Квартира на продажу

Напротив высокого здания, этажи которого сдавались под различные офисы, стоял трехэтажный дом, странно выглядевший рядом со своим сверкающим братом. Трехэтажным домом начиналась (там всего было еще два таких же трехэтажных дома) и почти заканчивалась небольшая улица. На этой, с позволения сказать, улице росло несколько высоких деревьев, дающих приятную густую тень, небольшие кусты с мелкими красными цветами тут и там вдоль тропинок, прилегающих к подъездам. Несколько кошек бродили и просительно заглядывали в глаза старушкам. Вот, пожалуй, и всё.

Кресло Ноама в офисе стояло спиной к окну, выходящему на этот дивный пейзаж. Но он иногда разворачивался к окну и, массируя глаза, моргая и морщась, несколько минут рассматривал старый подъезд, скамейку у входа, у которой не хватало перекладины на спинке. Просто потому что кроме этого смотреть из окна было не на что.

В один из дней, когда в глазах уже «мерцало» после нескольких часов работы на компьютере, Ноам крутанулся на кресле, разворачиваясь к окну, и заметил новую деталь в тропическом пейзаже: самодельный плакат «Продается» висел на двух веревочках, привязанных к окну на втором этаже. Ноам обратил на эту надпись и на сам плакат столько же внимания, сколько обращал на поздние осенние ромашки на ближайшей к подъезду клумбе.

Однако плакат продолжал висеть.

Он провисел всю осень, и к зиме, когда дождь лил так, что из окна офиса ничего не было видно, кроме сплошной водно-туманной завесы, он упрямо белел сквозь улицу.

К весне от букв мало что осталось, их еще можно было разобрать, больше догадываясь, чем читая. И тогда во время одного из виражей на кресле Ноам увидел, что окно приоткрылось. В нем показалась старушка, которая втащила плакатик внутрь. В следующий свой разворот через пару часов Ноам увидел, что она старательно привязывает его к раме — уже с явно посвежевшей надписью «Продается квартира».

Слово «квартира» было новым в этом маркетинговом шаге по продаже недвижимости, и Ноам усмехнулся: в Израиле часто можно встретить объявления такого рода в окнах частных квартир. И понятно, что речь идет именно о квартире, причем именно о той, из окна которой плакатик и свисает. «Неужто ты решила, бабушка, что кто-то подумает: ты продаешь клетку со львом?»

Ноам развернулся к столу, и больше мысль об этой квартире и ее обитательнице даже мельком у него не появлялась. До следующего дня, когда он увидел, что бабушка сидит у своего окна и смотрит на улицу. Как раз на него. Окна в офисе были открыты, потому что наступала весна, и бабушкин взгляд случайно наткнулся на него. Ноам, придя в шутливое расположение духа, помахал ей рукой. Она опешила. Привстала. Снова села, и ее лицо расплылось в широкой неуверенной улыбке.

Потом Ноам уехал в отпуск. А вернувшись, обнаружил наглухо закрытые — из-за тяжело и шумно работающих кондиционеров — окна.

Плакатик по-прежнему висел, по-прежнему раздражающе криво, а старушка больше не показывалась.

Прошел год.

За это время Ноам всего два раза видел пожилую женщину, иногда видел людей, входивших в ее подъезд или выходивших из него, иногда гадал: кто же захочет купить квартиру в таком доме? Хотя рядом новый район, в котором цены растут, но этому дому явно скоро на снос. Хотя и случается, что они остаются такими вот островками кротости среди своих собратьев-высоток.

Прошло два года.

И три.

И пять.

Это, всё же, было странно. Так думал Ноам. За пять лет не продать квартиру? Недвижимость в этом районе выросла в цене, и люди скупали квартиры даже в таких домах. Всё чаще видел он людей, которые заходили в подъезд, ведущий в эту квартиру. Видел другие плакатики с подобными объявлениями: они появлялись и вскоре благополучно исчезали из других окон этого и соседних домов. И только этот — напротив окна его офиса — висел и висел, болтаясь на ветру, неприхотливый, как полотенце, забытое на веревке, и такой же бесполезный.

С размытыми и выцветшими за столько лет буквами.

Криво висел.

Вот этот факт — особенно.

В смысле, особенно раздражал. Тяжело изо дня в день видеть картину, висящую криво. Хочется подойти и поправить. Если это — твоя картина. А если чужая? Ну, можно так… незаметно поправить, если это твои друзья и не обидятся.

А если это не друзья? Если это старушка из подъезда напротив?

Пусть уже она продаст, к черту, эту свою старую халупу!

Раздражает…

Может, она цену заломила — старушка?

Может, она торговаться не умеет?

Может, боится, что ее обманут, и документы подписывать отказывается?

Это же пожилая женщина, возможно, одинокая, наверное, хочет уйти в дом престарелых, а квартиру продать, да все никак не получается, вот она и мучается.

В ближайший свой обеденный перерыв Ноам решился. Сам в чем-то удивляясь себе, но всё же решительно он вышел из здания, в котором работал, кивнул охраннику на входе и, щурясь от яркого солнца, первый раз в жизни пересек шоссе, отделявшее его от дома напротив. Прошел по асфальтированной тропинке до подъезда — по той самой, которую он видит уже 10 лет из окна.

Из-за двери послышался старческий голос:

— Кто там?

— Я по поводу объявления, — ответил Ноам и потер нос. Он ведь даже не соврал — он действительно по поводу продажи.

— Сейчас-сейчас, одну секундочку, — заторопился голос. — Я уже открываю.

Дверь открылась.

— Входите-входите, чего же вы ждете? — старушку почти не было видно из-за двери. Он почти уже спросил: «Есть дома кто-то из взрослых?»

— Я по поводу квартиры, — повторил он.

— Я поняла, я вас поняла, — радостно закивала старушка. — Вы проходите, я сейчас чайник поставлю.

— Не стоит, — хмыкнул Ноам. — У меня не так много времени. Сколько у вас комнат? И можно посмотреть квартиру?

— Ни о каких комнатах и ни о какой квартире я не буду говорить, пока вы не попьёте чай.

— А я не хочу чай, — пожал плечами Ноам. — Я не пью чай.

— А я тогда отказываюсь показывать вам квартиру! — она стояла в прихожей, уперев руки в бока и наклонив голову, как маленькая умная птица.

«Кажется, я начинаю догадываться, почему плакатик всё висит и висит».

— Хо-ро-шо, — медленно выдохнул Ноам и примирительно улыбнулся. — Я иду пить с вами чай. Вот, уже иду.

— И славненько. У меня варенье есть. Вам какое?

— Любое, — растерянно заморгал Ноам. — Совершенно любое. Я никогда не ем варенье, но это, как я уже понял, совершенно неважно.

Он вслед за пожилой женщиной зашел на кухню.

— Вы присаживайтесь, — пригласила она. — Вот, на табуретку у стола!

Ноам осторожно сел, оглянул кухню, увидел свой офис из окна, почти различил свое окно и повторил на всякий случай:

— Я не ем варенье.

— У меня будете есть. Где же оно? — Она открыла кухонный шкафчик, полный полупустых баночек:

— Вот абрикосовое, еще много осталось.

Она открыла крышечку и попыталась ложкой достать, но ложка вонзилась в варенье и отказывалась выниматься.

— Ничего-ничего, — упрямо повторила старушка. — Еще много осталось…

Она поставила баночку на стол перед Ноамом:

— Сами берите, а я пока чайник поставлю. И вот, еще есть бисквиты.

Она открыла один из ящичков и после недолгого осмотра достала перехваченную потемневшей резинкой начатую пачку, в которой оставалось еще три с половиной бисквитных печенья.

— Так сколько у вас комнат? — решился Ноам.

Она подняла палец:

— Только после чая! А, может, вы хотите фруктов?

Она открыла холодильник, согнулась перед ним и относительно быстро, держась за спину, достала два банана. Потом порылась еще и извлекла пакетик в котором угадывались несколько фиников:

— Вот, после Рош а-Шана остались. Если бы я знала, я бы купила к вашему приходу яблоки. Очень хорошие яблоки продавались. Но я купила только одно — для себя на новый год. Я бы знала — купила бы два — и для вас…

Ноаму было неловко. Он задвинул свои длинные ноги под табуретку. Он не привык сидеть на стульях без спинки. С непривычки от сидения на табуретке уже заломило в спине и шее.

— Я всё же…

Но бабушка протестующе посмотрела на него, и он решил покориться. Отхлебнув горячего, как кипяток, чая и обжегшись, Ноам потер лоб, ругая его за идею, которую он, этот лоб, выдвинул:

— Что ж вы столько лет не можете продать квартиру?

Она села напротив, погладила пальцем отколотое блюдечко:

— А я не продаю, — она наклонила голову и подтолкнула к нему блюдечко с вареньем. — А что Вы чай не пьете? Подлить вам еще кипятка?

«У кого-то с головой не того…»

— Как не продаете? А что же…  А объявление?

— Какое объявление? Я не давала объявления…

— А плакатик в окне?

Старушка подалась к нему, заглядывая в глаза прозрачными глазами:

— Я хочу здесь умереть, в своей квартире. Зачем мне продавать квартиру… Куда я пойду…

— Тогда я пойду. Спасибо за варенье.

— Пожалуйста. Правда, абрикосовое совсем неплохое? А вы заходите ко мне в гости. Чай попьем. Если я буду знать, что вы придете, то в следующий раз я два яблока куплю. Одно я стесняюсь покупать — продавец злится. А два — уже можно. Так Вы придете?

на основе реального случая,
со слов р. С. Гуэта

Теги: Рош ашана, Йом-Кипур, История из жизни, Между людьми