Раби Нахман бар Симха из Бреслава (5532—5571 /1772—1810/ гг.) — выдающийся праведник, основатель течения Бреслав в хасидизме.
Правнук р. Исраэля Бааль Шем Това (Бешт; см.).
Родился первого нисана 5532 /1772/ года в Меджибоже — украинском городке, ставшем родиной хасидизма.
Его отец, р. Симха, был сыном ближайшего ученика Бешта р. Нахмана из Городенки (см.) — новорожденный получил свое имя в память об этом деде.
Мать Нахмана, ребецин Фейга, была дочерью Адели, единственной дочери Бешта. Родными братьями ребецин Фейги были выдающиеся хасидские наставники р. Моше-Хаим-Эфраим из Сиделкова (Дегель махане Эфраим см.) и р. Барух из Меджибожа (см.).
Еще ребенком Нахман посвятил себя служению Всевышнему.
Начиная с шести лет, по ночам он часто прибегал на могилу Бешта в Меджибоже и просил, чтобы прадед «помог ему приблизиться к Всевышнему». На обратном пути он «тайком, среди ночи» окунался в микву — и даже «зимой, когда мороз был очень силен» (Шивхей Аран 20).
Углубленно изучал Танах и Талмуд с комментариями.
По позднейшему свидетельству самого р. Нахмана, все учение давалось ему ценой тяжкого труда — вначале он «не понимал смысла изучаемого и плакал перед Всевышним, чтобы Тот открыл ему глаза… и лишь после многих слез удостаивался понимания» (там же 8).
Сразу после своей бар-мицвы р. Нахман женился на дочери богача р. Эфраима из Гусятина. В течение пяти лет молодая семья жила в доме тестя, принявшего на себя все заботы об ее пропитании.
После женитьбы р. Нахман посвятил себя напряженной духовной работе: он стремился обуздать свои желания и подчинить их сознательному контролю. По его собственному признанию, «все свои вожделения» он «перевел в страсть к еде, …и поначалу ел очень много, гораздо больше других» (там же 16). Но затем он «стал постепенно ослаблять в себе влечение к еде, приучая и принуждая себя есть меньше, чем раньше». И как только он привыкал к новой норме, он «начинал есть еще меньше, и так далее» (там же 21). В этот период он «проводил много постов и несколько раз постился всю неделю — от шабата до шабата». Были случаи, когда он «постился по два недельных поста подряд …и проводил по восемнадцать недельных постов в год» (там же 9).
Постепенно он сумел «подчинить себе телесное начало и полностью искоренил в себе влечение к еде»: он «обнаружил, что более не нуждается в какой-либо пище как источнике поступления жизненных сил» — и тогда он «принудил себя вновь начать что-то есть, и с тех пор ел понемногу», но уже «в святости, без всякого вожделения» (там же 21).
Каждый шаг на этом пути «давался ему ценой изнурительного труда, большими усилиями и полной самоотверженностью» (там же 5). Впоследствии р. Нахман рассказывал одному из своих сподвижников, что ему «удалось все преодолеть лишь благодаря одной хитрости: он каждый день заставлял себя думать, что ему предстоит только этот единственный день — …а на один-единственный день человек может принять на себя очень многое». А когда начинался следующий день, он «вновь принимал на себя заботы только одного дня, …не задумываясь о завтрашнем дне или будущих днях вовсе» (там же 14).
Самой главной его духовной работой было самоотверженное молитвенное служение.
На долгие часы р. Нахман «уединялся в каком-либо месте, где не было посторонних», — чаще всего в лесу или на берегу реки — «и изливал душу перед Всевышним на том языке, на котором обычно говорили между собой (т.е. на идиш)». Он «молился на свой лад и обычно говорил со Всевышним так, как подсказывало ему сердце, …обращаясь к Творцу со всем, что было у него на душе». По признанию самого р. Нахмана, эти искренние беседы с Б-гом «были самым главным, что помогло ему достичь того, чего он достиг» (там же 10-13).
Стремясь уберечься от гордыни и мирских почестей, р. Нахман хранил всю свою напряженную духовную работу в тайне.
Он «прибегал ко многим хитростям, чтобы скрыть от глаз людей все посты, которые проводил». Про его многочисленные посты «не знали ни отец, ни мать, ни кто-либо из близких — одна лишь его жена знала об этом, но он заставил ее поклясться, что она не откроет этого никому» (там же 19). И все, что «было связано со служением Б-гу, …он делал очень скрытно, — а как только выходил на улицу, умышленно предавался всяческим ребяческим проделкам, играм и беготне, так что никому и в голову не могло придти, что он стремится приблизиться к подлинному служению Б-гу» (там же 13).
И, несмотря на то, что основная часть его духовной работы была скрыта, уже к шестнадцати годам у него были ученики и последователи.
В 5550 /1790/ году восемнадцатилетний р. Нахман поселился с семьей в местечке Медведевка, недалеко от г. Киева, — и здесь он был окружен многочисленными хасидами.
Уже к этому времени, пройдя сложный путь духовной работы, р. Нахман «удостоился подняться на высочайшую ступень святости, самоотречения и близости к Б-гу — на ступень, доступную лишь немногим» (Седер анесия 33).
В дни праздника Песах 5558 /1798/ года он принял решение посетить Землю Израиля. Продав все свое имущество, он собрал необходимые на дорогу деньги, и уже спустя месяц, восемнадцатого ияра, в Лаг баомер, покинул Медведевку, сопровождаемый одним из ближайших учеников. Добравшись до г. Николаева, они переправились на корабле в Одессу, а оттуда — в Стамбул.
В Стамбуле им пришлось задержаться: в связи с начавшейся войной между Турцией и наполеоновской Францией, «община Стамбула приняла решение не позволять никому из евреев …отправляться куда-то морским путем» — ведь в период военных действий, когда «французский флот уже вышел в море», любое путешествие было бы смертельно опасным (там же 14).
И в пути, и во время вынужденной стоянки р. Нахман запретил своему спутнику рассказывать кому-либо о том, что он правнук Бешта и один из ведущих хасидских лидеров, — «в Стамбуле он проделывал всевозможные ребяческие поступки, ходил по улицам босиком, без пояса и без шапки, в одной кипе, носился по базару с подростками, играл в войну: одни представляли Францию, другие — противную сторону, ведя боевые действия по всем правилам военной стратегии и тактики» (там же 12).
Наконец, уже осенью, им удалось отплыть на Святую Землю, но турецкие власти не позволили р. Нахману сойти в порту Яфо — так как «по виду его одежды и по непривычным для тех мест длинным пейсам …они приняли его за французского шпиона». За два дня до Рош ашана судно отплыло из Яфо на север и в канун праздника «бросило якорь в Хайфе, напротив горы Кармель». Здесь р. Нахман, наконец, «ступил на Святую Землю» (там же 15).
Большую часть зимы 5559 /1799/ года р. Нахман провел в хасидской общине г. Тверии, возглавляемой р. Авраамом из Калиска (см.), учеником Магида из Межерича (см.).
Много лет спустя р. Нахман говорил, что из всех встреченных им в жизни праведников «совершенством обладал лишь святой цадик из Калиска» (там же 18).
Находясь на Земле Израиля, р. Нахману удалось подняться на принципиально новый, прежде недоступный для него уровень постижения Торы.
В Тверии он «каждый день записывал открытия, сделанные им в Торе». Он говорил, что «расстояние между изучением Торы вне Земли Израиля и Торой, открывающейся на ней, подобно расстоянию между землей и небом» (там же 30).
После того, как в Тверии вспыхнула эпидемия, р. Нахман и его спутник перебрались в г. Цфат, а затем проникли в порт Акко, осажденный войсками Наполеона. На турецком военном корабле они добрались до острова Родос, где провели праздник Песах.
Вскоре после праздника Шавуот 5559 /1799/ года р. Нахман возвратился к семье, в Медведевку. Год спустя он переехал в местечко Златополь, а начиная с месяца элуль 5562 /1802/ года обосновался в городке Бреслав (Брацлав), расположенном в Подольской губернии, между городами Немиров и Тульчин, на берегу Южного Буга.
Р. Нахман возвратился из Земли Израиля совершенно преображенным.
«Подлинное постижение чудес Торы и ее грозных пророчеств началось для меня после посещения Земли Израиля, — говорил р. Нахман ученикам, — до такой степени, что теперь я стыжусь своего прежнего понимания» (Гдолей Русия). Он потребовал, чтобы ученики никогда не записывали его прежних высказываний и не публиковали открытий, сделанных им до поездки в Землю Израиля (Сихот Моаран 173).
В бреславский период р. Нахман в наибольшей степени приблизился к духовному совершенству.
Р. Натан Штернгарц (см.), ставший его ближайшим учеником в Бреславе, свидетельствовал, что р. Нахман «был абсолютно свободен от всех страстей и дурных качеств, и тени их не осталось в нем — он достиг высочайшей из духовных ступеней» (Шивхей Аран 25).
«Вся Тора, во всей своей полноте, ясно запечатлелась в его памяти и постоянно была на его устах, — вспоминал р. Натан Штернгарц. — Содержание всех священных еврейских книг было доступно его внутреннему взору: во всякое время он мог извлечь из них все, что было необходимо в данный момент, — как будто эти книги всегда лежали перед его глазами, раскрытыми на нужной странице» (там же 7). И, тем не менее, в своем постижении Торы он каждый раз «начинал все заново, как бы забывая о том, чего уже достиг раньше, — он всегда был подобен новичку, делающему только первые шаги на пути к еврейству». Он говорил своим ученикам, что «цель познания заключается в том, чтобы придти к пониманию своего незнания в отношении знания более высокого порядка — и так далее, без конца» (Седер анесия 32—35).
Благодаря присутствию р. Нахмана, Бреслав стал одним из значительных центров хасидского движения.
Его последователи со всех концов Украины приезжали к нему на основные праздники, шесть раз в год, — однако самые многолюдные сборы проводились в праздник Шавуот, в ханукальный шабат и, особенно, в Рош ашана (Гдолей Русия). Р. Нахман говорил своим хасидам, что в другие дни года он не в состоянии помочь им так, как в Рош ашана, — ведь, по словам мудрецов Талмуда, в первый день нового года определяется все, что произойдет до самого конца года (Хаей Моаран 406). «Моя духовная сущность полностью проявляется именно в Рош ашана», — часто повторял он (там же 403).
И своих последователей р. Нахман учил искренней и чистой молитве. Следует молиться подобно ребенку, упрашивающему отца: «Папа, прости меня!», — говорил р. Нахман (Гдолей адорот). Он стремился приучить хасидов «к разговору с Творцом на своем обычном языке, идише» (Шивхей Аран 27), он учил их «разговаривать с Б-гом, как с близким другом, ничего не утаивая: обсуждать с Ним все, что происходит в жизни, признаваться в прегрешениях и заблуждениях, рассказывать о своих бедах, тяготах и невзгодах, просить Его о помощи, спорить с Ним и требовать от Него». «Восклицайте, кричите, тяжело вздыхайте и плачьте», — призывал р. Нахман молящихся (Ликутей Моаран 11:95—101).
Он убеждал своих учеников, что в любой жизненной ситуации «не следует лишаться надежды» и «отчаиваться нельзя». Р. Нахман сравнивал человеческую жизнь с очень узким мостом над бездонной пропастью. «Человек должен пройти по очень узкому мосту, — говорил он, — и самое главное для него совсем не бояться». А чтобы не бояться, человеку следует целиком сосредоточиться на том, что он делает «здесь и сейчас» — так, чтобы в его сознании просто не оставалось места для пустых страхов. «Основное правило служения Всевышнему, — говорил р. Нахман, — заключается в том, чтобы всем своим существом пребывать в сегодняшнем дне и думать именно о настоящем моменте. …Все, что есть у человека — это один день и один миг. “Завтра” — это уже совершенно иная Вселенная» (Ликутей Моаран 1:27).
«Служение Всевышнему, — учил он, — должно совершаться в радости, подобно танцу» (Гдолей адорот). «Величайшая заповедь — всегда быть радостным», — утверждал р. Нахман.
По его мнению, «каждый человек, живущий на свете, в состоянии достигнуть высочайшей из духовных ступеней — ведь все зависит только от свободного выбора человека, от того, захочет ли он, исполнившись сострадания к самому себе, рассудить с полной ясностью, что именно является для него истинным добром» (Шивхей Аран 26).
Духовное наследие р. Нахмана представлено в ряде книг. На протяжении всей своей жизни он много писал, но, как правило, сжигал свои рукописи. Из написанного им сохранилась только Сефер амидот (Книга духовных качеств), содержащая краткие размышления на различные этические темы.
В книге Ликутей Моаран (Собрание изречений нашего наставника р. Нахмана) собраны его изречения, записанные учениками. Эти записи были просмотрены и отредактированы самим р. Нахманом. Некоторые фрагменты этой книги основываются на его черновых заметках, сделанных для памяти.
Первая часть книги вышла при жизни р. Нахмана, а вторая — уже после его кончины. Эта книга стала основополагающим трудом для бреславских хасидов.
В книге Сипурей маасиёт (Повести) представлены сказочные истории, которые р. Нахман рассказывал своим хасидам на языке идиш — преимущественно в последние годы жизни.
Эта книга вышла в свет уже после смерти р. Нахмана. Большинство историй было записано р. Натаном Штернгарцем со слов самого рассказчика, некоторые сказки были пересказаны ему другими учениками. Он перевел все истории на иврит, и в соответствии с волей самого р. Нахмана, книга издавалась, как правило, с параллельным переводом: вверху — текст на иврите, а под ним — на идиш.
«Знай, что каждое слово в этой книге — Святая Святых, так как заключает в себе тайны Торы, — писал р. Натан Штернгарц в предисловии к первому изданию. — Упаси Б-г отнестись к этим историям как к обычным сказкам! …Эти истории обладают чудесным свойством: они способны пробудить душу от сна, чтобы человек, не дай Б-г, не проспал бы всю свою жизнь».
Многочисленные высказывания р. Нахмана приведены также в книгах, рассказывающих о его жизни и взглядах: Сихот Аран (Беседы р. Нахмана), Шивхей Аран (Прославление р. Нахмана) и Хаей Моаран (Жизнь нашего наставника р. Нахмана).
В Бреславе, ставшем для него местом самой плодотворной деятельности, р. Нахман пережил и самые тяжелые потери.
В 5566 /1806/ году умер от туберкулеза его двухлетний сын, а затем и другой сын, на которого р. Нахман возлагал особенные надежды, видя в нем свое духовное продолжение. Через год от чахотки умерла жена р. Нахмана. Он сам также заразился туберкулезом и в течение трех лет боролся с болезнью. В 5570 /1810/ году сгорел дотла его дом, и смертельно больной р. Нахман провел ночь на улице.
В месяце ияр 5570 /1810/ года, вскоре после пожара, р. Нахман переехал в г. Умань, зная, что ему суждено умереть именно в этом городе.
Еще в 5562 /1802/ году, по пути из Златополя в Бреслав, р. Нахман провел несколько дней в Умани. Он побывал на еврейском кладбище, где были похоронены тысячи жертв массовой резни, устроенной в 5528 /1768/ году украинскими повстанцами-гайдамаками. Тогда, ворвавшись в город, гайдамаки установили крест и предложили евреям выбор: креститься или погибнуть. Вся община, более двадцати тысяч евреев, предпочла погибнуть, освятив Имя Б-га. Побывав на этом кладбище, р. Нахман завещал, чтобы его похоронили среди могил мучеников. «Души умерших за веру уже ждут меня», — повторял он.
На Рош ашана 5571 /1810/ года к р. Нахману в Умань собралось несколько сот хасидов. Он умер восемнадцатого тишрея 5571 /1810/ года, на второй холь-амоэд праздника Суккот, — в возрасте тридцати восьми лет. Похоронен в Умани, на старом еврейском кладбище.
После его смерти руководство учениками перешло к р. Натану Штернгарцу, который, однако, отказался занять место учителя, заявив, что главой движения по-прежнему остается р. Нахман. Благодаря организационной деятельности р. Натана, хасиды продолжали ежегодно, в праздник Рош ашана, собираться на могиле р. Нахмана, — и с каждым годом эти собрания становились все более многолюдными. В последующие годы съезжались хасиды не только со всей Украины и Польши, но даже из Земли Израиля, где также начала складываться значительная бреславская община. После 5677 /1917/ года, когда границы России оказались закрытыми, ежегодные собрания бреславских хасидов стали проводиться в польском городе Люблине и в Йерушалаиме.
В 5701 /1941/ году нацисты, захватив Умань, разрушили кладбище, а после войны советские власти отдали весь район под застройку. Однако оставшимся в городе религиозным евреям удалось определить место, где находилась могила р. Нахмана. Один из них, купив этот участок, построил на нем свой дом, так что могила оказалась спрятанной за оградой его двора. После отъезда владельца в Израиль, дом и двор перешли во владение нееврейской семьи. В 5748 /1988/ году, с падением «железного занавеса», паломничество хасидов к этой могиле возобновилось (Умань, Рош ашана с. 37—47).
В последние десятилетия наиболее крупные центры бреславского движения сложились на Земле Израиля — в Йерушалаиме, Бней-Браке и Цфате, а также в США — в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.
с разрешения издательства Швут Ами