Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
Подведем итог. Б-г хочет, чтобы человек жил самостоятельно и не зависел от других. Шулхан Арух (Йорэ Дэа 255:1) постановляет: нужно стараться как можно меньше зависеть от окружающих (лэ-олам йархик адам ацмо мэ-а-цдака вэ-йегальгель ацмо бэ-цаар ше-лё ицтарэх лэ-брийот). Поэтому есть обязанность беречь свое имущество и зарабатывать на жизнь, чтобы не впасть в бедность. Эта обязанность, теоретически, освобождает человека от помощи другим, поскольку всегда можно найти оправдание: если не потрачу время и силы на других, смогу заниматься своими делами. Однако это неправильно, поскольку также существует обязанность помогать другим и делать для них прочие добрые дела. Поэтому, если человеку явно грозит убыток, то на практике он не обязан помогать другому. Например, не должен увольняться с работы, чтобы освободить место для кого-нибудь еще (правда, и тут бывают исключения). Если же явного, ощутимого убытка не предвидится, то существует моральное обязательство помочь. Для иллюстрации — следующие истории.
ДЯДЯ МИША КУКУШКИНД И ДИАЛОГ С СОВЕСТЬЮ
Дядя Миша Кукушкинд возвращается домой после молитвы Шахарит и вспоминает, что забыл свой талит в синагоге. Сейчас убирают помещение и мой талит пропадет в общей куче, волнуется дядя Миша. Он бежит, насколько позволяет возраст, обратно. В дверях сталкивается с Гольдштейном.
— А ты что здесь делаешь? — спрашивает дядя Миша.
— Да вот, ключи от машины потерял, — отвечает Гольдштейн. — Сел в машину, а ключей нет. Где-то здесь оставил.
Дядя Миша сочувственно кивает головой и идет дальше. В душе его — буря эмоций. С одной стороны, ему жалко Гольдштейна, с другой стороны, он испытывает небольшое злорадство (см. ниже), а также чувство некого удовлетворения оттого, что, оказывается, не только он способен что-то потерять. И, что самое главное, очевидно, что это никак не связано с все увеличивающимся возрастом. И вот, когда дядя Миша спускается вниз по ступенькам и видит старого Рахамима-уборщика, проделавшего уже где-то половину работы, совершенно не задумываясь о буре эмоций в своей душе (дядя Миша вообще был человек не очень рефлексирующий), перед дяди-Мишиными глазами всплывает образ — ключей. Да-да, ключей, которые он видел несколько минут назад, тех самых, которые, очевидно, искал Гольдштейн. Что делать? Ключи были совсем в другом конце синагоги, а Рахамим-уборщик неумолимо приближается к стопроцентному очищению здания синагоги от лежащих где попало сидуров, талитов и пр.
— Пропадет талит, — подумал дядя Миша.
— Может быть, — ответила ему совесть. И добавила:
— А у Гольдштейна точно ключей нет.
— У Гольдштейна точно нет, — подумал дядя Миша. — Но у меня(!!!) может не оказаться талита!
— А может оказаться, — настаивала совесть. — А у Гольдштейна точно ключей нет, он, бедный, мучается.
Дядя Миша решает все-таки пойти достать ключи Гольдштейна. Гольдштейна? Этого Гольдштейна?? Этого Гольдштейна, который позавчера, в прощальный с Ханукой вечер при всех опять переиграл дядю Мишу, до этого слывшего местным знатоком древней еврейской, греческой и древней вообще истории??! Этого Гольдштейна, который доказал, что дядя Миша перепутал Антиоха Янная и Александра Епифана, то есть, наоборот, а еще, наконец язвительно добавил, что не следует путать троянскую войну с пелопонесской?!! Нет, лучше свой талит попробовать найти!
— Хватит дурью маяться, — строго отвечает дяде Мише совесть. — Тебе уже 75, а ведешь себя как пятиклассник. Дядя Миша вздыхает и идет за ключами Гольдштейна, а в бурю эмоций добавляется чувство огромного морального превосходства и сожаление о (возможно) пропавшем талите.
Здесь дядя Миша поступает правильно. Он уже потерял свой талит и найдет ли его — никто не знает. Поэтому трудно сказать, что он точно несет убыток, выполняя мицву. Поэтому у него есть, как минимум, моральное обязательство вернуть ключи Гольдштейну. А Арух а-Шулхан (Хошен Мишпат 264:1) идет еще дальше и постановляет: в ситуации, когда выбор — между возможным возвращением своей потери и гарантированным возвращением чужой, и по букве закона нужно возвращать чужое.
ДВА МЯЧА
Рабинович берет младшего сына Толика в парк погулять, а заодно поиграть в футбол. Тут же и Саша-программист с семьей в полном составе — Саша, Юля — топ-менеджер по финансам, сын, дочь и совсем маленький. Саша играет в баскетбол с сыном, Юля читает книжку, а девочка с совсем маленьким играют в песке. И тут Сашин сын неожиданно бросает мяч, который пролетает мимо Саши и совсем близко от малыша, который от страха грохается в песочницу... Дальше малыш кричит, маленький программист оправдывается, Юля тоже кричит, Саша тоже оправдывается. А Толик обернулся, разинул рот и пропустил пас от папы Рабиновича. Мяч выкатывается на дорогу, Рабинович бежит за ним. И видит, что на дороге два мяча — его и Сашин. А тут приближается машина, и Рабинович понимает, что успеет забрать только один мяч. Что делать?
Тут, чтобы понять, нужно получить информацию о финансовом положении Рабиновича и Саши-программиста. У папы-Рабиновича (7,000 шекелей/месяц) и мамы-Рабинович (4,000 шекелей/месяц) трое детей, за всех нужно платить, а старший к тому же учится в университете. Рабинович живет в минусе или около него. Футбольный мяч стоит сто шекелей.
С другой стороны, у Саши-программиста (21,000 шекелей/месяц) и Юли — топ-менеджера по финансам (25,000 шекелей/месяц) трое маленьких детей. Саша и Юля живут в плюсе и даже купили вторую квартиру. Баскетбольный мяч стоит 250 шекелей.
Для Рабиновича потеря мяча в сто шекелей — явная и ощутимая (эфсэд барур). Поэтому он не обязан спасать Сашин мяч. А если Рабинович не удержится от того, чтобы поругаться с Толиком, в случае потери мяча, то обязан спасать свой собственный мяч.
Но если бы на месте Рабиновича был Саша, для которого потеря мяча была бы явной, но не столь ощутимой (на эфсэд не тянет), у него была бы моральная обязанность спасти мяч Рабиновича ценой своего собственного. Саша-то может пойти и другой мяч купить, а Рабинович нет, да еще и Толику влетит.
