Из цикла «До Потопа и после», темы: Глава Берешит, Рав Александр Красильщиков, Адам и Хава, Книга Берешит
Вместе с двумя первыми сыновьями родились три дочери. Первенец Адама был назван Каином, от слова «ликнот» — «приобретать». Второй же сын был назван Эвель — «дымка», и это тоже со слов Хавы, сказавшей: как дым пришли мы на эту землю, и как дым её покинем. Беременность Хавы первыми сыновьями завершалась вскоре после зачатия. В восьмом часу по сотворении, еще, будучи в Ган Эдене, Адам и Хава вдвоём поднялись на супружеское ложе, а спустились с него уже вчетвером, то есть вместе с Каином и его сестрой-близнецом. Дети становились взрослыми почти сразу.
Каин стал первым человеком, появившимся «естественным» путём, через соитие, когда родители образуют тело ребёнка, а Творец наделяет зародыш душой. Вскоре родился ещё один сын — Эвель. Первые сыновья более походили на мать. Но, — главное, — в них сказывалось пагубное влияние Нахаша. Особенно это касалось Каина, который в определённом смысле был порождением змея. Эвель же получил отравленную сущность Нахаша по отражению от Каина. Оба они, и Каин, и Эвель, были меньше Адама и слабее. В отличие от них, Шет, третий сын, родившийся через 130 лет, был, наоборот, в полном смысле сыном Адама, переняв в большей степени его облик. В сущности, так и продолжалось. Дети рождались трёх разных типов. Крупные и сильные, наследовали черты Адама. Тип поменьше, перенял природу Хавы, и ещё один — чей облик был смешанным.[1]
Как уже сказано, с происхождением Каина было не всё гладко. Зачатие произошло не без участия Нахаша. Поэтому, ни внешность Каина, ни его характер, ни, тем более, его поступки не походили на Адамовы. Именно в Каине кроется корень всех людских пороков — злодейство и стремление сбросить себя зависимость от Творца. Потомки Каина в большинстве своём не знали стыда. И женщины, и мужчины вели себя по-скотски, не чураясь никакого разврата, будь то с матерью, будь то с дочерью или женой брата. И всё это — открыто, посреди улиц, среди белого дня. Именно разнузданных дочерей Каина увидели воплотившиеся в людей ангелы, породив от них кровавых человекоподобных чудищ и великанов.
Первые люди начали свою деятельность на земле вполне достойно. Они не только научились сохранять и использовать окружавшие их богатства природы, но и вносить изменения. Совсем скоро дети Адама освоили земледелие и стали разводить скот. Не ясно, был ли скот изначально готов к одомашниванию или Эвель, первый скотовод, выбрал среди животных наиболее смирные особи, сумев их приручить для своих целей.
Образ жизни первых братьев, их кредо, кардинально отличались. Эвель, младший, стремился к справедливости, этическому совершенству и считал, что это единственный способ обрести благословение и помощь Творца. Занятие с животными, приручение и забота о них были близки его душе. Он и по натуре и призванию был пастырем, пастухом.
Каина интересовало совсем другое. Его подход к окружающему миру отличался агрессивностью и поиском добычи. Не зря, именно он был первым, кто стал распахивать землю, чтобы вырастить на ней что-то особенное, необходимое лишь ему, не довольствуясь тем, что его окружало в избытке.
Это действие, это волевое вмешательство в естественное окружение, хорошо отражало характер Каина.[2]
Каина от Эвеля отличал ещё один аспект. Они расходились во мнениях относительно того, что, в сущности, является назначением человека, ограничена ли человеческая деятельность только этим миром или нынешняя жизнь — подготовка и трамплин к тому, что случится потом. Другими словами, есть ли помимо этого временного мира, ещё один вечный, к которому нужно готовиться здесь и сейчас. Каин, привязанный к земле, считал, что не будет искупления и исправления в чистилище, и после этой жизни от человека не останется и следа. Всё чего можно достичь и что испытать — удел лишь нынешней реальности, итог материального существования. Именно поэтому Каин придавал так много значения именно земной деятельности человека, его привязанности земле.
Эвель же, напротив, полагал, что главное ещё впереди, что настоящее предназначение человека откроется лишь с вступлением в будущий вечный мир. Избрав своим занятием скотоводство, связанное с постоянным перемещением с места на места, Эвель воплощал на практике свой взгляд на мир, словно подтверждая, что блага материального мира не пригодятся ему в будущем мире, где главенствует духовность.[3]
Не смотря на трагическую развязку отношений между ними, именно Каину и Эвелю было суждено открыть понятие братства и взаимопомощи. Каин очень скоро понял, что его работа на земле является определяющей и необходимой для человеческого существования. Он увидел, что плодов его труда хватает не только ему самому, но и брату. Каин осознал, что на человека возложена обязанность, поддерживать ближнего, помогать, обеспечивать всем необходимым. Соглашался ли Каин выполнять эту роль — это уже другой вопрос. Сущность братских отношений проявлялась в том, чтобы сделать для другого человека то, что он затрудняется совершить для себя сам.[4]
Со своей стороны, Эвель также сделал важное открытие. Он первым в мире ощутил, что помимо насущных потребностей человека, существуют вещи, на первый взгляд необязательные для поддержания жизни, но благодаря которым человек качественно отличается от животного, вещи, что привносят в человеческую жизнь возвышенность и дух искания.[5]
В то же время, и тот и другой постигли логическую крайность своих открытий. Каин очень скоро понял, что обеспечивая насущные потребности брата, может превратиться в его рабочую «лошадку». Эвель же, со своей стороны, обнаружил, что нет границ для вожделения и претензиям человеческого сердца, приводящих человека к пустому времяпрепровождению и бессмысленному прозябанию. Недаром же его имя намекает на эфемерность и бренность существования.
Во всём этом кроется и различие мировоззрений двух братьев. Суть их спора заключалась в ответе на вопрос, каким путём двигаться человечеству, каким образом лучше и правильней добиться состояния, чтобы свет Творца осенял человеческую жизнь. То ли довольствоваться необходимым минимумом для жизни и сверх того — ничего, или позволить себе видеть в жизни нюансы и стремления, которыми человек способен выразить себя, в отличие от скота, занятого лишь своими физиологическими потребностями. Каин вовсе не был ограниченным, озлобленным существом, не видящим и не понимающим человеческой радости, радости жизни. Нет, всё это было ему доступно, он просто считал, что самоограничение и максимальная скромность являются тем, чего ждёт от человека Творец.[6]
Жертвоприношения братьев всё расставили по своим местам.
[1] Берешит Рабо, 22
[2] Даат Софрим
[3] Кли Якар,Берешит,4,3.
[4] Абарбанель
[5] Мальбим
[6] А-нацив
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Беседы о Торе»
Комментарий рава Ицхака Зильбера к недельной главе «Насо»
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Повелительные заповеди»
Сжигание святынь, ставших нечистыми, и сжигание остатков священных жертв
Рав Шимшон Рефаэль Гирш,
из цикла «Избранные комментарии на недельную главу»
Всякое прегрешение против нравственности порождено помрачением рассудка. Нравственная истина и истина логическая — синонимы, и человек может согрешить, только если лишится сперва истинной перспективы.
Рав Гершон Вайс,
из цикла «Шимшон — судья Израиля»
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Шимшон многократно вступал в схватки с филистимлянами. Но когда он взял в жены филистимлянку, началось его духовное падение.
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Повелительные заповеди»
Продолжение Книги Заповедей:ритуальная нечистота и очищение, имущество Храма, недожин края поля и др.
Рав Александр Кац,
из цикла «Еврейские мудрецы»
Биография раввина
Рав Бенцион Зильбер
Принимать обеты могли только по-настоящему Б-гобоязненные люди . Обычный же человек должен придерживаться золотой середины по РАМБАМу.
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Сборник мидрашей о недельной главе Торы
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Запретительные»
Заповеди назира
Раби Моше бен Маймон РАМБАМ,
из цикла «Книга заповедей. Запретительные»
Заповеди, относящиеся к назиру
Рав Гершон Вайс,
из цикла «Шимшон — судья Израиля»
Хотя Шимшону никогда не запрещалось открывать секрет своей необычайной силы, он решил не делать этого, дабы не подвергать опасности свой назирут. Поэтому он не хотел говорить ей правду, что его сила связана с волосами.