Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
Рассказывает Лина:
Я влюбилась и вышла замуж в восемнадцать лет. Конечно, вся моя родня была в ужасе, но подумайте, о каком времени шла речь. Была начало девяностых годов, будущее выглядело все мрачнее, и в нашем небольшом провинциальном городе люди оставались без работы, учителя уходили в бизнес, который у них неизменно прогорал. И на этом фоне мой муж, хоть и был старше меня на пятнадцать лет, имел довольно прочное положение. Наши семьи были различны во всем: я была избалованная девочка из интеллигентной еврейской семьи с обычным набором: скрипка, балет, языки. Мой муж добивался всего сам и приобрел необычные — в моем понимании — для еврея черты: решительность и размах. Короче, моя мишпуха поохала, покудахтала: «Как так можно? Такую молоденькую девочку замуж? А профессию кто ей даст?», но все сошлись на бабушкином выводе: «Вы с вашими профессиями много ей можете дать?». Папа-врач и мама-учительница английского языка в школе могли мне дать свои многочисленные дипломы на пальто и сапоги…
Я не была счастлива в браке. Муж отдавал много времени делам и «партийным вечеринкам», так я их называла, старых подруг у меня не хватило ума и такта удержать, а новых — из кругов мужа — я сторонилась.
Б-же мой, как я корю себя сегодня за все то, что ломала в отношениях! Как я была капризна и надменна с мужем, хотя в дом не принесла и иголки! Я была убеждена, что сам факт того, что вышла замуж, обязывает его до конца жизни кланяться мне в ноги... Конечно, я любила мужа, но это была очень себялюбивая любовь… Единственное мое сегодня оправдание — что я была девчонка, вчерашняя школьница, и не было рядом со мной того, что сказал бы: «Будь женщиной, девочка! Закрой глаза на то, что тебе не по нраву, заткни уши и заткни рот прежде, чем из него вырвется высокомерное слово в адрес мужа или его друзей! Будь благодарной женой, девочка, будь благодарной и мудрой, ибо только в этом твое счастье!»
Но никто, как вы понимаете, этого мне не сказал, и сказать не мог… Я росла в обычной советской семье, где недовольство выражалось претензиями и криком, где не привыкли себя и друг друга щадить…
Когда родился сын, я была занята им. И с грустью наблюдала, что характером он вышел в меня: мечтательный избалованный тихоня. Потом засобиралась и уехала вся наша мишпуха, прихватив с собой и тех, кто вообще-то ехать не собирался. Я осталась совсем одна… Проезжая на машине по городу, я видела, как нищали люди, как замирала на улицах жизнь… Это было жутко… Город, в котором я родилась и выросла, выглядел — как после нашествия инопланетян…
Дела мужа шли в гору. Сейчас бы я сказала: в гору над пропастью. Несмотря на то, что я была первый раз в жизни окружена небывалой по моим представлениям роскошью, покоя не было. У мужа было много врагов, и, хотя он почти не посвящал меня в свои дела, было ощущение, что мы живем на тонком льду.
Родителям в Штатах приходилось туго, и они постоянно намекали, что рассчитывают на помощь мужа. Он иногда помогал, но меньше, чем они ожидали, и они обижались на меня, как будто мое слово в денежных делах мужа что-то значило… Короче, наши отношения — и мои с родителями, и мои с мужем — вконец испортились, разговор на любую тему кончался скандалом.
Но все это — ничто по сравнению с тем, что случилось с нами однажды ранней весной.
Мы, наслаждаясь редкой для нас дружелюбной беседой, ехали на машине покупать дачу — «шикарную, с баней и сауной, за бесценок, я тут присмотрел». Снег почти сошел, поля стояли черные, березы голые, небо серо-синее... Под вечер начало подмораживать, и когда мы возвращались, было уже темно. И машину начало заносить. На наше счастье не было автомобилей на встречной полосе.
Муж вцепился в руль и сжал зубы. Все-таки он был отличным водителем, имел железные нервы и «холодную голову». Все, что в обычной жизни нагоняло на меня тоску, теперь — в решающие минуты — спасало нас. Тормоза были неисправны, и это, как я поняла из того, что муж процедил сквозь зубы, было не случайно. «Они» об этом предупреждали. В конце концов, мы съехали в кювет и муж направил машину так, чтобы она, обдирая бока и проваливаясь на ухабах, наконец, остановилась.
У меня в ушах стоял звон. Внутренний голос вопил: «Хватай сына и лети в Америку!» Почему я этого тогда не сделала? Скольких бы страданий избежала… Но муж поднял голову, и мы с минуту смотрели друг другу в глаза. Все было понятно без слов… Я никуда не лечу… и разделю с мужем его судьбу...
А звон в ушах не прекращался. Интуиция вопила во все горло, порываясь спасти. Муж смеялся над моими страхами, но на этот раз я не уступила и отослала сына к старой маминой подруге. Уходя, в темной прихожей сунула в карман на вешалке висящего плаща, который помнила еще с детства, свернутые в рулончик деньги. На секунду мелькнуло желание прижаться к тому плащу, спрятаться за него.
Водитель утверждал, что никто за нами не ехал, ни туда, ни обратно. Я вернулась домой. Было тихо. Дина, домработница, ушла. Я сидела одна, не зажигая света. «Нервы надо лечить…» «Б-же, что с нами будет?»
Через две недели мы были в ресторане. Когда выходили, в мужа выстрелили.
Два месяца он не приходил в сознание, висел на волоске. У него было серьезное ранение, прошит весь живот… Я была ранена легко, но, падая, сломала шейку бедра и получила сотрясение мозга.
Почти два года мы валялись по больницам. Потом вышли кое-как — две развалины, забрали сына домой, но было ясно, что растить его мы не можем. Сыну было восемь лет. Он никогда не был в детском саду. Он всегда был окружен достатком. А теперь даже того, что обычные родители дают, мы не в состоянии были дать. Оставшиеся средства ушли на лечение. Муж тяжело переживал свое физическое и финансовое крушение. Вчера еще отчаянный воротила, а сегодня почти полная развалина. Он не был полным развалиной, но целыми днями смотрел в окно, и его мало интересовало происходящее вокруг. Мне пришлось самой принимать решения, а всю жизнь за меня это делали другие.
Я определила сына в еврейскую школу-интернат. Он очень скучал, ведь был домашним ребенком, очень привязанным к семье. Мы кое-как сводили концы с концами, я продавала драгоценности, ухаживала за мужем, врачи, больницы… Так мы жили.
Через какое-то время интернат уезжал в Израиль. Муж совсем сдал. Я разрывалась между мужем и сыном, не зная, на что решиться. И с ребенком не расстанешься, и мужа не оставишь. В результате, сын уехал. Другая страна, нормальная жизнь…
Сын дико скучал, присылал залитые слезами письма. Привыкнуть у него никак не получалось, но и забрать домой – куда я его заберу? Что мы можем ему дать? Нищие родители-инвалиды в нищей стране, и никаких перспектив… А там… как-нибудь привыкнет… там ему будет хорошо…
Еще одна моя иллюзия из галереи разбитых иллюзий… Сегодня я готова с этим поспорить, а раньше не вызывало сомнений: материальное благополучие — прежде всего! Фигня все это, извините меня! Травмировать ребенка, привыкшего к семье, отговариваясь какими-то благими перспективами… Чушь! К чему ему эти радужные перспективы, если душа его, кружа в печали, очерствеет в отрыве от любящих людей?
Сегодня я корю себя за это. …Сегодня.
…Когда я осталась одна…
…то пошла на курсы английского языка. Окончила. Нашла кое-какую работу: переводы сельскохозяйственных справочников. Лучше, чем ничего.
Однажды, разбирая старые вещи, наткнулась на коробочку, в которой было кольцо — подарок мужа и открытка к моему дню рождения. Мы тогда пошли в ресторан по случаю дня рождения, а подарок он, видимо, хотел потом подарить, а потом случилось то, что случилось, и — забылось.
Если вы думаете, что я собиралась хранить этот подарок до конца моих дней, то вы ошибаетесь. Я его продала и жила какое-то время на эти деньги, и сыну послала немного. Я вообще изменилась, стала циничной и научилась ценить в жизни то, что можно потрогать и извлечь моментальную пользу. Все остальное — пыль. Я хотела ухватить в жизни то, что дает тебе силу выстоять. Это самое главное. И через гололед человеческой пустыни, в которой я жила, начали пробиваться несмелые ростки веры. Как? Сама не знаю… Выстрадайте с мое (не дай вам Б-г), тогда не будет вопросов…
Я читала старые книги, которые раньше проглатывала, не жуя… И находила там, что даже закоренелый атеизм может дрогнуть под натиском стихии. Джек Лондон — атеист до мозга костей — не мог без содрогания описывать безлюдные снега Клондайка, утверждая, что в вечной тишине Белой Пустыни душа оказывается один на один со своим Создателем…
Я подружилась с людьми, с которыми раньше не смогла бы поддержать разговор и пяти минут. Осипыч, например, — хиленький старичок из синагоги. Мы сидели на скамье во дворе деревянного здания, и он рассказывал мне про свою жизнь, лагерные мытарства. Ему было за восемьдесят, и жизнь представлялась ему простой штукой. Мне она казалась коварной, сложной, непонятной, а ему — при всем том, что пришлось хлебнуть, — простой и довольно предсказуемой.
Я стала потихоньку разговаривать с Б-гом. Без масок и стенаний. Просто… как со старым знакомым… Мне осталось что-то от Него скрывать?
Я поняла, что всегда поклонялась и верила чему-то… В детстве — советским лозунгам, в юности — образованности и широте кругозора, но это в свое время не помогло моим бедным родителям. И тогда я стала верить в деньги и богатство. Когда хлебнула и этого и разуверилась, поверила в силу и влияние, потом верила в здоровье, потом верила в «как-нибудь само собой», потом не верила ни во что, но и это не помогло.
Я стала подумывать о переезде в Израиль, узнавать, интересоваться. На это ушло много времени… Сын тем временем вырос, письма мы уже давно друг другу не писали, разговаривали по телефону. Это был уже не тот мальчик, что присылал мне залитые слезами письма и плакал в трубку, умоляя забрать, — это был уже взрослый человек. И нас мало уже что связывало. На тот момент я не слишком в это углублялась, рассчитывала, что жизнь — она все обтешет сама собой.
Он успел жениться и, еще быстрее, разойтись. Он усвоил, что людям доверять нельзя и полагаться можно только на себя одного. И этого «себя» он в обиду не даст и даже близко не позволит чего-то, что, как ему кажется, может ущемить его права.
Он нетерпим к религии. Это меня, конечно, озадачивает.
Но я знаю и верю, что человек - это не окаменелость и не биологический вид, как когда-то, и, признаться, успешно, мне вбивали в голову... нет, я знаю и верю, и вся моя жизнь тому доказательство, что человек может расти и меняться, и находить в себе духовные силы, о которых и не подозревал раньше.
Теги не заданы
