер. Пери еще не успела вернуться, ответил автоответчик.

— Мама, вот номер, по которому я теперь буду… жить… — зажмурила глаза… и повесила трубку.

 — Стоп! — сказала себе Майя. — Как я раньше об этом не подумала? Я же могу поехать в Раанану! У меня же там живет… бабушка!

Пери не перезвонила ни через день, ни через два. Через неделю Майя, не выдержав, позвонила сама. Пери поставила условием возвращения Майи домой укорачивание длины юбки. Майя ответила, что это может случиться, только если произойдет землетрясение и ей обломком стены прищемит подол. «Значит, будем ждать землетрясения», — заключила Пери.

Пери мало с кем делилась своим несчастьем, но те, кто знал, что случилось между ней и дочерью, очень Пери жалели. Она сама себя жалела и вскипала при мысли о Майе. Заказала новые рамки для старых портретов Ури и ждала, когда к дочери вернется разум. 

***

— Что ты скажешь, — обратилась Майя однажды вечером к Мазаль, — если… тот самый молодой человек, с которым у меня была встреча… он это…. м-м…

— Ну-у, — Мазаль взяла руку Майи в свою, прижала к своей щеке, поцеловала…

— О, бабушка, оставь свои ужасные восточные привычки… Ой, извини, извини, пожалуйста! Продолжай, продолжай на здоровье своиужасные восточные привычки…

— Так что — твой молодой человек, золото моей души?

— Он сделал мне предложение! Что ты на это скажешь?

Мазаль поднялась, прижала к себе голову Майи.

— Ты, Майя — птица моего сердца… Рай моих глаз… — и добавила торжественно: — Пусть будет счастлив ваш путь на этой земле на долгие годы. Пусть хранит вас Б-г от всех несчастий… Пусть раскроет для вас все цветы, все богатства мира…

— Бабушка, — попыталась рассмеяться всегда избегающая торжественности Майя. — Самое мое большое богатство — это ты.

— Это так, Майя, — серьезно ответила Мазаль. — Потому что все слезы, которые я пролила, и все молитвы, которые я вознесла и которым не видела утешения в своей жизни, все это… — она вздохнула и покачала головой. — Все это хранится на Небе для вас, для твоей семьи…

— Вот как… Тогда… Тогда я уже давно начала это тратить…

— Ты это о чем? — Мазаль отстранилась и посмотрела на Майю широко открытыми глазами.

— Да там… в горах… вдруг пошел снег, когда у нас уже не было сил встать пить, и… на нас никто не напал… и нас все-таки нашли… и Ади — выжила, и… я… встретила Илана…

— Да разве я когда-то могла представить, — воскликнула Мазаль, снова прижимая к себе Майю, — что увижу тебя… вот так в своем доме… чтящей традиции своего народа, и ты… — Мазаль повернула к себе лицо Майи и, любуясь, прошептала: — И ты — ты… — и слезы капали с ее старых, черных, когда-то прекрасных ресниц. — Ты — молодая княжна, дочь древнего рода… росток старого виноградника… Твои богатые знатные предки, видя тебя, поклонились бы тебе до земли…

— О, бабушка, — в замешательстве пробормотала Майя, глядя на нее снизу вверх. — Ты… ты еще, оказывается, совсем не старая… Ты еще можешь сиять…

***

Помолвку Майи и Илана устроили в почти всегда пустующей старой синагоге напротив дома Мазаль.

За несколько часов до начала торжества, в то время, когда Майя наконец-то занялась собой, отложив нагретую от бесконечных разговоров телефонную трубку, Мазаль пересекла двор и зашла в пустой гулкий зал синагоги. Приблизилась  к Арон-а-Кодеш. Бережно поцеловала  выцветшую бархатную занавесь. Спрятала в ней лицо и несколько минут говорила с Б-гом. Но то, о чем они говорили, так навсегда и осталось между ними…

…Свадьба Майи.

В глазах Мазаль Майя была — ангелом в белом, идущим легкой поступью и несущим людям Б-гом посланное утешение…

Пери на свадьбу не приехала: «Мне стыдно показаться среди моих коллег на такой свадьбе! А не позвать их на свадьбу единственной дочери — я не могу!»

Внуки немного сняли напряжение между Пери и Майей, но, чего тут таить, больше всего они были привязаны к Мазаль и к бабушке с дедушкой со стороны отца. Там они получали охапки щедрой любви и объятий с иранским и американским акцентом.

Но кто… кто… не видел лица Мазаль, когда она брала на руки правнука, тот не видел лица счастливого человека…

…

Как известно, на Юге Израиля — сирены и ракеты не редкость. Этим у нас никого не удивишь. Вот и в последнее лето — опять… 

Страшный БУМ, раздавшийся в то утро, заставил подпрыгнуть и лязгать стеклами окон весь район. Звук падения снаряда был такой, как будто он пробил, не дай Б-г, вашу ванную.

Попало в квартиру на последнем этаже соседнего дома.

По штукатурной крупе и свинцовым шарикам величиной с горошину, которыми арабы щедро начиняют свои «подарки», я забежала в ту квартиру.

— Все живы??? Есть раненые???

Из сквозной дыры в стене дул знойный ветер. Сначала я никого не нашла. Но потом вдруг увидела ее…

В чаду штукатурной завесы неподвижно стояла женщина.

— С вами все в порядке? Вы не ранены?

Ее губы дрожали, она покачнулась.

— Это Индия — прошептала она, — все кругом белое…

Вынув из морозилки поднос со льдом, я пыталась  достать для нее несколько кубиков. Она провела дрожащими пальцами по слою снега на подносе. Поднесла ко рту: «Снег… как в Индии…»

Со стороны подъезда послышался чей-то голос, человек бежал по лестнице.

«Снег, — повторила она в чаду известки вздыбленной стены. — Лето и вот — снег…»

Внезапный удар резко распахнутой двери и взволнованный крик бегущего мужчины:

— Maya-a! Where are you???

Присутствие незнакомого человека смутило его. …Между этими двумя ощущался такой мощности ток, что будь между ними проводка, она бы вспыхнула… Так они и стояли рядом — оба в белом оседающем на них тумане…

Тут невольно попятишься…

Внезапно внизу оглушительно завыли сирены, и одновременно с ними зазвонил телефон.

Квартира наполнилась людьми — работниками службы тыла: "Необходимо помочь семье собраться и немедленно покинуть квартиру!  Никто в таком случае не может поручиться за устойчивость стен!"

В кармане Майиного мужа без умолку звонил пелефон. Наконец, на пятый раз, он не выдержал, ответил, помолчал, потом: «Оу!..» и, отстранив трубку, добавил, наклонившись к Майе:

— Не дрейфь, старушка!.. Это твоя мама…

…С этого дня мы подружились с Майей… С летнего снега, вкусом напомнившего ей Индию… с белого тумана, медленно оседающего на плечи двух неподвижных фигур…

конец 

Теги: семья, Война в Израиле, "Летний снег", История тшувы