Глава Корах

Второй день Творения считается самым тяжелым, чуть ли не трагическим, потому, что в тот день было «сотворено разделение», то есть что-то было разделено. Однако в первый день Создатель тоже разделял — «между светом и тьмой», и это событие не привело мудрецов к мрачным умозаключениям.

Тонкость в том, что один и тот же глагол «леhавдиль» означает в Святом Языке два разных действия: отделение, отграничение вещей изначально разных по сути (таких, как свет и тьма в первый день) и разделение, расчленение чего-то доселе однородного (такого, как вода во второй).

То, что каждое из непохожих, далеких друг от друга явлений обретает свое отдельное время и место действия, свою среду — это светлое и благое дело. А вот то, что живую, слитную, совершенную ткань пришлось разъять на жидкость и пар, стало основой множества будущих неприятностей, всех распрей и разрывов внутри того, чему вроде бы Сам Создатель велел сохраняться в гармонической слитности: второй день — день творения ада.

Подобная оценка всяческих раздоров и разделений универсально действует на протяжении всей истории. К первой категории отнесем, к примеру, необходимое на тот момент, замечательно разумное разделение сфер влияния между праотцом Яаковом и арамейским идолопоклонником и колдуном Лаваном в гл. «Вайейцей». Во второй же категории — основополагающее значение и место принадлежит жуткому, смертоубийственному размежеванию двоюродных братьев в главе «Койрах».

Справьтесь у любого, кто когда-нибудь был всерьез бит «своими», и Вы непременно узнаете, что они колошматят несравненно сильней и страшней «чужих». Будучи полностью в курсе всех незащищенных мест и болевых точек, а также самозабвенно вымещая всю изнуренность долгой совместной деятельностью и житьем-бытьем бок о бок, «свои», «родные» не унимаются, пока не добьют, а поэтому любой, кто когда-нибудь вступал на тропу большой (даже справедливой) войны внутри общины, внутри семьи, расскажет Вам, сколько мучительных дней, месяцев или даже лет провел он в сомнениях перед тем, как решился[1].

Корах, двоюродный брат Моше и Аарона, был блестящим представителем выдающегося семейства, ибо, по общему мнению, являл собой редчайшее по органичности сочетание великой мудрости и сказочного богатства. Недовольство, неудовлетворенность политикой Б-гоизбранных кузенов — пророка и первосвященника — дозрела в Корахе до критической массы в тот исторический день, когда по указанию свыше были назначены руководители колена Леви, в том числе — семейства того Кhата, который имел четырех сыновей и множество внуков — среди последних и Моше, и Аарон, и Корах, и некий Элицафан, сын Узиэля, упомянутый один раз, не отличавшийся ничем экстраординарным и ставший детонатором смертоубийства.

Именно он, этот скромный отпрыск младшего из четырех сыновей Кhата, стал одним из официально главных левитов, и именно эта, так сказать, несправедливость, стала непосильным испытанием для олигарха-интеллектуала, который произошел от сына, родившегося раньше, и вроде бы имел преимущество. То есть когда получилось, что окончательно не взяли в расчет ни ум, ни богатства, ни происхождение, Корах затеял бунт.

Моше говорит, что Вс-вышний назначил его главным пророком. Моше говорит, что Вс-вышний назначил Аарона (родного брата Моше) первосвященником. Моше говорит, что членам семьи Аарона (коhенам — священникам) велено приносить дары, отделять для них часть урожая, часть приплода, часть жертвы… Как здорово Моше заботится (разумеется, от Высочайшего Имени) о своих близких!

Спор с тихим, едва заметным выдвиженцем Элицафаном постепенно разгорался до крупного конфликта с Аароном, с Моше и, наконец, как следствие, и с Тем, Кто решает, кому кем становиться.

Двести пятьдесят человек, уважаемые, именитые люди — судьи в своих коленах (по другой версии — первенцы) — безоговорочно поддержали требования Кораха: самые святые просто обязаны поделиться с ближними горней высотой положения, даешь демократию; справьтесь у любого, кто хоть раз пытался отогнать от рога изобилия людей с обрезами, подводами и мешками, и Вы узнаете, с каким неподдельным возмущением они корчат из себя моисеев и ааронов (причисляя всех недовольных к врагам Б-жественного выбора).

Вспомним же, что Моше не пользовался никакими общинными благами; что не имел от ближних ничего, кроме перманентного стресса; что всеми возможными и невозможными способами пробовал отвязаться от предписанной Творцом власти; что в итоге пожертвовал всем ради навязанной ему паствы — и поймем, почему правда была не на стороне Кораха. А заодно — почему такой Моше был единственным.

И все же… Не стоило ли поощрить умнейшего и богатейшего — хотя бы местной незаконодательной властью, дать капельку покомандовать, личного успокоения ради и во избежание массовых беспорядков? Вместо проваливания в тартарары толпы евреев и последующей летальной эпидемии среди тех, кто не успел провалиться, — одно компромиссное назначение на второстепенный пост: чем не замечательный вариант?

Это простейшее решение кажется тем более целесообразным, если вспомнить пророчества великого Аризаля (р. Ицхака Лурии Ашкенази). В грядущую «эпоху исправления», в постмессианские времена священниками (коhенами) будет все колено Леви (а не только одна семья Аарона), первосвященником же будет… восставший из мертвых Корах.

Более того, в замечательной хасидской книге «Эмунас Итэхо» приводится (из того же каббалистического источника) тайный смысл того, почему Талмуд (в трактате Бхойройс) очень странно называет великого учителя Мишны раби Акиву. Про столпа Устной Торы сказано «Кереах hа-зэ (קרח הזה)» — «Этот лысый». Слова «Корах» и «кереах» (лысый) одинаково пишутся, только маленькие точки — огласовки — отсутствующие в Талмуде, отличают друг от друга эти слова. Раби Акива, показанный Моше в пророческом видении на горе Синай и глубоко поразивший величайшего из пророков своей мудростью («У Тебя есть (в будущем) такой человек, а Ты даруешь Тору с моей помощью?» — изумился скромный Моше); непревзойденный талмудист раби Акива — унаследовал (вместе с душой) дивные способности проникновения в Тору именно от Кораха; как раз для похвалы этих самых способностей р. Акивы Талмуд избирает с первого взгляда странную форму: другой мудрец — раби Шимон бен Аззай восклицает: «Все мудрецы Израиля по сравнению со мной — как чесночная шелуха, кроме этого лысого» — «хуц ме-hакереах hа-зэ», этот «кереах» (этот Корах) и его мудрость — недостижимы.

Не пускаясь в небезопасное подробное обсуждение таинственных изречений знаменитейшего из каббалистов, отметим только, что утешить чем-нибудь столь великую (и обделенную) личность кажется просто необходимым. Пусть не пришло время «открыть» в нем величайшего из талмудистов или назначить его первосвященником вместо двоюродного Аарона — поставьте его над Левитами (вместо неизвестного и младшего Элицафана), кому это помешает?!

Как-то раз устами пророка Йшаяhу Вс-вышний рассказал нам одну из основополагающих идей, жуткая трудность переваривания которой, несравнима даже с самой тяжелой, жирной и острой пищей[2]. «Мои мысли — не ваши мысли; и ваши пути — не Мои пути», — и вроде бы ясно, мол, Б-жественные Мысли и Действия — совсем не то, что наши, ну понятно, само собой, кто же против, и все-таки — почему? Почему — Моше, почему — Аарон, почему, в конце концов, Элицафан? Ну хотя бы намекните, а мы уж…

Наистрашнейшее испытание (почти пытка) для всеобъемлющего разума — биться о потолок, ломать голову, ломать крылья, осознавать ограниченность, да будь ты хоть «раби Акива пятого поколения» — существует качественно другое мышление, другой (верхний) этаж, и с этим надо жить, а не поднимать бунты.

Ведь даже на вышеупомянутый вопрос удивленного Моше («Почему, мол, выбрал меня?») последовал соответствующий дидактический ответ: «Молчи. Так поднялось в Мысль передо Мной». То есть придется обойтись без ответа, ответ в том, что Он подумал и сделал именно так. Специальная гимнастика для интеллектуалов — глубокие поклоны перед непостижимой Волей Создателя.

И еще — вокруг той же неприятной, «неконструктивной» темы. В апогее революционных выступлений Корах, в конце концов, «собрал против Моше» всю общину Израиля. То есть в итоге новая демократическая идея нашла отклик в душе каждого. В результате Творец (чуть ли не Единственный, Кто остался на стороне Моше) в очередной раз предложил расправиться с неуправляемым народом, а Моше в очередной раз «отмолил» — всех, кроме Кораха и остальных застрельщиков бунта.

Обращаясь к Вс-вышнему, господин пророков произнес в этой молитве замечательно редкие слова: «Властитель душ всякой плоти! Один человек грешит, а Ты гневаешься на всю общину?» Такое обращение к Творцу встречается в Торе только дважды; ещё раз — в главе «Пинхос», где Моше просит назначить для него преемника, иш аль hо-эйдо (איש על העדה) — «человека над общиной», там тоже упоминается Высшее управление душами всякой плоти — hа-рухойс ле-холь босор (הרוחות לכל בשר). Перекликаясь на расстоянии, эти отрывки разъясняют друг друга. В нашей главе Моше взывает к избирательности Творца при вынесении приговора — ведь только Он, смотрящий в каждую душу, томящуюся в плотской оболочке, знает, что большинство собравшихся просто поддались уговорам заводилы, увлеклись, такое уж это дело — революция… Отсюда перекидывается мостик к следующему отрывку, к назначению руководителя народа — ведь едва ли не главное, чем должен обладать такой человек — та самая избирательность, талант воспринимать и принимать паству не как стадо баранов (как бы они ни были похожи…[3]), не как большую концентрацию плоти на небольшой площади, а как совершенно нематематическое множество абсолютно разных человеческих величин, отчетливо индивидуальных душ.

Глава «Пинхос» возвращает комментарий главе «Койрах»: только Создатель, несравнимо глубже всех знающий те духовные силы, которые заключены в каждой плоти, имеет право решать, кому и на каком посту находиться, а люди могут (то есть вынуждены) позволить себе пробы и ошибки в этих вопросах, только если нет прямых указаний свыше. Впрочем, и в грустные времена Скрытия Лица иш аль hо-эйдо (человек над общиной) избирается при непосредственном Б-жественном участии, просто немного менее ощутимом.

[1] Этот автобиографический абзац мы оставляем тут только ради исторической достоверности.

[2] Пожалуй, лишнее сравнение, приведённое с целью развлечь читателей…

[3] Возмутительное замечание. Оставлено в тексте исключительно как пример типичной ошибки молодости.

Из «Книги для изучения Торы»