Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
В Израиле синагоги, рассчитанные на русскоязычных прихожан, предназначаются для тех, кто делает свои первые шаги в иудаизме. В близкой идеологически, но далекой географически Америке выходцы из бывшего СССР, вполне религиозные люди в пиджаках и шляпах, выпускники престижных ешив создают общинные структуры, рассчитанные на им подобных. О вопросах религиозной интеграции, а также о многом другом мы беседуем с равом Арье Гринбергом, руководителем русскоязычной еврейской общины американского города Фэйр-Лоун.
— В чем разница между жизнью религиозного еврея в США и в Израиле?
— Я недавно вернулся из Израиля, навещал своего брата, который живет в Бейт-Шемеше, в религиозном районе «Рамат Бейт-Шемеш». Сформулирую основное различие: в Америке всё — «парве». Ни молочное, ни мясное. Сама жизнь — «парве», в Америке она менее активная. Израиль — более духовное место, поэтому там всего больше. Хорошего больше, плохого больше.
С другой стороны, и это можно объяснить целым рядом социальных факторов, в Америке религия уважается. Быть религиозным не зазорно. На долларе написано «In G-d we trust», «мы верим в Б-га», а еще точнее — «мы уповаем на Б-га». Представляете себе, какой скандал разразится в Израиле, если кто-нибудь предложит разместить аналогичную надпись на шекелях?
— Ой, представляю…
— В Израиле человек, который внезапно решит носить кипу, будет воспринят как сумасшедший. В Америке — как сумасшедший, но такой, к которому надо относиться с уважением. Ну и материальная сторона жизни в Америке более благополучная, у людей возникают мысли о духовном, не надо все время думать о борьбе за выживание. Более того, в Америке гораздо легче войти в религиозное общество. В Израиле настолько всё разделено и рассредоточено по секторам, что для того, чтобы примкнуть куда-нибудь, надо сразу же напялить на себя ярлык: «я — хареди», «я — “вязаная кипа”, я то, я сё.
Один мой приятель приехал в Израиль из Мексики. Тоже, кстати, бывший советский еврей. Он мне сказал: “Когда я был в Мексике, я любил всех евреев. А здесь на каждом висит ярлык — этот наш, этот не наш”.
В Америке меньше проблем перед теми, кто хочет интегрироваться в религиозное американское общество. Оно достаточно открытое. Существует широкая прослойка, как в харедимных, так и в не-харедимных общинах, готовая принять и интегрировать новичков.
— Отсутствие ярлыков способствует тому, что многие русскоязычные эмигранты тепло относятся к иудаизму?
— В Америке нужно всем во что-то верить. Атеиста никогда не изберут президентом. Обамy, несмотря на его цвет кожи, избрали, и он посещает церковь, демонстрируя свою религиозность.
А теперь представьте себе такую картину: русскоязычная еврейская семья, папа, мама, сын Миша. В один прекрасный день Миша возвращается из “нормальной”, то есть, государственной школы и говорит: “Папа, а в какую церковь мы ходим?” Все его одноклассники куда-то ходят. Итальянцы и мексиканцы, например, — в католическую церковь, обычные неэтнические американцы — в протестантскую. Родители должны каким-то образом среагировать, но как? Например, они начинают посещать синагогу в Рош а-Шана и Йом-Кипур.
— В отличие от других русскоязычных общин, ваша нацелена не столько на нерелигиозных евреев, которых надо привлекать к традициям, сколько на сформировавшихся “баалей-тшува”.
— Мы выросли в Советском Союзе и иммигрировали в кардинально другое общество. “Тшува”, на самом деле, это то же самое. Если пользоваться аналогией с обычной эмиграцией, когда человек начинает соблюдать заповеди, ему как бы дали вид на жительство и рабочую визу. Возможно, он дажекое-как выучил местный язык. Но это не означает, что он стал полноправным членом этого общества. Мы создали общину именно для того, чтобы помочь религиозным людям влиться в религиозное же общество.
В Фэйр-Лоуне живут примерно тридцать русскоязычных соблюдающих семей. Из них примерно половина принадлежит к нашей синагоге,“Шомрей-Тора”. В Америке принято деление по синагогам. Остальные принадлежат к другим синагогам, либо ходят в местную русскоязычную синагогу ХАБАДа.
Поначалу нас было десять человек, все — религиозные со стажем, от пяти лет и выше.
Все молились в разных синагогах. Некоторым синагоги подходили, некоторым — не очень, но все не хватало места, где можно было бы изучать Тору и молиться вместе с людьми, которые думают так же, как и ты. Наша община начала функционировать примерно четыре месяца тому назад. Костяком ее является субботний миньян.
— Почему именно миньян, а не изучение Торы?
— Сначала у нас был урок Талмуда два раза в неделю, к проведению которого нас подтолкнул визит рава Ашер Кушнирa. Обычно посещаемость развивается по следующей схеме: приезжает новый лектор, приходят двадцать человек. На втором занятии присутствуют десять человек. Затем стабильно остаются семь, и через год их количество сокращается до пяти. И это, подчеркиваю, удачный урок. Если неудачный, учеников вообще не останется. В частности, потому, что во время недели людям сложно куда-либо выбраться.
По шаббатам ситуация иная, люди не работают. Религиозные евреи идут молиться в миньяне. Поэтому мы организовали миньян для того, чтобы на его основе проводить лекции. До утренней молитвы “шахарит” мы проводим урок по книге “Месилат-йешарим”, народу нравится.
— Это одно из основных произведений в жанре “мусар”, литературы на морально-этические темы.
— “Мусар” — это вещь вообще очень необходимая для “баалей-тшува”, поскольку учит как строить свой внутренний еврейский мир, а это на “религиозной улице” не подцепишь.
После шахарита проходит урок на тему законов соблюдения субботы.
Человек, который сделал “тшуву”, поначалу очень много вещей не знает именно в этой сфере, потому что не все аспекты шаббата познаются посредством наблюдения за другими. Например, законы “борер”, отбора. Или законы, касающиеся тем, на которые можно или нельзя разговаривать в субботу. Именно их мы изучаем.
Кроме того, мы проводим несколько уроков Талмуда в будние дни, есть лекция по кашруту, предназначенная для женщин, и урок по недельной главе. Общая идея — в жизни членов общины должно быть больше изучения Торы. Духовный рост происходит преимущественно благодаря изучению Торы.
— Да, но ведь развиваться, изучать Тору и молиться можно и в рамках обычной, англоязычной общины.
— Вы интересуетесь, нужно ли нам отделяться и создавать что-то свое? Этот вопрос характерeн не только для русскоязычных евреев в Америке, но и для американских иммигрантов в Израиле. В том же “Рамат Бейт-Шемеш” рядом стоят три синагоги. В одной синагоге решили: мы будемхаредим-израильтянами, которые разговаривают по-английски. Члены другой синагоги считают себя харедим — американцами, которые говорят на иврите. А в третьей позиция непреклонна: не желаем меняться, мы — американцы и останемся такими.
Русскоязычное религиозное общество должно поставить перед собой аналогичный вопрос, и ответ не будет однозначным. Некоторые, наверняка, захотят быть как все, стать частью обычного американского религиозного общества. Некоторые же не захотят.
Американцы — они такие… easygoing… спокойные, расслабленые, “парве”, a наших людей можно толкать на гораздо большее. В Фэйр-Лоуне я неоднократно наблюдал, как люди, которые примыкают к англоязычной общине, становятся религиозными, но потом их духовный рост прекращаeтся. Они говорят себе: “А зачем мне расти? Я дошел до уровня своих соседей по синагоге, которые родились в религиозных семьях. Зачем мне нечто большее?” Это одна причина, по которой нужна русскоязычная община.
— А вторая? Третья? Четвертая?
— Процесс “тшувы” многоступенчатый. Поначалу человек принимает решение соблюдать заповеди. Он начинает соблюдать кашрут и шаббат, отправляет детей в ешивы. Наступает второй этап. После первого этапа приближения к традициям многие жалуются, что общинные структуры перестают обращать на них внимание: “А, ты уже религиозный? Молодец. Не нужно больше тобой заниматься, плыви по течению сам”. А это не так.
В Торе написано: “ве-шинантам ле-ванеха”, отец должен обучать Торе своего сына, это одна из заповедей, касающихся отношений между отцами и детьми. Что происходит, когда познания сына в Торе больше, чем у его папы? Приходит уже не Миша, а Моше, и не из госшколы, а из хедера. Ему лет десять, и он учит Мишну. Моше столкнулся с проблемой и идет к папе. А папа в Мишне — ни бум-бум. Моше тут же понимает, что папа для него —не авторитет, и вообще, родители ему не указ, в духовном плане он не должен их слушать.
И эта проблема не надуманная. Мне рассказывали сверстники, американские евреи, принадлежащие к течению Modern Orthodox, что их родители никогда не были для них авторитетом: “Я прислушиваюсь к тому, что говорит глава моей ешивы, а мнение папы меня не волнует”. Это ужасная ситуация, она очень далека от идеала, ведь традиция должна передаваться именно от отца к сыну. Но еще хуже, когда ребенок посещают школу, в которой учатся другие дети, отцы которых разбираются в Торе. Ребенок начинает думать, что его собственный отец — ущербный.
— Непросто…
— Если же ребенок попадает в более ортодоксальное учебное заведение, картина усугубляется. Каждый день он слышит о важности изучения Торы,“талмуд-тора — кенегед кулам”. При этом дома у этого ребенка возникает диссонанс: родители Тору не учат, не любят, да и не умеют это делать. Возникает очень опасный момент.
Мы в общине эти подводные камни пытаемся преодолеть, сделав так, чтобы родители больше учились, это во-первых. Во-вторых, общинные рамки помогут детям понять, что их папа — не ущербный, есть немало других таких отцов. Это нормальное явление, и оно не означает, что, не дай Б-г, нужно относиться к родителям с пренебрежением.
Кроме всего этого, мне кажется, что своя община может облегчить нерелигиозным людям приближение к Торе. Гораздо легче войти туда, где все-такие же как ты, все понимают твою культуру. Иначе же иногда очень трудно преодолеть этот психологический барьер и сделать первые шаги. Я с этим тоже сталкивался.
— Изучение Торы, совместные молитвы, что еще?
— Люди, которые хотят жить по-еврейски, должны понять, что соблюдения шаббата и кашрута недостаточно. Надо быть хорошим мужем, хорошей женой, хорошим отцом, хорошей матерью. Мы хотим расширить нашу общину, привлечь людей из других городов и создать полноценную структуру, в которой занимались бы воспитанием детей и ростом взрослых. Миньян — это только начало. Многие проблемы человек не в силах решить самостоятельно, ему нужны другие. Мы создаем рамки, необходимые для этого. Есть проблемы, характерные именно для “баалей-тшува”, и мы вместе будем их решать.
— А вы сами как пришли к соблюдению заповедей? И как к этом шагу отнеслись ваши родители?
— У меня “тшува” была довольно-таки стандартная: Родители не хотели, чтобы мы учились в государственной школе в Бруклине и записали нас в школу рава Арье Кацина, “Синай Академи”, я учился там некоторое время, а затем решил соблюдать заповеди. Мне было тогда тринадцать лет. Это было самое начало процесса, прошло еще несколько лет перед тем, как я стал все соблюдать.
Острой конфронтации с родителями не было. Поначалу были споры, но cитуации, при которой мальчик изучает основы кашрута, после чего выбрасывает всё из домашнего холодильника, и на этом кашрут заканчивается, не было. Впрочем, один конфликт был, припоминаю: надо было какой-то документ подписать в субботу, что-то связанное со школой. У моей жены были гораздо более бурные конфликты с родителями, потому что она отказывалась что-либо есть дома. К иудаизму она пришла в тринадцать лет. Мать очень опасалась за ее здоровье. Но со временем всё утряслось.
— На каком этапе религиозные дети и нерелигиозные родители прекращают яростные дискуссии и объявляют о перемирии?
— По моему опыту, конфликты сходят на нет либо сразу после появления первых внуков, либо чуть позже. Возможно, поскольку родители начинают сравнивать своих соблюдающих заповеди детей с несоблюдающими детьми знакомых и друзей. Возьмем, например, мою маму. У нее трое детей, все религиозные. Все давно женаты, у всех дружные семьи. Больше десяти внуков. А у ее знакомых дети чем-то занимаются, работают, но детей практически ни у кого нет, a даже если кто-то женился, то процент разводов выше половины, некоторые успели развестись. Смешанных браков немало. То есть, сравнение абсолютно не в пользу нерелигиозного общества. Родители говорят сами себе: “Может, мы и не понимаем, зачем всё это нужно, однако вреда от этого нет”. А может быть просто потому, что хотят установить хорошие отношения с внуками.
У меня есть один знакомый, израильский мальчик, выросший здесь, в Америке. У него были просто ужасные конфликты с родителями. Ему было очень трудно. Пару месяцев назад я был на его “шева брахот”. Все уладилось. Так что это вопрос времени.
— Для второго поколения иммигрантов родным будет не русский, а английский язык. Есть ли будущее у вашей общины?
— У членов нашей общины есть маленькие дети, до возраста бар-мицвы. Думаю, что со временем и они вольются в общину. Возможно, для них надо будет проводить лекции на английском. Язык значения не имеет, главное, чтобы дети вели еврейскую жизнь и росли духовно.
Повторюсь, любой “бааль-тшува” ощущает себя немножко эмигрантом. Изначально религиозный человек иммигрирует в другое общество, совершенно иное. Там свои понятия, свои ценности, своя культура, свои традиции. Этим вещам за пять минут не обучишь. Человек, который не учился в ешиве, это общество полностью понять не в состоянии.
Поэтому в попытке интегрироваться человек может впасть в одну из двух крайностей. Например, он захочет стать, как все, и даже лучше. Мы, русскоязычные евреи, люди отчаянные. Раз уж стали религиозными, бросаем университет, уходим в ешиву. Тогда появляется шанс войти в религиозное общество изнутри.
Однако очень часто человек не умеет оценивать свои истинные возможности. Он хочет быть круче и лучше, но пока что Талмуд ему не по зубам. Этот человек пытается быть тем, кем он пока что не является. Если человек сделал “тшуву” во взрослом возрасте, после школы или будучи семейным, у него практически отпадает возможность учиться в ешиве. Из-за этого он ощущает себя недостаточно религиозным, постоянно оглядывается по сторонам в поисках оценки. Это первая крайность: такой “бааль-тшува” зацикливается исключительно на внешней стороне религиозного образа жизни, думает не о духовности, а о фасоне шляпы и покрое костюма.
Вторая крайность — человек решает: “Раз уже не могу стать таким как все, и даже лучше, то уйду туда, где буду не хуже. Туда, где все с рождения не особенно прилежно учат Тору и слабо соблюдают заповеди”. Такие общины есть и в Израиле, и в Америке. И то и другое — крайность, но в какой-то мере многие из нас от этого страдают.
В обоих случаях это происходит от того, что человек пытается быть угодным обществу. Еврей же должен быть угодным Б-гу и выполнять его волю. Наша община позволит не оглядываться по сторонам.
Автор публикации — Шауль Резник
