Над Авраамом бен-Авраамом сгущаются тучи. Его учитель Менахем-Лейб арестован, за неимением кашерной пищи он голодает в тюрьме и близок к смерти...
Авраам бен Авраам, рискуя жизнью, по-прежнему оставался в Париже. Более того, именно эта опасность вместе с беспокойством за судьбу учителя еще крепче удерживала его в этом городе. Благородство польской крови не допускало трусости и неблагодарности, а ясное еврейское сознание не могло принести в жертву кого бы то ни было, особенно человека, которого он уважал и любил и которому столь многим был обязан.
Вернувшись в ресторан Менахема Лейба через несколько дней после своего ночного бегства, он обнаружил, что заведение закрыто. Полный дурных предчувствий, он прошел через задний ход по коридору и поднялся по ступеням наверх, в мансарду, где жила семья Менахема Лейба. Его встретили рыдающие Бейла и дети. Она, не переставая, оплакивала свою судьбу и ругала мужа: «Этот голем и бездельник навлек несчастье на наши головы, святой человек, — слова Бейлы лились бурным потоком, смущая Авраама. — Что он со мной сделал? Он, что, не мог найти какую-нибудь работу получше, чем связываться с ночными гуляками и ворами, не думая о том, в какую беду они его втягивают? Горе, мой муж и отец этих детей брошен в тюрьму!»
Авраам был ошеломлен: «Неужели все так плохо?»
«Мне всегда приходилось тащить все на себе, но этот бедный человек, этот святой талмид хахам никогда не делал ничего плохого. Он даже мухи не обидит. Что этим нечестивцам, да будут стерты их имена, от него нужно? Куда мне идти? Что будет с детьми? Ресторан закрыт. В доме — ни крошки. Нет денег, чтобы платить за квартиру, купить обувь и одежду. Кто Вы? Что Вам нужно? Может быть, Вы
один из тех, кто виновен в наших несчастьях? Разве Вам этого мало? Может быть, Вы голодны? В таком случае поешьте с нами. У нас немного еды, но мы поделимся, и этого хватит всем. Если только Ашем, да будет Он благословен, поможет моему мужу, я готова работать, как вол, чтобы уберечь его от всех напастей. Я буду относиться к нему, как к царю».
Авраам все понял: «Спасибо, но я не могу принять Ваше предложение». Он положил на стол несколько блестящих монет и сбежал вниз по лестнице так быстро, как только мог.
Бейла крикнула ему вслед: «Вы что-то забыли!»
«Возьмите это себе».
«Что мне делать с деньгами? Можно ли с их помощью освободить мужа?»
«Вероятно, если я узнаю что-нибудь, то обязательно Вам сообщу. А пока потратьте эти деньги на себя и детей. Если Вам понадобится еще, я помогу».
Она продолжала причитать, но странный посетитель исчез.
Авраам знал, куда идти, он знал это здание еще со студенческих времен и понимал сложившуюся ситуацию слишком хорошо.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда он достиг массивных стен и шел по узкой тропе, ведущей к караульной будке. Через окно он увидел копну растрепанных волос. Человек метался как раненый зверь, извергая отборные ругательства.
«Что этот… еврей делает здесь?»
«Чего может хотеть еврей?» — Авраам старался говорить тоном, соответствующим ситуации, подходящим для существа подобного рода: «Что ему может быть нужно? Он хочет заработать немного, что-нибудь продать. Красивые пуговицы, ленты, теплые шерстяные одеяла».
«Здесь нет покупателей. Мы не евреи и не занимаемся торговлей. Иди к черту».
«К черту? Прекрасно. Мне кажется, что эта тропа как раз туда и ведет».
«Что-о-о?» — Страж входа в ад широко раскрыл глаза. Постепенно до него дошло, что имел в виду еврей.
«Не сердитесь, — успокоил его Авраам. — К чему терять самообладание? Гнев лишь искажает лицо и делает горьким вино в чаше. Я чувствую, преподобный отец, что Вы расстроены и этот кувшин пуст. Не удивительно, что Ваши нервы на пределе».
«Преподобный отец? Неплохой титул. Обычно меня называют Пит Караульный».
Он расправил плечи, как настоящий священник, хотя все еще сомневался в искренности еврея: «Ты что, пытаешься смеяться надо мной, а?»
«Смеяться над вами? Небеса запрещают смеяться над преданным и храбрым слугой Г-спода! Не хотите ли Вы, чтобы я наполнил Ваш кувшин вон в том кабачке?»
«У меня нет денег, еврей».
«Разве я спрашивал о деньгах? Даже у еврея иногда найдется монета, чтобы истратить на хорошее дело. Давайте кувшин».
«Еврею что-то нужно, — пробормотал он сам себе, — Петрус, будь осторожен, он что-то замышляет». Охранник вручил Аврааму кувшин.
Через несколько минут Авраам вернулся с наполненным сосудом и поставил его на доску, служившую Петрусу и полкой и столом. Пенящееся вино источало сладкий аромат, словно магнитом притягивая Петруса к кувшину. Один глоток, второй… Он поставил кувшин, с удовольствием облизал губы, его зеленые глаза заблестели, а голос стал мягче.
«Итак, скажи мне, еврей, что тебе здесь нужно?»
«Великое и доброе дело — утолить жажду служителя церкви. Все беды и страдания в мире происходят от жажды. Поверьте мне, преподобный отец, вода…»
«Вода?» — Петрус содрогнулся.
«Вода, — философствовал Авраам, — страшный враг человечества. Она омывала и разрушала большие города. Она глотала корабли вместе с людьми и снаряжением. Ктонибудь когда-нибудь слышал о том, что вино делало нечто подобное?»
«Никогда», — подтвердил страж доминиканских ворот и еще отхлебнул из кувшина.
«А теперь, услуга за услугу. У вас, случайно, нет внизу в темнице маленького еврея, владельца ресторана?»
Ага! Как я и предполагал, этот еврей хочет меня допросить, вывернуть наизнанку. Но я, Себастьян Петрус Вероника, не скажу ни слова. Я буду нем, как могила.
«Кем тебе приходится этот старый еврей? Брат? Отец? Эх, если бы я был мудр настолько, чтобы определять ваш возраст по бородам…»
«Он мне вроде отца. Как он себя чувствует?»
Петрус сделал большой глоток из кувшина и поставил его обратно на полку. Глиняный сосуд отозвался гулким эхом: там было пусто. Охранник облизал губы, взгляд его помрачнел. Он стукнул кулаком по подоконнику, тяжело опустившись на скамью. Оглушительно хохоча, он пробормотал: «Вы когда-нибудь? Ха-ха-ха! Приходит какой-то еврей и пытается обмануть Пита Караульного! Преподобный отец Себастьян Петрус Вероника хитер, как лис… Хочет знать, как поживает этот еврей в темнице. Как он может поживать? Что он может поделывать? Идти? Скоро он уйдет, умрет… Не ест, не пьет. Целый день молится. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Вы когда-нибудь слышали такое? Утолять голод и жажду молитвами? Я считаю, что нужен литр вина за каждую молитву. И другие преподобные отцы со мной согласны. Литр — за литанию. Если человек только молится и морит себя голодом, то как же он выдержит, когда его вздернут на дыбе. Ха-ха-ха!» — он захохотал во все горло.
«Что им нужно от того еврея, который внизу?»
«Он еще спрашивает, что им нужно! Тот еврей украл христианскую душу графа. Теперь он должен отдать свою. Это все, что я тебе скажу».
«Что случится, если он выдаст вероотступника?» — Авраам медленно дотянулся до винного кувшина, поднял его, готовый вернуться в кабачок, чтобы заново наполнить его. Жадными глазами Петрус следил за каждым его движением.
«Или если они найдут его?»
«Тогда мы разожжем еще один погребальный костер. И третий для тебя, еврей, если ты не уберешься…» Он взглянул на кувшин и прервал сам себя: «У доминиканцев хватает дров. А ну-ка поторопись!»
Авраам так и сделал. Он мигом вернулся обратно, как показалось Петрусу, с полным кувшином вина. Но держал
его снаружи за окном так, что охранник не мог дотянуться до желанного сосуда.
«Так они хотят, чтобы еврей выдал графа? А если граф появится, разве они не освободят еврея?» *
Себастьян Петрус Вероника аж подпрыгнул от смеха: «Только некрещеный дурак-еврей, который никогда не видел свет истины, может нести такую чушь. Если граф вернется, церковь примет его в лоно, но еврей предстанет перед судом и скоро его мучениям придет конец на костре». Утомленный этим разговором, он потянулся к кувшину, который Авраам поставил на окно. Жадно глотнув и вытерев губы рукавом, Петрус резко заговорил: «Так, я не сказал ни слова, ни единого слова. Я ничего не видел, не слышал и не знаю. Ничегошеньки. А ты, еврей, катись отсюда…»
Его слова были неубедительны.
«Вы уверены в том, что сказали мне?»
«Уверен, как только можно быть уверенным. Каждый день я поднимаю старика через люк, чтобы он предстал перед судом, а потом снова опускаю его в подземную тюрьму. Все время, пока идет допрос, я стою рядом с дверью. Поэтому я уверен, как только можно быть уверенным. Но я не сказал ни слова. Ни слова ты не вытянешь из меня. Ты пришел не по адресу, еврей. Себастьян не берет взяток!»
Авраам немного подумал. Смелая мысль пришла ему в голову. Он тихо прошептал, не отрывая глаз от лица охранника: «Вы говорите, что поднимаете и опускаете его. Сами. Разве это не рискованно? А что, если еврей исчезнет? Вы ведь один и не можете противостоять непредвиденным обстоятельствам. Что, если у этого еврея оказались бы какие-то друзья, которые пришли бы сюда в подходящий момент и помогли бы ему бежать. Что бы Вы могли сделать?»
Выражение, которое Авраам надеялся увидеть на лице караульного, не появилось. «Я? Я бы не погнался за ним. Уж только не я».
«То есть, этот человек мог бы спокойно исчезнуть?» — Авраам был озадачен.
«Если он сможет незаметно пройти мимо караульной будки, тогда да. Но там, внутри, двадцать человек, вооруженных копьями, которые только и ждут возможности воткнуть их в кого-нибудь. Я не ношу оружия. Я — из священнослужителей». Он засмеялся и прищелкнул языком. Авраам взял золотую монету и покатил ее по столу.
«Ну?» — Петрус был поражен. Его зеленые глаза уставились на монету.
Авраам сказал: «Раз денежка покатилась к Вам, она, должно быть, Ваша. Монеты знают, кому они принадлежат. Б-г не задерживает справедливое вознаграждение. Вы были созданы не для того, чтобы терять драгоценное время в праздной болтовне с каким-то евреем. Кроме этого, вот Вам еще два шерстяных одеяла».
«Зачем?»
«Отнесите их еврею, чтобы он мог укрываться ночью».
Петрус обхватил голову ладонями и задумался, насколько ему позволяли это два полных кувшина вина. Он пробормотал сам себе: «Этому еврею что-то нужно. Беда, что мне приходится страдать от проклятой жажды. Она не дает мне покоя. Но где написано, что нельзя давать узнику одеяло? А если это не запрещено, значит, несомненно, допустимо».
Он благосклонно посмотрел на блестящую монету, затем спрятал ее в складках одежды и печально взглянул на кувшин: «Как быстро он пустеет. Куда это все уходит? Что я за человек, если два таких кувшина выводят меня из строя? Это строка из писаний отцов церкви или из застольной песни? Все так перепуталось. Ладно, еврей, ладно. Он получит свои одеяла. И спаси тебя Б-г, еврей, если кто-нибудь когда-нибудь узнает об этом».
«Спасибо. Разрешите мне прийти узнать, как поживает узник».
«Приходи, — весело ухмыльнулся охранник, — приходи. Но я обещаю тебе, еврей, что ты не вытянешь из меня ни слова. Так же, как сегодня. Ни единого слова. Себастьян Петрус Вероника нем, как могила».
с разрешения издательства Швут Ами
Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:
