"Мой выход". Рассказ

Когда-то давным-давно появилась идея создать сборник рассказов о людях, которые хазру би-тшува, и я  написала несколько таких рассказов, пока сам проект, по достойному примеру других замечательных проектов, (как бы это сказать), не отправился исследовать полноводную реку Лету. Все рассказы написаны от первого лица, с чем связан трагикомичный случай, когда в одном журнале  рассказ из этой серии был опубликован с предисловием, что он - автобиографический. Не многие люди могут похвастаться яркой биографией, и я к их сияющему ряду, увы, никак не принадлежу. Но кое-кто из них иногда соглашается рассказать свою историю, за что  -  огромное спасибо.

Мой выход

                                                                                                                                                  Посвящается памяти деда Бориса (Боруха)

 Сколько себя помню, я занималась фигурным катанием.

 Раннее утро, ёще темно – зима, лед освещают два сильных прожектора. Нас , четырёхлетних "чемпионов" выгоняют на лёд. Нужно было проехать на коньках от одного бортика катка до другого, и мы закутанные "мишки" делаем свои первые неуклюжие шажки по льду.

У кого получалось "уклюже" – оставляли, а у кого неуклюже – безжалостно "отсеивали". Наша тренер – чемпионка России по фигурному катанию любила говорить, что лёд нужно чувствовать с детства. И, правда, я его чувствовала, причем намного лучше, чем пол. Пол он тяжелый такой, к себе притягивает, я лёд – лёгкий, подбрасывает.

Мама будила меня рано, кормила завтраком, заворачивала с собой котлетку, и я, прихватив пакет с коньками и одеждой для катка, бежала на тренировки. Это еще утром, до начала уроков в школе. А потом с пятого класса мы стали учиться во вторую смену, так стало посвободнее: тренировки перенесли на более поздний час и не надо было больше так рано вставать.

 Дома, приходя с тренировок, я продолжала прыгать, отрабатывая прыжки, и однажды упала и сломала ногу. Перелом не помешал мне получить "разряд" среди юниоров. Дедушка и мама этим очень гордились, а для меня это ничего не значило. Нет, не совсем. Мне было приятно, что я могу доставить им удовольствие – после стольких лет труда и воспитания.

 Мы жили втроем – дедушка, мама и я. Мои родители развелись, когда я была еще маленькая, и дедушка мне был вместо отца. Он научил меня давать сдачи когда пристают, не ныть, когда больно и не унывать, когда тяжело. Он помог мне выработать волю и чувство ответственности, и я очень ему за это благодарна. Его уроки мне в жизни очень пригодилось, да и сейчас, после его смерти, пригождаются.

 После восьмого класса напряжение тренировок резко возросло. Нас начали готовить к показательным выступлениям. Те дни были такими напряженными, что я сейчас вспоминаю те годы, как одну сплошную череду тренировок, тренировок, тренировок. Учителя, как правило, шли мне навстречу. На мое счастье, директор школы был сын дедушкиного друга. Мне назначили несколько дополнительных индивидуальных консультаций и таким образом я благополучно "проехала" экзамены за десятый класс.

 Тренировки, тренировки. Напряжение, конечно, было серьезным.

Показательные выступления, произвольная программа, хореография, гимнастика, затянуть потуже коньки, мой выход, лед, я лечу на середину катка, его бортики полны рекламы и надписей на английском, на немецком или на чешском, на венгерском, замираю в ожидании музыки – и! …непередаваемое ощущение скольжения и ритма, и жизни в каждой клеточке. И снова - тренировки, лед, аэропорт, гостиница, затянуть потуже коньки и …мой выход!

 После соревнований нас возили по магазинам. Я привозила маме и деду подарки, и он шутил, что дома меня можно увидеть только по телевизору. Он аккуратно вырезал из газет все статьи, имеющие ко мне прямое или косвенное отношение, а я шутила, что когда ко мне придут брать интервью, я пошлю их к дедушке – он про меня больше знает.

 Иногда ребята из нашей группы начинали скулить Генаше – тренеру Геннадию Викторовичу - что он на нас слишком давит, и что не остается никакого времени для личной жизни. На это Генаша отвечал, что наша личная жизнь – это лед и коньки. Это мне напоминало старинную солдатскую песню "наши жены – пушки заряжены". Не одна "рабочая" пара в конце концов поженилась. Не потому, что идеально подходили

друг другу, а потому, что " личная жизнь – это лед". И не одна пара по этой же причине распалась…

   Я любила такую жизнь – любила этот напряженный график,  адреналин, который придают выступления и чувство соревнования. Любила музыку и этот процесс, когда после выматывающих тренировок на свет появляется некоторое совершенство – плод ритма, хореографии, музыки, моей тяжелой работы и …льда.

   Я стала неплохо зарабатывать. Многие из нашего потока пошли преподавать в иностранные частные школы или заключали контракты с зарубежными клубами. я не делала ни того ни другого, хотя у меня были заманчивые предложения. Я хотела чаще видеть маму и деда.

 После чемпионата в Канаде, мне должно было исполниться двадцать лет. Мама мне намекнула, что дедушка готовит мне что-то небывалое, но это сюрприз. У дедушки у самого была круглая дата вскоре после моего дня рождения, и я решила, что и мне стоит привезти ему подарки посолиднее. Мы с мамой решили, что уговорим деда устроить большое застолье, и пригласим всех его друзей и бывших коллег с работы.

 Я улетала в Торонто со сладким предчувствием сюрприза.

 Даже сам город показался мне на этот раз особенно красивым. Длинные вереницы магазинов зазывно мигали неоном, обещая замечательные подарки, и я решила , что сразу после выступлений пойду взимать с магазинов выполнение их обещаний.

 "Партер уж полон, ложи блещут" – репортеры с блестящими микрофонами всех форм снуют у входа для фигуристов: "Кто, на Ваш взгляд, покажет себя сегодня и т.д." Генаша останавливается с ними и, самодовольно поглаживая усы, отвечает на вопросы. Мы бежим дальше.

 Мне оставалось только затянуть второй конёк, как я услышала, что звонит мой сотовый телефон. "Странно, я вроде как его выключила". На всякий случай решила посмотреть, кто это. Как и была в расстегнутом коньке, проковыляла до своей куртки и достала из кармана телефон. На экране высветился наш московский номер." А-а, это дедушка звонит подбодрить меня и пожелать успеха".

 - Да, дед, это я.

 - Ты должна немедленно приехать, - поникший мамин голос.

 - Приехать?! Немедленно?! Что случилось?, - спрашиваю я, а сама про себя умоляю: "Нет, не говори! Я не хочу знать!"

 - Дедушка умер. ты должна немедленно приехать.

 - Что?! Нет, нет, нет!

Телефон погас в моей руке, и тут же стал мокрый от моих рыданий.

 - Кто кричал? – Генаша зашёл и увидел меня в одном завязанном коньке.

 - Ты что себе думаешь?! Скоро твой выход!

 - Геннадий Викторович, я не могу сейчас выступать! Мне только что позвонили из дому… у меня дедушка умер!

 - Я строжайше запретил брать с собой телефоны!!!

 - Но это же моя мама! Она мне сказала, что дедушка…

 - К (…) бабушке! Ты выходишь на лёд!

 - Но, Геннадий Викторович, если бы я , например, внезапно сломала ногу, я же не смогла бы выступать, - меня всю трясло.

 - Если бы ты сломала ногу, - он приблизил ко мне свои усы и прошипел сквозь них, - Ты бы выступала на руках-х !

Рабское повиновение было сильнее во мне, чем возможность открытого бунта. Я затянула шнурки второго конька, которые тоже моментально стали мокрые. "В конце концов, дед учил меня не раскисать. Я сейчас выступлю, а потом умру…"

То, что я плохо затянула конёк, я уже поняла, когда шла по резиновой дорожке на лёд. Первый раз в жизни я не почувствовала прилив адреналина, когда выехала на середину корта.

 Наоборот, я почувствовала мертвецкий холод ото льда и ото всех этих людей, густо облепивших трибуны. Сейчас я выступаю для них в то   время, когда у меня сердце разрывается от горя. А им никому дела нет.

 Я как-то сразу упустила такт, и потом уже никак не могла войти в ритм. Кажется, раза два я упала, и до меня несколькими волнами донеслось разочарованное "У-у" с трибун . Мне было всё равно.

 Когда я потом бежала в раздевалку, наши девочки отвернулись. Меня полоснуло открытие, что они были в тайне рады моему провалу.

Я не хотела никого видеть! Никого!

Я сбросила коньки, быстро переоделась , схватила куртку и бросилась в гостиницу.

 Быстрее, быстрее отсюда!

 Коньки так и остались лежать брошенные на резиновом полу…

Я помнила, что в гостиницу - это налево. В дни тренировок, предшествующих чемпионату, мы не один раз в день проделывали путь туда и обратно. Через десять минут лихорадочного бега я поняла, что заблудилась. Банки, рестораны, витрины, магазины, люди, машины мелькали передо мной, как в ускоренной съемке.

Направо, налево, направо. Зажглись неоновые витрины и начали глумиться надо мной: "Ну, купила дедушке подарок? После чемпионата, а? Ха – ха – ха!"

Эти люди…никому до меня дела нет. Если я упаду тут сейчас замертво – для них это будет только очередная новость в спортивной хронике.

"Что ты здесь делаешь – в этом городе?" – спросила я себя.

"Как же? Я же приехала сюда на чемпионат!"

"Перед кем выступать? Перед этими равнодушными людьми, которым наплевать на то, что у тебя на душе?"

"Нет, я выступала, потому что мне это нравится. Я люблю фигурное катание!"

"А-а ты любишь! И из-за этой твоей любви нужно было ехать в Канаду, подальше от мамы и от деда? Нельзя было заниматься поближе к дому, чтобы быть с дедом в его последние дни?"

"Ну, я не могу сама с собой кататься. Мне нужно, чтобы меня учили, направляли; с кем- то…"

"С кем -то, говоришь? Не с теми ли, случайно, людьми, которые плюнули и растоптали тебя, в самый тяжелый момент твоей жизни?"

 Эта пытка была невыносима.

Воротник моей куртки был уже мокрым от слез, сумка оттягивала плечо, я была потеряна в чужом городе. Одна, совсем одна, без мамы, без деда…

"О Б-же, что же мне делать? Помоги мне!"

Рядом со мной остановилось такси. Я несколько секунд в недоумении смотрела на водителя. А потом сообразила: "В гостиницу "Торонто!"

 Первым же рейсом я вылетела в Москву.

Дома у нас было полно людей. Какие -то люди в черных плащах и в черных шляпах. Мама что-то с ними обсуждала по поводу похорон. Она хотела похоронить деда по еврейскому обычаю. Как будто, это имеет сейчас какое- то значение. Я удивлялась, но не спорила – может в устройстве всяких деталей траура согласно традиции – она черпает силы.

 У меня сил не было.

 На кладбище к нам подошла какая- то женщина. Спросила - зажигаем ли мы свечи. Я вообще плохо слышала, о чем она говорит, а мама завязала с ней беседу. Да, она зажигает субботние свечи, а что еще нужно делать?

Маме сделали надрез на одежде, как того требует обычай. Зачем нужно делать надрез на одежде, когда уже есть рана в сердце, и она никогда не заживет?

 Мы вернулись с кладбища и три женщины из еврейской общины приехали с нами. После этого мама долго рассказывала про деда, про его тяжелое детство, про сложную послевоенную юность, а я слушала и думала: для чего эти малознакомые женщины сидят тут, тратят свое время и слушают неинтересные им рассказы? Когда я попыталась в тактичной форме выразить эту мысль вслух, одна из женщин – Белла - посмотрела на меня так, как будто я сморозила страшную глупость и сказала: "Ну, что ты? Мы же евреи, естественно, что мы помогаем друг другу. А, кстати, сейчас ты уже можешь пойти сварить маме обед."

 Вообще то, это моя квартира, нет? Я привыкла к дисциплине, поэтому я встала и прошла на кухню, а Белла со мной, чтобы помочь мне, хотя я никакой помощи не просила. Я стала резать лук, а Белла – чистить картошку. Есть люди с таким добрым сердцем, что поневоле тянешься к ним. Белла – она такая. Она сказала мне: "Не бойся плакать, легче будет." А у меня, вообще то, слезы текли из-за лука. И тут, я сама не знаю как, но я, как была с ножом в одной руке и с недорезанной луковицей в другой, вдруг уткнулась ей в плечо и разревелась как девчонка.

 Сколько недель и месяцев тренировок были перечеркнуты одним провалом, а я столько пожертвовала ради этого. А ради деда я не пожертвовала ничем, и его – самого дорогого и близкого мне человека теперь уже не вернуть…"

 В последующие дни траура – шивъа – к нам приходили религиозные люди. Меня каждый раз поражало: с каким участием они к нам относятся. Невольно я сравнивала их сердечное отношение, их терпение и душевную теплоту с ледяной холодностью Генаши и моих подруг по фигурному катанию – людей, которых я знала с детства. А этих я знаю меньше недели… и каждый раз от такого сравнения мне становилась очень горько. Я поняла, что близких людей нужно беречь, потому что они могут вдруг внезапно уйти и уже никогда не вернутся. А эти люди были по - настоящему близкие. "Ведь мы евреи", и нам нужно беречь друг друга.

 На той неделе позвонили девочки и сказали, что они уже вернулись из турне, и, что они привезли мой костюм.. Я ответила, что он мне больше не нужен.

 Когда я рассказала маме то, что было со мной в Канаде, она стала переживать, что сорвала мне выступление. Я рассмеялась и ответила, что если она что- то и сорвала - так это только пелену с моих глаз.

Это и был на самом деле мой выход.

Теги: История из жизни, История тшувы