Kupitye koyft she, koyft she papirosn

Мой дедушка работал в торговле. Это было модно среди евреев. Так мне мама говорила – дедушкина старшая дочка. В сталинские времена дедушка за торговлю даже сидел, потом вышел и снова там же работал. Ему нравилось, наверное. Все свои. В Западной Белоруссии конца 50-х своих было полным полно. Выезд еще не открыли.
Как-то по весне в дедушкиной торговле был праздничный вечер. Свои собрались выпить-закусить, музыку послушать. В общем, концерт затеяли. А мама любила и умела петь. Эти два качества далеко не всегда совпадают. Я, скажем, только люблю. Дедушка, конечно, гордился дочкой и попросил, чтоб на концерте она спела его любимую песню. Мама была послушной девочкой. Слово папы - закон. Это умение слушаться тоже, кстати, по наследству не всегда передается.

Мама долго к такому важному выступлению готовилась, тренировалась. Когда все свои, особенно не просто. Вот пришла ее очередь выступать.
Дедушка, который был на том концерте то ли тамадой, то ли конферансье, что среди своих почти одно и тоже, поманил маму на сцену. Она поправила платьице и выдвинулась. Туфли-лодочки, волан вокруг коленок, тоненькая талия, точеные черты лица и смоляная челка над серьезными карими глазами. Почему девочки у таких мам получаются похожими на пап? То ли папы очень старательно над этим работают, то ли мамы умеют так самоотверженно любить.

Вышла мама, в руках микрофон дрожит. Дедушка положил ей на плечо свою тяжелую руку и решительно объявил:
- А сейчас моя дочка Лея споет для вас песню на немецком языке.
Мама в знак почтения тряхнула головой и запела:
- Kupitye koyft she, koyft she papirosn
trukene fun regn nisht fargozn...
Свои некоторое время слушали оцепенело. Не могли поверить. В Сэсэсэре к тому времени от идишской культуры камня на камне не осталось. Сам идиш до конца умертвить не удалось, но негласный запрет на него был. Однако чтобы сделать своим людям хорошо, дедушка рискнул самым дорогим - дочкой.
Свои оценили. Стали утирать глаза. Когда мама запела последний куплет, все встали. Свои слушали стоя эту песню на "немецком языке".

- Я стою на сцене в новом платье с шуршащей нижней юбкой, а они рыдают. На мне новые лодочки и Бабушкиэсина серебряная брошка-снежинка, а они все будто на похоронах стоят и плачут, понимаешь? – рассказывала мне мама.

Я представляла невозможно красивую маму с брошкой-снежинкой чуть ниже ключицы и бабушку Эсю, которая убедительно грозится оторвать маме голову,  если с брошкой какой азохенвей приключится. Слышала у себя внутри мамину песню, перепетую со старой заезженной пластинки, которая всегда заедала на одном и том же месте. Пластинка без конца повторяла: «Koyft she bilik benemones, koyft un hot oyf mir rakhmones…», пока кто-нибудь не переставлял иголку старого проигрывателя на следующую виниловую дорожку.

Только плачущую дедушкину торговлю никак не могла представить. Такой праздник: мама красивая, дедушка и бабушка нарядные на нее любуются,  а они рыдают, как на похоронах. Я не понимала, почему? Когда выросла, поняла.

Теги не заданы