Майсе-14. Как я подрывал державу

Понятия не имею, как там сейчас, но в мое время в советских школах было принято травить детей. Нет, не так, как тараканов (разз — и всё), а постепенно и долговременно.

Травили отличников (а чойто он — самый умный?), слабых (потому что «обратно в жбан не прилетит»), новеньких (у них нет защитников) и евреев (особенно там, где их было негусто).

Я попадал под все пункты.

Я никогда сильно не напрягался, но все равно почему-то был отличником.

Я пошел в школу на год раньше, был самым младшим в классе, а потому — самым слабым.

Мой папа был офицером советской армии, мы часто переезжали, и я всегда и везде был новеньким.

Вдобавок ко всему вышесказанному, меня угораздило родиться евреем.

Дело было в городе-герое Новороссийске, я был единственным евреем в школе, а может — и в городе.

Били меня нечасто, но сильно и радостно. И по этой причине в шестом классе я записался в секцию дальневосточного мордобоя.

Наша школа носила имя командира морских пехотинцев, оборонявших «малую землю», майора Куникова, и патриотическое воспитание у нас зависло на недосягаемой высоте.

Приближался день солидарности трудящихся и всевсевсе были обязаны явиться на радостную демонстрацию. Даже те, кто относился не к трудящимся, а к учащимся. Наш тренер написал записки для директоров школ с просьбой разрешить его подопечным демонстрировать не в составе школ, а в составе секции. Я вручил сей документ директрисе и получил устное разрешение, после чего у меня созрел коварный план. Я сказал тренеру, что мне не разрешили отрываться от коллектива и потребовали украшать своим присутствием школьную колонну. Ябыхотелсвами, но противначальстванепопрешь, мнеоченьжаль, можетвследующийраз, даздравствуетпервоемая.

Первого мая, когда все сознательные граждане подорвались в шесть утра и принялись носить флаги союзных республик и пенопластовые колосья, я мирно проспал до обеда, после чего со спокойной совестью отправился на море.

Я еще не знал, что гроза над моей головой уже сгустилась, окуклилась и дала всходы.

Внимание директрисы, возглавлявшей колонну нашей школы, привлекла группа мальчиков в оранжевых кимоно, шагавшая впереди. После того, как они протопали мимо устало махающих старцев на трибуне, директриса решила выяснить у их тренера, а не у них ли тренeруется Поллак? Тут все и выплыло.

Второго мая после уроков меня вызвали на заседание педсовета.

Я сидел в центре, опустив голову, а по периметру были установлены пулеметы расположился коллектив преподавателей в полном составе.

Начала завуч. Она вкратце рассказала славную историю нашего города, подчеркнула обязанность беспрекословно следовать и высоко нести и пригвоздила меня к пятой колонне, подрывающей устои.

Остальные сидели тихо и безразлично, украдкой посматривая на часы. Трудовик незаметно постучал пальцами по горлу в сторону физрука, тот слегка кивнул.

Слово дали председателю парткома, географичке. Она очень эмоционально распылилась о подрывной деятельности элементов, ловящих в свои сети неокрепшие мозги и напомнила присутствующим об ученике, прогулявшем субботник, который закончил дни в тюрьме.

Физрук подвинулся в сторону выхода.

Потом говорили математичка, химичка и классный руководитель. Они тоже рассуждали про загадочную пятую колонну, богатое наследие и возмутительное пренебрежение.

Во время выступления англичанки физрук попытался выскользнуть из зала, но был остановлен бдительной рукой директрисы и удостоен слова. Его междометия плохо передавали ход мысли, но в принципе, он донес до присутствующих идею о том, что «это никак, в общем, совсем никогда, стыдно сказать и разгильдяйство».

Второй час расстрела подходил к концу, но некоторые еще остались неохваченными. Слово предоставили физику, тот нехотя поднялся, уставился в пол и попытался сказать что-то о недоработках коллектива и необходимости воспитания, но был оборван влёт и отправлен на место уничтожающим взглядом директрисы.

Физрук с трудовиком просочились сквозь стену и исчезли. Остальные злились. И, чем больше они злились — тем яростнее становились их выступления. В какой-то момент вспомнили о моей национальности — и у меня предательски выступили слезы. Это распалило их еще больше. Теперь говорили все вместе, соревнуясь в том, кто же заставит меня таки рыдать. Я держался.

И тогда слово взяла директриса. Она медленно поднялась со стула и выпрямила спину. Ее глаза смотрели чуть выше меня, а с ее лацкана прямо мне в глаз отсвечивал значок заслуженного учителя.

Она сказала, что не видит в моем поведении ничего удивительного. В то время, как потомки защитников «малой земли» защищают завоевания, умножают и поддерживают — потомки тех, кто воевал в Ташкенте, саботируют, сводят на нет и подрывают. Она говорила о том, что ее не удивит, если я окажусь агентом влияния и адептом растления, о том, что необходимо быть начеку и вовремя разоблачать, о «сплоченности против» и «решимости дать отпор». Она говорила еще очень много чего, но все время ее выступления меня сверлили два вопроса: что такое «саботируют» и кто воевал в Ташкенте?

Розовые лучи солнца упали на портрет майора Куникова за ее спиной.

Цезарь Львович задумчиво смотрел из-под шапки куда-то вверх. Наверное, он тоже не знал ответа на эти вопросы.

Теги: Майсес