Авраам бен Авраам 14. Гроза надвигается

Что это? Ночной кошмар средь бела дня? Менахем Лейб плюнул три раза и заставил себя сосредоточиться.

Пока на краю горизонта появилось небольшое облачко. Но скоро начнется гроза… Если бы только на мгновение отворилась дверь, чтобы впустить странника с посохом и заплечным мешком, утомленного долгой дорогой, голодного и жаждущего, то всем неприятностям и несчастьям Менахема Лейба пришел бы конец.

* * *

На следующий день вновь появился вчерашний незнакомец. Значит, кошмар не был сном. Чужестранец казался дружелюбным. Он заказал чай, заплатил и сел за стол хозяина с таким видом, будто был его давнишним приятелем.

«Лейбке, не беспокойтесь. Я все обдумал, — он многозначительно подмигнул, — я не буду докладывать о Вас в полицию»

«В полицию? — Менахем Лейб был озадачен. — А при чем тут я, какое я имею к ней отношение?»

Поляк наклонился и зашептал ему прямо в ухо: «Мы знаем, что здесь творятся темные делишки. Уж будто Вы не знаете, кто Ваши клиенты и чем они занимаются под этой крышей. Вам не поздоровится, если полиция раскроет тайну еврейско-польского ресторанчика. Но я обещаю, что буду нем, как рыба, — и он протянул руку, — гарантирую…»

Менахем Лейб промолчал. Поляк не сдавался: «Послушайте, мы братья. Я — поляк, Вы — тоже из Польши. Зачем же мне причинять Вам вред? Я слышал, что Вы часто даете пищу и кров нашим польским братьям бесплатно. Почему бы нам не быть друзьями?»

«Что нужно этому йенту, старому болтуну? Он отрывает меня от занятий, пугает до потери сознания, говорит, что хочет быть моим другом; в конце концов, он еще захочет, чтобы я учил его ивриту».

Но в глазах у этого человека читалось совершенно иное: «Итак, брат Лейбке, я не сделаю ничего, не скажу ни слова. Я ничего не видел и не слышал. Какое мое дело? Я не охраняю порядок в Париже. Ты только скажи мне, где живет Валентин Потоцкий. Больше меня ничего не интересует, я сразу же уйду».

Так вот что ему нужно! «Откуда я знаю? Три года прошло с тех пор. Я не знал ни его имени, ни фамилии. Как же я могу знать адрес человека, даже имя которого мне не было известно?»

Поляк помрачнел. «Я Вам немного помогу. След Валентина ведет в Голландию».

«Вы знаете это, а я — нет».

«Это нам известно, тем не менее. Мы не знаем ничего более. В Голландии католическая церковь не имеет влияния».

«А у меня, Вы полагаете, оно есть?»

«Влияние евреев огромно. Оно распространяется на территории более обширные, чем пространства церкви или его святейшества в Риме. Я это знаю по Польше. Короче говоря, Вы напишите Валентину Потоцкому в Голландию о том, что здесь его совершенно забыли и не разыскивают. Затем Вы попросите его под тем или иным предлогом навестить Вас. Больше мы Вас ни о чем просить не будем. Вот Вам моя рука».

Менахем Лейб вскочил от возмущения: «Так. Вы хотите сделать из меня доносчика и предателя! Из меня?! На старости лет?!»

Поляк затрясся от циничного смеха над «шуткой» Менахема Лейба, а потом стукнул по столу так, что зазвенели стоящие на нем стаканы. «Ресторан наполнен предателями и шпионами, а их общий дедуля вопит о том, что мы хотим превратить его в доносчика!»

Менахем Лейб испугался, что сгоряча сказал что-нибудь лишнее. Он попытался исправить положение, заговорив тихо:

«Как я могу написать письмо человеку, если у меня нет адреса и я не знаю его имени?»

Дьявольский огонь сверкнул в глазах незнакомца. Но он сдержал себя и продолжал говорить мирно: «Послушайте, Лейбке, немного подумайте. Мой Вам совет. Если не согласитесь, то ждите своих похорон. От Вильны до Парижа церковь имеет безграничное влияние. Мы разыскиваем этого человека, и нам известно, что Вы выгораживаете его. Передайте его нам».

Взгляд старика стал бессмысленным, ничего не выражающим. А собеседник безжалостно продолжал: «Если Вы этого не сделаете, то сильно пострадаете. Знаете, что уготовано еврею, который вводит в заблуждение душу христианина и уводит ее от церкви, особенно душу монаха, дворянина? Вот что будет. Полиция будет следить за Вашим заведением, затем они отдадут Вас церкви. А потом — горе Вам! Мне поручили установить точное местонахождение графа Потоцкого, а как поджаривают евреев, меня не интересует. Но еели Вы будете упорствовать, то именно это Вам грозит. Подумайте хорошенько. Я вернусь через несколько дней».

* * *

Еще один кошмар, хуже, чем первый. Что нужно от меня этому красномордому черту? Что все это значит? Как это случилось? Все было так просто. Двое молодых людей, которых я никогда раньше не видел, захотели изучать со мной сифрей кодеш. Разве мог я им отказать? Разве я родился на свет только для того, чтобы подавать выпивку, а не «живую воду»? Разве Тора — наследие не для всех нас? Мог ли я не допустить кого-нибудь к нему? Да, ведь они были гоим. Но я мог этого не заметить. Правда, одного звали Валентин. Но «граф Потоцкий» — это для меня новость. Что от меня нужно этому рыжему волосатому Эсаву? Разве я могу передать Валентина, моего друга и ученика с теплым еврейским сердцем, в руки палачу? В любом случае, я не имею понятия, где он живет теперь.

А если бы знал? Отец Небесный, не вводи меня в искушение… Что если рыжий исполнит свою угрозу? Что он может мне сделать? Я сейчас не в Польше, а в Париже. Он сказал: «Полиция». Что ей от меня нужно? Я оплатил лицензию и ежегодно продлеваю ее. Это очень дорого. А что полиция может со мной сделать? Поляк упоминал шпионов и агентов. Но какое мне до этого дело? Разве я обязан проверять посетителей и выяснять, что у них на уме? Я подаю чай, а они платят деньги. Какие еще у меня могут быть заботы?

Казалось, будто гнус Титуса забрался в его мозг. Он сидел там и сверлил, не останавливаясь ни на мгновение. Впервые Менахем Лейб не мог разобраться в сугие из Талмуда. Надвигалась гроза. Менахем с радостью посоветовался бы с кем-нибудь. Его усталая, раздраженная Бейла ничего не поняла из рассказа мужа. «Типичное Менахем Лейбише дело, — разгневалась она, — сидеть в дальней комнате с клиентами вместо того, чтобы обслужить их за прилавком и заработать что-нибудь. Лишние хлопоты — вот что ты получаешь за это. Бизнес — это плохо, но страх — еще хуже», — заключила она с горечью в голосе, в тайне, однако, гордясь им.

И Менахем пошел к раву, вспомнив, что именно у него он впервые услышал слово «Голландия». Старый рав Перейра был более чем напуган: такое дело всегда заканчивается трагедией. «Будьте осторожны, — сказал он, будьте очень осторожны». Но и он не мог посоветовать Менахему Лейбу, что делать и как жить дальше.

Менахем Лейб вновь стал наблюдать за входящими, ожидая чуда — Рабейну Элияу. Если бы он только вошел, дом озарился бы. Он, Менахем Лейб, притворился бы, что не знает Гаона, а просто впитывал бы свет, идущий от святого лица, и все его беды исчезли бы.

с разрешения издательства Швут Ами