Майсе-5. Пять лишних букв

Точность формулировок и краткость изложения - не только признак ума, но и свидетельство упорства и организованности.

Потому, что это качество не бывает врожденным, ему надо учиться.

 Долго и трудно.

В детстве образцом такого качества для меня был мой дедушка. Он редко и мало говорил, но уж если говорил - реакция слушателей могла быть лишь одной из двух: или они валились под стол, корчась в судорогах (он обладал убийственным чувством юмора), или - замолкали, пытаясь осмыслить каждое сказанное им слово (это занимало некоторое время, но иногда полностью понять сказанное им удавалось лишь по прошествии многих дней, месяцев, а то и лет).

Когда я учился в ешиве - рош ешива прививал нам не только способность глубокого логического анализа и навыки интенсивного мозгового штурма, но и требовал краткого, четкого и точного изложения своих мыслей. Сам он говорит именно так, даже в обыденном разговоре.

Чего стОит, например, его ответ на вопрос, почему рав прекратил давать общий урок, а вместо этого ввел дополнительное занятие для "кИбуца"(особо продвинутых учеников): "Я предпочитаю, чтобы хотя бы часть слушающих поняли всё, что я сказал, чем, чтобы все слушающие поняли лишь часть сказанного".

Это качество отличало мудрецов Торы во всех поколениях.

Каждое слово имеет такую стоимость, какую мы сами в него вкладываем. И тот, кто бездумно разбрасывается словами - просто обесценивает их в глазах, ушах и мозгах слушателей.

Есть у меня для вас история, которая иллюстрирует цену одного лишнего слова.

Вот она:

В советской армии средний солдат один раз за два года получал двухнедельный отпуск.

Были такие, кто тарабанил два года без единого отпуска, а были счастливчики, которые побывали дома дважды.

Я был в отпуске три раза.

Первый раз - в очередном, как и все.

Второй - мне предоставили в качестве поощрения за одно успешно выполненное дело.

А третий... Третий я организовал себе сам.

Дело было так.

Когда штаб бригады расквартировали в здании бывшего хлебозавода - нашими соседями по помещению оказались связисты. Ребята интеллигентные, общительные, но очень занятые. И, при всем при этом - они неслабо любили выпить, график дежурств им это позволял.

Мы не слишком часто с ними пересекались, но постепенно нашлись кое-какие общие интересы. Один из наших бойцов как-то раз просочился в их расположение и, вернувшись обратно, крепко задумался. На наш вопрос о предмете его размышлений, он ответил, что в пункте связи есть возможность принимать телеграммы. Мы, конечно, "сильно удивились":

- Да что ты говоришь? Неужели телеграммы? В пункте связи? Кто бы мог подумать!

Он разъяснил:

- Вы не поняли. Там можно "принимать" даже такие телеграммы, которые никогда не были отправлены.

Это уже было интересней. Мы выслали к связистам разведчиков. Те вернулись с информацией, что да, есть у наших связистов такая возможность - сочинить телеграмму и отправить ее самим себе. При этом все необходимые штампы и записи будут исполнены в лучшем виде - комар нос сломит докапываться...

Купили мы пару поллитр, кой-чего зажевать - и пошли в гости к соседям.

На этой встрече, в теплой дружественной обстановке была достигнута историческая договоренность о сотрудничестве наших подразделений: связисты помогают нам "вызовами" по семейным обстоятельствам, а мы обязуемся не дать им засохнуть. Они, конечно, попросили не злоупотреблять найденным "клондайком" и ездить в отпуска не слишком много и не слишком часто - потому как, если поймают - это "труба" для всей нашей теплой коалиции.

И понеслась.

Первым телеграмму из дома "получил" первооткрыватель "клондайка".

Съездил, отдохнул, вернулся.

Подождали три недели - "второй пошел".

Схема оплаты была проста, как душа нашего прапорщика: утром телеграмма - вечером поллитра. Все довольны.

Самих телеграмм при этом мы в глаза не видели - их доставлял посыльный от связистов прямиком в штаб, куда в тот же день вызывали "виновника торжества" и с дежурно скорбящим лицом сообщали о тяжелой болезни любимой бабушки. "Виновник" изображал непередаваемое отчаяние, получал отпускные документы, собирал чемодан - и катил домой.

Я поехал четвертым. В связи с "обстоятельствами" мне "пришлось" продлить отпуск на неделю (комендант гарнизона был сослуживцем и другом моего папы), а потому, когда я вернулся в часть - мое лицо покрывал стойкий трехнедельный черноморский загар. Штабной офицер, принимавший у меня документы, участливо поинтересовался о здоровье мамы, а потом спросил: "ну что, море теплое?"

После меня подошла очередь одного резвого товарища из Одессы - Сани Гуковича. Но он почему-то решил нарушить традицию "деньги-стулья" и явился к связистам с бутылкой еще до того, как они начали работать над его "заказом".

Это было с его стороны благородным, но фатальным жестом.

Оператор, упившись вдребедень, приступил к работе над телеграммой - и, понятно, чего-то там напортачил.

Дальше события развивались молниеносно. Штабная проверка-запрос в комендатуру-скандал-выволочка командиру связистов...

Нам ничего не сделали, связистов раскидали по батальонам, а на их место водрузили бригаду двухгодичников, разбавленных спецами из 8-го отдела (кто в курсе - тот знает: с этими близко не сойдешься).

Так бесславно закончился наш грандиозный проект...

Через пару недель мне довелось столкнуться с одним знакомым писарем из штаба. Я решил у него поинтересоваться:

- Слушай, как ваши кроты разнюхали дело о фальшивых телеграммах? Там же все было оформлено, как на параде?

Он удивился:

- На параде?! Ты телеграмму видел?

- Нет...

Он порылся в своих бумагах и, давясь от смеха, протянул мне телеграфный бланк.

Там было написано:

В СВЯЗИ ТЯЖЕЛОЙ БОЛЕЗНЬЮ МАТЕРИ ПРОШУ ПРЕДОСТАВИТЬ

ВНЕОЧЕРЕДНОЙ ОТПУСК МЛ СЕРЖАНТУ ГУКОВИЧУ ТЧК

ЦЕЛУЮ

ВОЕНКОМ ГРИЦЕНКО

Теги: Майсес